Линия мести

– Да я знаю, – беззаботно мотнула головой Аня. – Хорошо бы те же самые получить. А то у меня иногда бессонница начинается, когда заданий в университете много, могу несколько часов ворочаться в постели и не спать. А тут – не знаю почему, но со сном у меня вообще проблем нет! Мгновенно вырубаюсь и просыпаюсь в семь утра, хотя дома могу и в пять подскочить!

Девушка запила свои лекарства водой, я последовала ее примеру. В принципе я согласна с Аней – я тоже в больнице сплю слишком много, в обычной жизни мне хватает и пяти-шести часов ночного отдыха, а здесь я прямо-таки на каникулах. Сплю, ем и в принципе, помимо ходьбы и зарядки для тела и ума, ничего больше не делаю.

Убедившись, что мы добросовестно выпили все пилюли, медсестра пожелала нам доброй ночи и выключила верхний свет. Палата погрузилась в темноту.

Глава 3

Я слышала, что в палату кто-то вошел, однако было темно, свет не включили. Наверно, Роза Андреевна проверяет, спим ли мы, лениво подумала я про себя и постаралась снова погрузиться в блаженный, спокойный сон. Мысли, которые текли и без того медленно, казались далекими и ненастоящими, как будто принадлежали не мне, а кому-то другому. Я позволила им лениво проползать мимо, не задерживая ни одну и не сосредоточивая на ней внимания.

Но этот шум упорно мешал мне заснуть – он не затихал, а становился все громче и громче. Я даже немного рассердилась – на дворе ночь, а мне не дают спать. Но когда неугомонный посетитель принялся трясти меня за плечо, я уже не могла не обращать на это внимания. Я с трудом разлепила глаза и кое-как сфокусировала взгляд на ночном госте. Я с трудом разглядела лицо Степана Сергеевича.

– Женя, скорее просыпайся! – повторял он как заведенный. – Твоя тетя, тетушка Мила, она…

– Что? – медленно проговорила я. – Она пришла меня навестить? Мне надо выйти из палаты и поговорить с ней?

Но лицо Степана Сергеевича не выражало никаких эмоций, кроме тревоги. Он покачал головой.

– Твоя тетя… трагически погибла. Мне очень жаль…

Яркая вспышка – и я теряю сознание. Очнувшись, нахожусь уже не в палате, а в машине. Степан Сергеевич за рулем, мы куда-то едем… Только куда? И что с тетей Милой? Она… погибла?… Но может, мне привиделось? Я могла все это сама себе надумать… Только куда мы едем со Степаном Сергеевичем, куда он меня везет?

Я хочу спросить об этом врача, но не могу заставить себя произнести ни слова. Внезапная усталость заставляет меня прикрыть глаза – только на секунду, однако, когда я открываю их снова, картинка происходящего меняется. Я уже никуда не еду – вместе со Степаном Сергеевичем мы стоим на мокрой от весеннего дождя земле. Голые ветки деревьев, еще не успевшие покрыться первой листвой, одиноко тянут свои длинные когти ко мне, точно хотят схватить меня и притянуть к себе. Я оглядываюсь по сторонам – много людей, некоторых я знаю, а некоторых – нет. Лица, бесконечные лица с горестным выражением, черные одежды, скорбные позы… Я смотрю в центр круга, который образован стоящими людьми, и вижу длинный продолговатый гроб. Я, словно зачарованная, подхожу к нему и смотрю внутрь. Спокойное, умиротворенное выражение восковой маски, на которой застыла грустная полуулыбка, скрещенные на груди желтые маленькие руки… Почему-то мертвые так похожи на восковых кукол. В них практически не узнается человек, который когда-то был живым. Я привыкла видеть тетушку вечно суетящейся возле плиты, придумывающей рецепты, изумительно готовящей изысканные блюда… Активной, радостной, заботливой, такой живой и подвижной… Неужели эта восковая кукла – моя тетя? Моя любимая тетушка Мила?…

Я хочу спросить окружающих, не произошла ли какая-то ошибка? Ведь это не может быть моя тетя, это кто-то другой, похожий на нее, но не она! Но вместо вопроса из моего рта вырывается хриплый, протяжный крик.

– Женя! Женя, что с тобой? Женя, Женя!

Меня снова трясут за плечо – то, которое здоровое, трясут за руку. Я понимаю, что это не Степан Сергеевич, голос принадлежит женщине. Но я продолжаю кричать – она что, не понимает, что умерла моя тетя? Что тетушка Мила лежит в гробу, и сейчас гроб закроется, его опустят в могилу, и…

– Женя, проснись!

Я открываю глаза. Смотрю на Наталью Владимировну – Розы Андреевны в палате нет. Уже не темно, как раньше, в окна пробивается бодрый утренний свет. Красивое лицо медсестры взволнованно, она постоянно повторяет мое имя и уговаривает проснуться.

