«Линия Сталина». «Колыбель» Победы
Шрифт:
– Я тоже матерюсь, – Гловацкий попытался пригладить черные волосы, растрепанные, все в песке. Соня всхлипнула, а он лишь обнял ее за плечи – хотел крепко, вот только прежней силы у него в руках не осталось. – Дальше что было, любовь моя?
– Взлетели, я даже не испугалась, хотя первый раз в жизни полетела… И тут грохот, и мы стали падать. К тебе только прижалась, все… Ударились об озеро, самолет прямо-таки развалился в одночасье. Даже не поняла, как в воде оказалась, за тебя ухватилась и поволокла…
– Мое ты счастье, но как смогла-то? – Гловацкий удивился. Выходит, она его спасла, а то бы утонул – тушка тушкой был, ничего не помнил. Соня хрупкая, совсем маленькая, и откуда у нее силы взялись?!
– Я ведь плавать не умею, Коленька… Барахталась, за тебя цеплялась! Кусты увидела, берег рядом – самолет
– А летчики как же, Софочка?
– Я туда побежала, кричала с берега, в воду даже вошла, хотела до них добраться. Но там глубоко – дно ушло, еле вылезла. Ты знаешь, вынырнешь, глотнешь воздуха – и снова вниз тянет… Снова вынырнешь, и опять на дно. Вот так до берега обратно и допрыгала. А самолет торчит из воды, а пилоты так и не отозвались…
Женщина зарыдала, прижалась головою к его коленям, а он мог только ласково гладить ее волосы. Да уж, досталось по самое не могу – его ранение, полет, авария, гибель экипажа и смертельное купание. А ведь могла запросто утонуть, но все же попыталась спасти летчиков. Отчаянной храбрости Соня, не всякая бы так рискнула.
– Ничего, Софушка, ты у меня молодчинка!
– Я тебя ночью пыталась греть, юбку на песок постелила, гимнастеркой накрыла, прижалась крепко – и молилась… Хотя нельзя, я же коммунист, а тут религия, она опиум для народа. Уже солнце взошло, стало тепло, и сама не заметила, как прикорнула. Наверное, с час назад…
– Я тебя люблю! И горжусь тобою, родная!
– Правда?!
Она повернулась, на него в упор смотрели пронзительно-голубые глаза, сверкающие в бриллиантах слезинок. Он провел пальцами по щекам, слезы на них оставили влажные дорожки. Прижался к ним губами, язык ощутил солоноватость. Сердце переполняла нежность, он никогда еще не испытывал ощущения переполнявшего душу счастья. Много надо солдату по большому счету? Долг, перед Родиной исполненный, и любимая женщина, что всегда придет на помощь как друг, и этим все сказано.
– Я счастлив, что встретил тебя в жизни! Я люблю и не хочу с тобой никогда расставаться!
– Я тоже тебя люблю, Коленька, сильно-сильно, мне так хорошо, что ты есть у меня! Что ты рядом, мой генерал!
– И мне, радость моя, – Гловацкий нежно провел ладонью по щеке, Соня закрыла глаза и всхлипнула, затем потянулась к нему губами. Сколько они целовались на песке, он не помнил, просто не ощущал хода времени, так ему было хорошо в эти мгновения, растянувшиеся через всю жизнь.
Кто он был раньше?! Да никто, с точки зрения начальства, по их счету. Окончил Новосибирское командное училище внутренних войск в последнем выпуске советских лейтенантов. Прошел Карабах еще курсантом, потом две Чечни – три отметины, да два ордена с инвалидностью на память. И все: как там говорили им начальники – «Родина вас, ребята, не забудет!» Может быть, и так – не забыла, но и «не вспомнила» в лице своих чиновников. Попросил квартиру, что была положена, даже министру МВД писал, вот только тот не ответил с высоты своего кресла и тяжелых начальственных звезд на погонах. И верно, кто для него ковыляющий с палкой подполковник ОМОНа – так, отработанный материал, шлак, непредвиденные расходы для государства по большому счету – плати таким пенсию, а она денежки, пусть небольшие, но стоит. Впрочем, как говорят – не мы такие, а жизнь такая!
