Линия красоты

У окна возникло какое-то движение, и послышалось восклицание Джеффри Титчфилда:

— Госпожа премьер-министр приехала!

Трепеща от восторга, Титчфилд первым бросился к дверям. Гости переглядывались, ища другу друга ободрения: мужчины подталкивали друг друга локтями, некоторые, кажется, готовы были все бросить и попрятаться по углам. Ник двинулся вниз вместе с прочими, полагая, что госпожу премьер-министра следует встречать толпой, она может оскорбиться, если не получит многолюдной встречи. Между этажами его прижали к перилам; он свесился вниз, думая, что выглядит сейчас, должно быть, точь-в-точь как безымянный слуга на каком-нибудь историческом полотне. Внизу растворилась дверь, и гостей обдало сырым холодным воздухом. Дамы заахали и поежились: казалось, вместе с холодом в дом ворвалось напоминание о побежденном, но все еще мощном враге. Бочком, спотыкаясь, под смешки и неодобрительный шепот вбежал в дом Свирепый Аналитик. Джеральд, вместе с охранниками, встречал премьер-министра на улице. Рэйчел, в золотистом сиянии электрического света и серебристом блеске вечернего платья, стояла у дверей. Вот послышался хорошо знакомый голос, и все прочие голоса стихли — а секунду спустя появилась и она сама.

Она вошла стремительной, мощной, совсем не женской походкой, ясно и твердо глядя перед собой — и все, что она видела, приветствовало ее: и высокое зеркало в холле, и лица гостей, на многих из которых отражалась даже не гордость, и не робость, и не верноподданнические чувства, а какой-то безумный восторг. Этот восторг она встречала весело и привычно, словно венценосная особа наших дней. На цвет входной двери она, кажется, не обратила внимания.

На втором этаже восстановилось спокойствие, но спокойствие особого рода — как на сцене, когда увертюра уже отыграна и вот-вот поднимется занавес. Гости выстроились в неровный ряд у дверей гостиной. Когда госпожа премьер-министр вошла (муж ее скромно шел чуть позади), первым пожал ей руку Барри Грум: при этом он низко склонил голову и даже, как рассказывали впоследствии, поздоровался. Уани она приветствовала шутливо, как человека, с которым совсем недавно виделась — это было и хорошо, и плохо, поскольку понятно, что в ближайшее время она вряд ли с ним заговорит. Уани сжал ее руку обеими руками и несколько секунд держал так, словно раздумывал, не поцеловать ли. Джеральд ревниво протиснулся вперед и принялся представлять гостей. Ник смотрел на нее с жадным интересом, ловя все детали: и прическу, такую искусную и совершенную, что хотелось представить ее намокшей и растрепанной, и длинную черную юбку, и бело-золотой жакет с обильной вышивкой, широкими подкладными плечами и низким вырезом, открывающим великолепное жемчужное ожерелье. Ник не сводил глаз с этого ожерелья, и широкой груди, и мощной шеи — шеи пожилой, не раз рожавшей женщины.

— Какая же она красавица! — замирая от восторга, прошептала у него над ухом Труди Титчфилд.

А Джеральд уже представлял самого Ника:

— Ник Гест… лучший друг наших детей… молодой преподаватель… — Тут Ник одновременно возгордился и смутился, заподозрив, что госпожа премьер-министр не слишком-то любит молодых преподавателей.

Он кивнул и улыбнулся; пронзительно-голубые глаза на миг задержались на его лице, а затем она взяла инициативу на себя и, приветливо кивнув стоящему рядом Джону Тиммсу, сказала:

— Здравствуйте, Джон!

— Госпожа премьер-министр! — выдохнул Тиммс и не пожал ей руку, а как-то вцепился в нее.

В конце ряда стояли сами дети Джеральда — странная, неподходящая друг другу пара. Тоби сиял; Кэтрин, которую родители опасались — ей ничего не стоило надуться или задать какой-нибудь неуместный вопрос, — смотрела на госпожу премьер-министра с восторгом, словно ребенок на фокусника.

— Здравствуйте! — радостно выпалила она, пожимая ей руку. — А это мой друг, — и подтолкнула Джаспера вперед, но имени его не назвала.

