Линкольн
Шрифт:
Каждую прочитанную страницу президент бросал на пол, а маленький Тед их подбирал и нетерпеливо требовал у отца следующую.
— Мы должны приступить к формированию, к созданию организованного общества из антагонистических элементов.
Те, кто пришел, чтобы вдоволь накричаться, дивились, сколько времени президент будет еще говорить в таком духе. Речь была, по их мнению, скучноватой. Но многие понимали, что он говорил не с теми тысячами людей, которые стоят на лужайках перед Белым домом, но со всеми американцами и европейцами.
Он уделил много времени разбору вопроса о реконструкции Луизианы. Нельзя сказать белым на Юге, что они ничтожества и что Север, с одной стороны, не поможет им и, с другой стороны,
Но если, наоборот, поддержать правительство Луизианы, укрепить дух тех 12 тысяч граждан штата, которые связали свою судьбу с Союзом, тогда поднимется их энергия и Север добьется полного успеха. Он подошел к концу речи.
— Основные принципы могут и должны остаться нерушимыми. В теперешней ситуации, как говорится, мой долг, пожалуй, обратиться с новым словом к населению Юга. Этот вопрос я обдумываю и не премину выступить в нужный момент.
Едва он кончил свое выступление, как тут же сказал Бруксу, державшему свечу:
— Это была неплохая речь, но вы все же бросили некоторый свет на нее.
Зарокотали аплодисменты, послышались приветственные клики, но это уже было не то, что в начале вечера. Речь оказалась слишком длинной, слишком рассудочной.
Нью-йоркская «Трибюн» написала, что речь «провалилась, никакого эффекта она на слушателей не оказала», больше того, «она вызвала огромное разочарование и оставила тяжкое впечатление». Другие газеты отметили частые аплодисменты и «молчаливую внимательность».
Наступила полночь. День 11 апреля перечеркнули на всех календарях. Огни в окнах Белого дома потухли. Вашингтон уснул.
СТРАСТНАЯ ПЯТНИЦА
1. Переговоры. Зловещий сон
Бешенство охватило Стентона и ряд деятелей. Они решили, что президент открыто признал отложившееся в свое время законодательное собрание Виргинии. Прежде чем страсти достигли точки кипения, Линкольн сорвал все приготовления к атаке на него телеграммой Вайцелю:
«Он (судья Кэмпбел), как видно, считает, что я созвал мятежное Виргинское законодательное собрание, как правомочное собрание штата, для того чтобы урегулировать все их разногласия с Соединенными Штатами. Ничего подобного я не сделал. Я говорил не о законодательном собрании, а о господах, которые действовали как законодательное собрание в своей поддержке мятежа… Не разрешайте им собираться, но если кто-либо приехал, обеспечьте его возвращение домой в безопасности».
Запись в дневнике Уэллеса доказывает, что президент очень склонялся к тому, чтобы предоставить мятежному законодательному собранию Виргинии широкие права, но он решительно запретил ему собираться, как только увидел, что его кабинет против этого. Было целесообразнее присоединиться к своим избранным советникам, идти с ними и… ждать.
Сьюард принадлежал к той группе деятелей, которые благоприятно относились к политике президента, базировавшейся на великодушии и доброжелательстве. Вице-президент Джонсон принадлежал к группе высоких государственных мужей, которые настойчиво требовали сурового наказания побежденных конфедератов. В Ричмонде он в беседе с Дана подчеркнул, что «преступления южан ужасны» и если их принять обратно в Союз без наказания, это будет плохим примером и грозит опасными последствиями в будущем.
Грант в этом вопросе шел за Линкольном, с которым он соглашался и в том, что северяне были против немедленного предоставления избирательного права неграм. «…Должен пройти испытательный срок, во время которого бывшие рабы должны подготовиться к пользованию
благами свободных граждан…»Мысли Шермана о мире и реконструкции совпадали с планами Гранта. Юнионист Шерман и генерал конфедератов Джо Джонстон уважали и по-своему даже любили друг друга. Они неизменно воевали честно, и каждый из них восхищался военным искусством другого. Ни Шерман, ни Джонстон никогда не были рабовладельцами. Оба не терпели Джефферсона Дэвиса.
Три генерала из высшего командного состава и миллион солдат «единогласно», как сказал Грант, стояли за прекращение войны на любых условиях, предусматривающих восстановление Союза и отмену рабства.
Линкольна спросили, как он поступит с Джефферсоном Дэвисом. Линкольн ответил анекдотом. Вот он в передаче Лэймона:
— Когда я был еще мальчиком и жил в Индиане, я как-то утром зашел к соседу. Его сынишка, моего же возраста, держал в руках шпагатик, которым был связан негр. Я спросил мальчика, что это он делает? Тот ответил: «Отец прошлой ночью поймал шестерых негров и убил всех, кроме этого бедняги. Отец приказал мне сторожить парня до его возвращения, но я боюсь, что он убьет и этого. О Эйби, я так хочу, чтобы он сбежал». — «А ты отпусти его». — «Это не годится. Если я его отпущу, отец задаст мне перцу. Но если бы негр ушел сам, все было бы в порядке».
Линкольн продолжал:
— Если бы Джеф и его земляки скрылись, все было бы в порядке. Но если их поймают и я их отпущу, вот тут «отец задаст мне перцу».
Стентон и Лэймон чаще других предупреждали Линкольна, что существует угроза его личной безопасности. Лэймону он возражал шутками. В конверте с надписью «Убийство» к концу марта лежало уже 80 письменных угроз.
Лэймона все это очень беспокоило. Он помнил о сне, который видел Линкольн. У себя дома, в Спрингфилде, в 1860 году Линкольну в зеркале показалось двойное его изображение. В одном лицо светилось жизненной силой, в другом оно было смертельно бледным, как у привидения. Линкольну «…было ясно значение этого… Жизненное изображение предвещало, что он целым и невредимым закончит первый срок президентства, а появление привидения означало, что смерть его поразит до конца второго срока».
Будучи абсолютно практичным в повседневной жизни, следуя логике вещей, беспощадно оценивая факты, Линкольн тем не менее верил в сны. По словам Лэймона, Линкольн считал, что у каждого сна был свой смысл; нужно было быть достаточно умным, чтобы его найти.
2. Страстная пятница
В Гринсборо, в простом доме, в комнате на втором этаже, в которой стояла кровать, несколько стульев и стол, в последний раз совещались Джефферсон Дэвис, четыре министра и два генерала. Они обсуждали положение Конфедеративных Штатов Америки, его правительства, армий и дальнейшие перспективы. Они пришли к выводу, что нужно письменно запросить Шермана об условиях заключения мира. Джонстон попросил Дэвиса написать письмо, что тот и сделал. Затем они расстались.
Дэвис паковал свой личный багаж. Он имел в виду скрыться на Юге. Знал он, что немало было людей на Севере, жаждавших видеть его повешенным на бесплодной яблоне.
В Вашингтоне Линкольн снова уселся перед фотокамерой; на сей раз, впервые за четыре года президентства, он разрешил себе улыбнуться. В будущем предстояло еще бороться с бурями, но самое худшее осталось позади и уже не могло повториться.
Крестоносцы оппозиции понимали, что впереди их ждут жестокие битвы с президентом. Они намеревались подорвать руководство Линкольна республиканской партией. Они все еще не смогли разгадать существа политического гения Линкольна, посредством которого ему удавалось отражать наскоки тех, кто хотел выбить его из седла. Филлипс, Самнэр, Уэйд, Стивенс знали, что без боя дело не обойдется; каким-то образом нужно было лишить президента власти.