Так и жил 15 лет в убогом домишке небольшого сибирского городка в полном одиночестве. Детишек не было, завести не успел, но, может, и к добру – супруга свалила сразу, как стал инвалидом. Книжки читал, грядки копал, да сварочными работами занимался – и для души, и денежка небольшая капала. Так бы и помер в одночасье, в забвении, вот только решил заняться судьбою своего однофамильца, тезки и земляка, что оборонял Псков в 1941 году, да был расстрелян после сдачи города. Съездил на Чудское озеро, повстречался там с колдуном одним – вот тут и произошли с ним действительно чудеса: оказался в теле самого генерала, аккурат две недели тому назад. «Провалился в прошлое», так сказать, прямо под гусеницы наступавших немецких танков. Правда, под Псковом их блицкриг забуксовал, неделю назад должны
были город взять, но до сих пор стоят перед бетонными коробками дотов «Линии Сталина». Нет тут его заслуги – здесь он не обольщался, прекрасно зная, что с него полководец никакой. Просто войска успели занять оборону – только правильно распоряжался, так как подсказывали внутренний голос и память самого генерала, прекрасно знавшего военное дело. Вот так и воевали…– Надо же, два в одном, – хмыкнул Гловацкий, уже сам не понимая, где он «прежний» и что у него от «настоящего».
– Что ты сказал, Коленька?!
– Я так, родная, о своих делах задумался…
Гловацкий крепко прижал женщину к себе. Вот эта нечаянная любовь и была его собственной, первой за всю жизнь. Память генерала не делилась своими эмоциями и переживаниями, как ни пытался пару раз, но совершенно не получил никакой информации о супруге и детях настоящего Гловацкого, вот тут не срослось. Впрочем, Николай Михайлович прекрасно понимал, что не доставит им проблем – слишком малый срок ему остался, всего лишь до 3 августа, когда в «том времени» был расстрелян по приговору трибунала, как это ни странно прозвучит на первый взгляд. Сейчас уже вряд ли «шлепнут», хотя всякое в жизни бывает, но вот то, что убьют, знал точно. Колдун ведь не сомневался в этом, когда платок отдавал. Он нашел здесь свою любовь, к сожалению, слишком поздно. Им немного отведено времени, ничтожно мало, ведь все часы жизни отнимает война…
– Найкогуде найне, – за спиной неожиданно раздался глумливый голос с характерным прибалтийским акцентом – эстонцы, латыши и литовцы не в силах его вытравить. – Цоветцкая шеншина!
– Цука она, – неожиданно произнес еще один голос, чуть писклявый. Но тут же раздался третий, жесткий, лающий, характерный – и произнес слово, которое Гловацкий слышал десятки раз в фильмах о войне.
– Юде?!
Командир 3-го механизированного корпуса генерал-майор Черняховский
близ Старой Руссы
Назначение командиром 3-го мехкорпуса только недавно получивший звание генерал-майора Иван Данилович воспринял с удивлением. Он хорошо знал, что произошло в первую неделю войны – немцы рассекли этот корпус на части, 5-я танковая дивизия исчезла после боев под Алитусом, еще одна – 2-я танковая – оказалась в окружении, отчаянно дралась, но была фашистами полностью разгромлена, командир генерал-майор Солянкин или погиб, или пропал без вести. А ведь соединение было очень мощным – одних КВ там более полусотни, в его 12-м мехкорпусе о таких прекрасно забронированных танках приходилось только лишь мечтать. А 84-я моторизованная дивизия имени Тульского пролетариата вообще считалась одной из лучших в РККА. Позавчера остатки спешно перевезли сюда парой эшелонов. Штаба корпуса не имелось как такового – где-то сгинул целиком в белорусских лесах, а с ним вместе пропали и обе танковые дивизии – 2-я и 5-я.
Получить под командование корпус вчерашнему полковнику было бы лестно, вот только не такой, фактически разгромленный противником. Впору ужаснуться назначению, ведь все приказы в армии подлежат безусловному выполнению, а спрос теперь будет только с него, и ответственность за такое состояние соединения не переложишь. Вот только Иван Данилович уже имел опыт чудесного возрождения своей прежней 28-й танковой дивизии, что за считаные дни превратилась во вполне боеспособную бригаду. К тому же вечером настроение улучшилось после разговора по телефону с начальником АБТУ СЗФ генерал-майором Полубояровым, его Черняховский хорошо знал по недавним боям в Литве, когда тот временно принял командование 12-м мехкорпусом, в котором он встретил войну.
В состав включили потрепанную под Двинском 185-ю моторизованную дивизию из расформированного 21-го мехкорпуса, со штабом соединения и тыловыми частями, эшелоны с которыми вчера выгрузились на станции. К сожалению, перед ним встанет проблема, что и перед бывшим командиром корпуса генералом Лелюшенко – в конце июня этот мехкорпус был брошен в бой почти без танков – в нем едва было чуть больше двух сотен машин, и оставлено в тылу около половины личного состава, совершенно безоружного. Впрочем, из этих 17 тысяч человек, призванных из запаса в первые дни войны, вряд ли что осталось. Наверняка всех отправили на укомплектование стрелковых дивизий, отведенных в тыл…