Линчеватель

Множество прескверных историй ходило меж людей про этот район. Дома старой постройки, число квартир в которых доходило до тысячи, отсутствие работы. Мрак, грязь и безысходность. Огромное количество притонов с разбавленными наркотиками, и дешёвый алкоголь крайне низкого качества. И, как следствие, высокий уровень преступности. Говорили, что демоны, которых вызывали местные сатанисты, видя этот зашкаливающий уровень п…..ца, просили вернуть их обратно в ад. По широкому Проспекту Молодежи будто пролегла незримая черта, которая делила город на две части. И люди, которые жили со стороны центра, редко рисковали пересечь эту черту даже днем. Ночью же, на "Молодежке" вообще наступали трэш, угар и содомия. Выползали на улицы пьяные вусмерть алкоголики. Трясясь от абстяги восставали на грязных матрасах захламленных квартир наркоманы, желающие получить новую дозу. Выходили на промысел воины ночи, готовые убить человека за пару сотен. Выходили на работу курьеры, которые развозили не совсем легальный товар по точкам. То тут, то там вспыхивали локальные бои, в которых одни уходили с поля боя, других же поутру отвозили в реанимацию. Или морг. И начиналась судная ночь. Полиция старалась не вмешиваться в эти дела. Потому что жизнь — очень хрупкая штука. И потерять ее в одном из таких районов, как "Сельмаш" или "Молодежка" проще, чем чихнуть. Сотрудники с утра составляли протоколы с мест происшествий. И даже не пыталась искать виновных. Ночной воздух этих рабочих районов города пах кровью, грязью, страхом и безысходностью. У этих северных районов, живших по своим правилам, был только один плюс: копеечные цены на жилье. Хотя квартиры здесь не торопились покупать даже по очень бросовым ценам.

О жестоких нравах, царивших в этом районе, и проявлением уважения местных жителей к правоохранительным органам, я столкнулся, едва только припарковался у нужного мне дома.

По широкому проспекту, включив проблесковые маячки, неслась патрульная машина, преследовавшая черный неприметный седан. Очевидно, полицейские, что вступили в погоню, были слишком молоды. Иначе бы они прекратили эту безрассудную гонку ещё на въезде в район города.

Черный седан на всех парах летел к разрисованной граффити старой будке дорожно-постовой службы на окраине. Не отставали от него и поимщики, надеясь, что доблестные сотрудники городской автоинспекции помогут им в преследовании. Но как говорится, х… там плавал.

Едва седан поравнялся с будкой, как заскрипел приводимый в действие механизм, выпускающий шипы. Черная машина преступников успела проскочить опасный участок, а вот патрульный седан напоролся на ежей всеми четырьмя колесами. Тачка вильнула, пытаясь удержаться на дороге, но его закрутило вокруг своей оси. Посыпались искры, высекаемые металлом дисков об асфальт. Потерявшая управление тачка влетела в ограждение и остановилась. Копы едва успели покинуть машину, как из здания поста выскочил парень в черной толстовке и такого же цвета джинсах. В руке он держал бутылку. Парень недобро покосился на машину из-под надвинутого на глаза края капюшона. А потом чиркнула зажигалка, воспламеняя фитиль.

— Он заполнялся, а я рос, его рецепт предельно прост: горючий элемент плюс загуститель, — прокричал парень строчки известной песни. А затем размахнулся и бросил бутылку в машину.

Изделие отечественного автопрома тут же охватил клуб огня, растекающегося по металлу кузова. Немногочисленные свидетели происшествия лишь с любопытством наблюдали, как пылает машина. И если бы она горела плохо, эти обыватели слили бы бензин со всех окрестных транспортных средств, чтобы пламя разгорелось сильнее, и достало до неба.

Семьдесят процентов людей, живущих в таких районах города, отбывали заключение в федеральных тюрьмах региона. И практически все хотя бы раз привлекались за совершения правонарушений. Включая стариков, женщин и, наверное, даже малолетних детей. Неудивительно, что жалости к сотрудникам правопорядка, местный контингент не испытывал.