— Добрый вечер, — откликнулась госпожа премьер-министр суховатым тоном, ясно показывающим, что она устала и хотела бы чего-нибудь выпить; и тут же, словно по волшебству, рядом возник Триштан со спокойной улыбкой, непроницаемыми темными глазами и подносом в руках.

Спускаясь вниз освежиться, Ник увидел, что из спальни Джеральда и Рэйчел выходит Уани.

— Боже мой, милый, осторожнее! — сказал он.

— Да я просто в туалет зашел, — ответил Уани.

— Если тебе нужно, заходи лучше ко мне в туалет, — отозвался Ник. Выпивка и порошок притупили его осторожность, и опасность казалась ему несерьезной.

— Неохота по лестнице подниматься, — ответил Уани.

Действие кокаина после выпивки особенно нравилось Нику: он обострял чувства, прояснял мысли, в сущности, отрезвлял — но при этом не уничтожал удовольствие, а выводил его на новый уровень. И сейчас Ник был совершенно счастлив. Он обнял Уани за плечи и спросил, хорошо ли ему.

— Мы ведь почти не виделись сегодня вечером, — добавил он.

Они начали спускаться вниз, и уже на третьей или четвертой ступеньке Ник заметил какое-то движение сбоку, в этой огромной белоснежной спальне. Инстинкт непризнанного хранителя дома заставил его резко обернуться — и увидеть, как из спальни с самым деловым видом, словно из какой-нибудь «недвижимости», которую показывал покупателю, выходит Джаспер. Он кивнул Нику и сказал:

— Я иду наверх, к Кэт, — и подмигнул.

— Так-так, — сказал Ник, пока они с Уани медленно и осторожно спускались по лестнице. — И что же вы там делали?

— Ловили кайф, старик, всего лишь ловили кайф.

— Ясно, — кисло сказал Ник и вгляделся в неестественно розовое лицо Уани, пытаясь уловить в его выражении чувство вины. Он представил себе, чем еще они могли заниматься под кайфом в чужой ванной, и от этого ему стало нехорошо. — Значит, теперь об этом знаем не только мы с тобой.

Уани ответил ему хмурым, но не злым взглядом. Нику кокаин прочистил мозги, но Уани явно ушел далеко вперед и находился в той фазе, когда человек с трудом узнает знакомых. Может быть, он и прав, думал Ник, отдаваясь действию наркотика, может быть, это и не важно. Все не так уж важно — особенно сейчас, когда во дворе уже грохочет музыка… Что толку сейчас об этом думать?

Кэтрин он нашел в углу кабинета: ее обихаживал престарелый и зубастый Джонти Стаффорд, посол в отставке — этакий дружелюбный Бармаглот.

— Нет-нет, я вас уверяю, Дубровник вам бы понравился! — ораторствовал он, вращая глазами. — Отель «Диоклетиан» — это такое очаровательное место!

— Правда? — отвечала Кэтрин.

— Нам, знаете ли, всегда давали номер для новобрачных… такая огромная кровать! Там можно было оргии устраивать!

— Но, наверное, не в брачную ночь.

— Здравствуйте, сэр Джонти.

— Ах, вот и ваш прекрасный кавалер! Я уничтожен, я раздавлен, я исчезаю! — проговорил сэр Джонти и хотел было бежать за следующей промелькнувшей в коридоре юбкой, но вовремя осознал, что это юбка премьер-министра. — Боже мой, боже мой… — проговорил он, остановившись в коридоре и тряся головой, — как она хороша, как хороша!

— Ну как, этот пьяный старикан не совсем тебя достал? — спросил Ник.

— Знаешь, приятно, когда хоть кто-то обращает на тебя внимание, — проговорила Кэтрин, вытягиваясь на диване. — Садись. Не знаешь, где Джас?

— Я его не видел, — ответил Ник.

По кабинету бродил фотограф в вечернем костюме и при галстуке, с осторожной улыбкой проскальзывал между гостей, стараясь быть как можно более незаметным. Это, разумеется, не удавалось: при его приближении одни замирали в картинных позах, другие, напротив, принимались как-то особенно беззаботно болтать и жестикулировать. Ник устроился на диване возле Кэтрин, подогнув под себя ногу и улыбаясь при мысли о собственной элегантности. Он чувствовал, что сможет веселиться до утра, что вечер сказочный, что все вокруг прекрасно и, даже если этот вечер не закончится сексом, его это ни капли не огорчит — в конце концов, не в сексе счастье!