«Линия Сталина». «Колыбель» Победы

– Грюншвайнехунд!

И только тут генерал понял, что не оглох от контузии – слишком все неожиданно произошло. Вначале чудовищный взрыв, его вверх подбросило на полке, свет сразу погас. Потом тяжеленный вагон, как легкую пушинку, перевернуло. И все – на какое-то время, очень короткое, он потерял сознание – такое состояние ему не раз приходилось испытывать за долгие годы, что провел он на войне. Все моментально понял старый служака – поезд попал под бомбежку, ведь в этих краях сейчас стоят «белые ночи» и люфтваффе фактически беспрерывно бомбят любую достойную цель как на фронте, так и в большевицком тылу. Эшелоны всегда являются лакомой целью и легкой добычей – слишком длинные вереницы вагонов, и не могут маневрировать, прикованные к рельсам.

– О боже…

В уши ворвался оглушительный рев пикирующего с неба самолета – очень узнаваемый и характерный, – двухмоторного бомбардировщика «Ю-88». И это самое неприятное – так нелепо погибнуть от бомбы, изготовленной в рейхе, генералу совсем не улыбалось. Манштейн в ярости ударил по дощатой стенке, потом навалился всем телом. И та неожиданно поддалась отчаянному напору – в щель он увидел сероватую дымку здешней ночи. Надежда придала силы – несколько сильных ударов – и крыша вагона, лежащего на боку, очень медленно стала поддаваться. И вскоре образовался пролом, достаточный для того, чтобы вылезти в спасительный сумрак, на волю. Однако генерал, хотя чуть не упал от близкого разрыва авиабомбы, покидать свою тюремную камеру не торопился. Теперь он знал, что ему делать, соответствующий опыт в молодости получил. Торопясь, он принялся раздевать погибшего конвоира, благо тот походил на него по комплекции. Труднее всего было стянуть с мертвеца сапоги, но страх и отчаяние придали генералу усилий. Более того, Манштейн дотянулся до решетки, что стала сейчас потолком в его купе. Второй надзиратель, судя по протяжному стону, вроде был жив, но потерял сознание. Пальцы живо расстегнули пряжку ремня, и он потащил его к себе, вниз, прихватив ладонью вожделенную кобуру с тяжелым пистолетом.

– Так, что же я забыл?

Генерал на секунду задумался, тряхнул головою в задумчивости.

– Так, теперь мне надо переодеться, найти фуражку и папиросы!

Процесс надевания липкой от крови униформы занял несколько минут: туго затянув на животе ремень с кобурой – все же несколько располнел в свои солидные годы, – генерал открыл кожаный клапан, вытащил, к немалому удивлению, «браунинг». Довольно хмыкнул – теперь он вооружен, а значит, есть шанс обрести свободу. Нахлобучив фуражку и сунув в карман галифе пачку папирос, Манштейн аккуратно свернул германскую униформу в сверток, решив, что «фельдграу» ему еще пригодится. Затем в несколько сильных толчков выломал широкое отверстие в разбитой крыше и, извиваясь как ящерица, вскоре выполз из вагона наружу.

– Шайзе готт!!!

Близкий разрыв бомбы оглушил генерала, бросил тело на что-то мягкое – однако сознания Эрих теперь не потерял. Чуть привстав, он огляделся по сторонам и выругался – картина происходившей бомбежки впечатляла.

Длинный состав из двух десятков пассажирских вагонов и теплушек полностью свалился с насыпи, а сам паровоз превращен в груду дымящегося искореженного железа. Везде разбросаны человеческие тела, сам он угодил на окровавленный безногий обрубок в искромсанной одежде. В горле тут же подкатила тошнота, но генерал справился с рвотным позывом и затравленно, как дикий зверь, бросил взгляд в конец эшелона. Там бегали люди, что-то кричали, послышалась стрельба из винтовок. Звуки выстрелов придали сил, и генерал рванулся к кустам, за которыми стояла темная стена густого ельника. Продравшись сквозь жесткую листву и прутья, Манштейн поднырнул под колючие лапы ели. И побежал, натыкаясь на ветки, проваливаясь сапогами в чавкающий под ногами мох. Бежал, покуда были силы…

– Я свободен! Нужно уйти как можно дальше!

Эрих негромко отдал приказ самому себе, прекрасно понимая – теперь все зависит от него самого и от фарта. Да-да, именно от удачи – без везения добраться до своих частей, к реке Великой, практически невозможное дело. Ведь пройти почти три сотни километров по враждебной территории, без проводника или карты, без запасов продовольствия, с одним пистолетом, да еще в его далеко не молодом возрасте – эпический подвиг, достойный только диверсантов полка «Бранденбург 800», что помогли 56-му корпусу захватить целыми мосты через Двину.