Я замолкаю, смотрю на Наталью Владимировну бешеным взглядом. До меня с трудом доходит, что я нахожусь не на кладбище, а в больничной палате и рядом со мной – не врач, а красивая молодая медсестра. С трудом переведя сбившееся дыхание, я тихо спрашиваю:

– Это… это мне привиделось? Тетя Мила, она… жива?

– Какая тетя Мила? – удивилась Наталья Владимировна. – Женя, тебе просто приснился кошмарный сон! Все хорошо, все в порядке. Все живы, никто не умер, это был просто ночной кошмар!

– И… кладбища тоже не было? – все так же тихо спросила я. – Мы… мы ведь со Степаном Сергеевичем ехали в машине, он мне сказал, что тетя Мила трагически погибла… Я видела, как она лежит в гробу…

– Тебе все приснилось! – заверила меня медсестра. – Пойдем в туалет, умоешься, и все пройдет! К тому же увидеть во сне мертвого родного человека означает, что он будет жить долго! Так что не переживай. У тебя вчера было много новых событий, тебя перевели в другую палату. Вот ты и переволновалась, потому и увидела кошмарный сон. Пойдем со мной.

Я неловко сползла с кровати, несколько секунд посидела, чтобы унять дрожь, которая не хотела проходить. Потом встала, с ужасом отметив, что ноги подкашиваются и трясутся, как у олененка, который учится ходить. Надо взять себя в руки, твердила я про себя. Нельзя, чтобы кто-то видел мою слабость, нельзя, чтобы медсестра сочла меня такой впечатлительной, что от ночного кошмара я теряю ориентацию. Да что это творится, в самом деле? Сколько себя помню, мне никогда не снились кошмары! Я вообще не впечатлительный, не эмоциональный человек! Я машина, робот, этакий механизм, который запрограммирован на эффективную работу! Это жалкое подобие меня и есть я? Да что вы, издеваетесь, что ли? В кого я тут превращаюсь?

Я внушала себе, что иду по коридору бодро и уверенно, но на самом деле я изо всех сил вцепилась в руку Натальи Владимировны, и медсестра едва ли не силком тащила меня в уборную. Над раковиной висело зеркало, и я впервые за долгое время внимательно рассмотрела свое лицо. Этакая самоидентификация, если можно так выразиться. Странно, но несмотря на то, что я по утрам умывалась, чистила зубы, расчесывалась, на свое лицо я как-то не обращала внимания. Не рассматривала свои глаза, нос, губы – вроде как я с детства привыкла к этому лицу, зачем на него смотреть? Но сейчас я стояла возле зеркала, из крана текла холодная вода, и я уставилась как завороженная на свое отражение. Как-то до меня с трудом доходило, что молодая бледная женщина с впалыми щеками и темными кругами под глазами – это и есть я, Женя Охотникова.

Признаться, у меня был весьма жалкий вид. Какое-то полубезумное выражение лица, торчащие в разные стороны всклокоченные короткие волосы… Нелепая пижама, которая мне была велика, но, слава богу, на ней не было идиотских рисунков и надписей. Откуда у меня эта пижама? Она что, больничная? Рубашка болтается на мне как балахон, и вообще, непонятно, кто это отражается в зеркале – молодая женщина или молодой парень. Да, лучше мне пока в зеркало не смотреться…

Я намочила руку – вода была ледяная – и умылась. Сначала просто протерла глаза, потом, внезапно разозлившись на себя, на зеркало и на ночной кошмар, набрала в пригоршню воды и выплеснула ее на лицо. Ледяная жидкость немного протрезвила меня. Я пригладила мокрыми пальцами волосы, стараясь заставить их послушно лечь за ушами, потерла виски. Наталья Владимировна с улыбкой наблюдала за моими действиями.

– Тебе сейчас лучше будет, – заверила она меня. – Пойдем со мной в кабинет. Конечно, больным нельзя, но у меня есть пакетик растворимого кофе. Кофе пьешь?

Я медленно кивнула.

– Вот и отлично. От одной чашки ничего плохого не случится, к тому же кофе не заварной, а просто растворимый с сахаром.

Добрая Наталья Владимировна поставила кипятиться электрический чайник, насыпала мне в чашку обычный кофе «три в одном», после чего залила его горячей водой. Только сейчас я подумала, как давно не пила кофе. В больнице нам давали в основном компот или кисель, реже – чай. Обычный черный, без сахара. Один раз мне принесли какао, но я даже не помню его вкус – в памяти осталась бледно-розовая пластмассовая чашка со светло-коричневой жидкостью. Но при всем желании я не могу сказать, вкусное было какао или нет, был ли там сахар, был ли напиток горячий или холодный…