Парень же остановился на дороге, взглянул на мою машину из-под опущенного на глаза капюшона.

"Имя: Саня.

Принадлежность к клану: "Бродячие муравьи".

Шанс социального перевоспитания: существо не поддается социализации”.

Я внутренне напрягся, ожидая, что этот скам атакует сейчас и меня. Но парень просто развернулся и скрылся в здании поста патрульной службы. Может быть, понял, кто я и решил не связываться. А возможно, что и просто утолил свою жажду старого доброго ультранасилия и решил не вступать в конфликт. Парень открыл дверь в наблюдательный блок, обернулся напоследок, смерив меня недовольным взглядом, и скрылся внутри здания.

— П….ц какой-то, — пробормотал я, и на секунду, у меня появилось желание завести двигатель и свалить прочь отсюда. В такие районы не стоит приезжать даже днем.

Радар Зова улиц словно взбесился, замигав повсюду красными точками. Их было так много, что в голове ярким всполохом вспыхнула затихшая было боль.

“Внимание!

Зона радара перегружена количеством криминальных элементов.

Сбор данных для оптимизации системы…

Сбор завершен.

Отключение радара “Зов Улиц”…

Поморщившись от боли, я полез в карман, где лежал блистер с обезболивающим. Выщелкнул таблетку и закинул ее в рот. Красные точки пропали вместе с радаром, и я с облегчением вздохнул: хорошо, что система не насыпала мне в этом районе контрактов для прокачки. Иначе, скорее всего, нашли бы меня утром, в разных концах города. По частям. Я вышел из машины, зябко поежился, застегнул толстовку: к вечеру сильно похолодало. Вдобавок поднялся сырой ветер, пробирающий до костей. Глубоко вздохнул и шагнул в арку двора.

Высокий одноподъездный дом — человейник из красного кирпича. На уровне первого этажа, весь фасад, да и торец этого жилища был густо изрисован граффити. Картинки накладывались одна на другую так, что и не разобрать уже было, что хотели изобразить художники. Несмотря на то что город был плотно застроен вышками вайфай, на фасаде этой высотки всё ещё красовались пучки черных кабелей. Видимо, телефонные и интернет-провайдеры не торопились их убирать. Толстые, скрученные провода уже давно держались только на честном слове, во многих местах отстав от фасада и провисая в воздухе. Подробную картину можно было охарактеризовать одним словом:

— Трущобы.

Домофона или замка на парадной не было. Внутри же нестерпимо воняло мочой. Пары аммиака резали глаза, так что наворачивались слезы.

Кнопка вызова лифта отсутствовала. Вместо нее зияла пружина, обрамленная каплями расплавленного черного пластика.

— Еб……е дикари, — не выдержав, прокомментировал я, нажимая на остатки кнопки.

Лестничная площадка нужного этажа, тускло освещалась солнечными лучами, пробивающимися через мутное, стекло, которое, казалось, не мыли со времен постройки дома. И если поскрести грязь, можно было изучать историю развития и упадка людской цивилизации за последние тридцать лет.

Прямо напротив лифта на свисавшем с потолка проводе, болтался электрический патрон. Он был пуст несмотря на предостережение, выцарапанное прямо на стене под шнуром. Послание гласило: "Если кто-то ещё раз решит выкрутить лампочку — вырву сердце. А потом прокляну".

Предупреждение пугало, но лампового вора оно не остановило.

Длинный полутемный коридор с рядами исцарапанных дверей по обе стороны был пуст. Лишь в самом конце тускло мерцала лампа дневного света. Вся эта атмосфера напрягала. Было во всем этом что-то от заброшенных психиатрических больниц, где традиционно происходит действие фильмов ужасов. Криповенькая такая атмосфера упадка и деградации.