Манштейн отдышался, все же такие пробежки и треволнения судьбы пагубно сказываются на здоровье. Прислушался – бомбежка перегона уже прекратилась, не слышался гул авиамоторов. Зато вдалеке гремели выстрелы, довольно вяло, спорадически. Видимо, кроме него, удалось бежать и другим заключенным разбитого тюремного поезда, в этом генерал не сомневался – он видел решетки на окнах многих вагонов. Теперь пришедшая в себя после бомбежки охрана, несомненно, занялась поиском и отстрелом беглецов. Даже хуже для него – начала преследование, выстрелы явно приближались к нему, доносились все громче.

– Надо бежать дальше, – решил про себя генерал, затравленно озираясь в ночных сумерках. И старческой трусцою, но достаточно резвой, прижимая к груди сверток, побежал среди деревьев. Под сапогами хлюпало – болото, несмотря на жаркое лето, отнюдь не пересохло. Ветки хлестали по лицу, но он почти не уклонялся от них. Пот заливал глаза, отдышка давила на грудь, но генерал продолжал бежать, как заведенный механизм, практически ничего не видя перед собою. И лишь машинально шарахнулся в сторону от звонкого крика, в котором причудливо смешались воедино дикая ярость, липкий страх и несказанное удивление.

– Атас, кореша! Легавый!

Манштейн остолбенел – сквозь заливающий глаза пот он увидел семь человек, небритых, коротко стриженных, в черных робах. Они были похожи друг на друга, как горошины из одного стручка. Но кто это?!

– Бля буду! Он же без волыны!!!

– Кончай вертухая!

– На перо ставь!

Кричали, несомненно, по-русски, вот только генерал не понял из диких воплей ни единого слова. Он попятился под ель, со смертельным холодком в душе понимая, что попал, как говорят славянские унтерменши, «из огня да в полымя». Его явно хотели убить – видимо, один вид униформы сотрудников «гэпэу» вызывал у этих людей звериную ярость.

Что делать?!

Этот извечный русский вопрос, как он знал из литературы, за какое-то мгновение натолкнул на единственно правильное решение в такой ситуации. Что-либо объяснять бессмысленно – его сейчас будут убивать, и не просто резать, а рвать на куски. Он не понимал слов, но всем нутром ощутил злобу, что шла от этих странных русских.

– На свою ж…у прибежал, п…р!!!

Кровь в жилах забурлила, словно вернулась лейтенантская молодость, когда он ходил в атаки со своими гренадерами на спешившихся казаков под Ковно. В одно мгновение Эрих выронил из правой руки сверток со своим генеральским кителем и бриджами и тут же выхватил из кармана «браунинг». И успел нажать на спусковой крючок (к счастью, патрон был заблаговременно дослан в ствол), когда один из русских уже дышал в его лицо запахом гнилых зубов. Выстрел не остановил первого из нападавших, но сбил его натиск. Манштейн ткнул в лицо врага кулаком и сделал шаг назад, вскинул пистолет на уровень плеча, словно был в тире. Он понимал одно – каждая пуля должна попасть точно в цель, врагов у него слишком много, любой промах станет для генерала смертным приговором, ему уже просто не дадут перезарядить «браунинг», вставить запасную обойму.

– Порву падлу…

Второй выстрел прямо в лицо отбросил напавшего, и генерал тут же выстрелил в грудь еще одного, что пытался ударить его коротким железным прутом в живот. Русский взвыл и, схватившись за грудь, рухнул прямо под ноги немецкого генерала.

– Он со шпалером, братва!

Крик, полный ярости и утробного страха, подхлестнул Эриха и он тут же выстрелил еще три раза, сразив трех напавших, и следом еще дважды в здорового верзилу, что чуть не ударил его по лбу суковатой палкой. И все – патроны кончились, перезаряжать бесполезно – двое оставшихся на ногах русских уже рядом, рычат от ярости, брызгая слюной. Придется драться, как раньше в рукопашной, используя «браунинг» в роли кастета. Генерал зарычал и выплюнул в лицо унтерменшам свои ругательства, с которыми четверть века тому назад сам ходил в яростные штурмовые атаки:

– Руссиш швайне! Ферфлюхте!!!

Он приготовился к последней в жизни схватке, готовясь грызть врагу горло, если то потребуется. Противников осталось двое – низенький урод с лицом дегенерата растопырил руки, покрытые синевой татуировок, второй, чуть повыше, внезапно остановился, с нескрываемым удивлением смотря на Манштейна. И лицом он был явно благообразней, интеллигентней, что ли, и на руках никаких синих отметин.

– Что встал, Хрипатый?! Не бойсь! Пером эту падлу сразу режь, у него «маслята» кончились…