Лирика Простуженных Будней

Все закончилось довольно быстро. Во всяком случае, мне так показалось. Вообще, в тот момент я не был способен адекватно воспринимать время. Я пребывал в состоянии сладкого шока. Вика предложила прогуляться. Я согласился. Я вышел из подъезда первым. Вика копошилась с дверным замком. Через минуту она присоединилась ко мне. Она подошла и обняла меня сзади.

– Тебе понравилось? – прошептала она мне на ухо.

– Да! А тебе?

– Тоже, – она улыбнулась и чмокнула меня в щеку.

Я осмотрелся вокруг. Стены дома по-прежнему были в пыли и каких-то разводах. Земля все также была усыпана бутылками и пластмассой. А гаражи за этот период никто так и не удосужился покрасить. Но меня это больше не беспокоило. Наверно, сегодня я стал лучше понимать людей.

Часть 3. Побочный эффект

1

Через неделю после первого секса я стал ощущать небольшой дискомфорт при мочеиспускании. Также я заметил небольшие покраснения на самой чувствительной части моего полового органа. Еще через пару дней боль сделалась такой сильной, что я покидал туалет почти что со слезами на глазах. Я рассказал об этом Вике. Она удивилась и посоветовала мне обратиться к врачу. «Скорее всего, ты просто застудил себе там что-то», – сказала она и погладила мою кисть. Ее слова меня обнадежили. Я записался к урологу. В частную клинику.

В детстве трудно представить, что какой-то доктор может быть неприятней стоматолога. Потому что поход к зубному врачу – это всегда мощные дозы адреналина, боли и слез. И нет никакой обратной стороны у этого процесса. Это история однозначной боли. Умеренной до, сильной во время, и плавно слабеющей после. А меня, ко всему прочему, именно стоматолог лишил привычки доверять людям. Вульгарно и беспринципно распотрошив наивную простоту моего детского разума.

К семи годам все мои молочные зубы покинули ротовую полость, как и положено, уступив место коренным. Кроме передних двух, которые, как на зло, оставались крепки и здоровы. Поэтому мама отвела меня к зубному врачу. И этот врач сказал, что зубы нужно удалять. Я с этим решением не согласился. Целую неделю мама уговаривала меня пройти эту унизительную процедуру. Но я и слышать ничего не хотел. Через некоторое время компромисс все же был найден. Я позволяю стоматологу делать его работу. А взамен получаю пневматический пистолет, стреляющий пластиковыми пульками – на то время невероятно популярный атрибут мальчикового детства.

Я рассудил так: когда ты теряешь два передних зуба, твоя крутость резко падает. И поэтому тебе нужно что-то, что может компенсировать эту потерю. Черный пистолет вполне себе мог справиться с этой задачей.

В назначенный день мы с мамой пришли в детскую стоматологию и расположились на скамейке возле хирургического кабинета. Я был до жути напуган. Перспектива обладания заветным пистолетом никак не уменьшала чувства страха перед металлическими щипцами и ослепительным ужасом стоматологической лампы. Моим небольшим утешением было то, что в сделку по удалению зубов мама также включила мое право на анестезию. В еще более раннем детстве мне уже удаляли зуб, предварительно введя в десну дозу лидокаина. И действительно, никакой боли я тогда не почувствовал. Поэтому и в этот раз я очень рассчитывал на дружеский эффект обезболивающего.

Из кабинета вышла медсестра и пригласила меня внутрь. Мы с мамой встали со скамейки, но медсестра сказала, что я должен пойти туда один – это строгое правило. Я проник в кабинет и сел в кресло, как мне и сказали. Медсестра уселась за стол и стала что-то писать. Ко мне тем временем подошла хирург и стал осматривать зубы.

«Ну, тут все понятно», – произнесла она спокойным голосом, и взяла в руки щипцы. Я понял, что времени медлить у меня нет. И, прорываясь через страх и стеснение, попросил себе порцию анестезии. Врач повернула голову в сторону стола с медсестрой и почему-то с насмешкой сказала: «Слышишь, Варь, ребенок анестезию просит!?». Затем она снова развернулась ко мне и ловко выдернула злополучные зубы. Один за другим. Потом она с грубым равнодушием прижала к моим кровоточащим деснам вату и велела закрыть рот. А потом сказала: «Все, иди!». И я ушел – униженный и окровавленный.

Свой пистолет я в итоге получил, ровно как и психологическую травму. После этой истории я стал с большим недоверием относиться к тому, что говорили мне взрослые. Особенно те, которые появлялись в моей жизни в обертках белых халатов.

А спустя пятнадцать лет я уже стоял в кабинете уролога – сорокалетней женщины. И покорно ждал, когда она закончит осмотр моих гениталий. Поход к зубному врачу уже не казался мне чем-то ужасным.

2

Уролог наконец перевела взгляд на мои глаза и спросила, есть ли у меня партнер. «Да, недавно стали встречаться», – не без гордости признался я. Затем она поинтересовалась, нет ли у моей девушки молочницы. Я ответил, что нет. Хотя понятия не имел, что это такое. И вообще, до этого дня молоко вызывало у меня исключительно положительные ассоциации. Связанные с обволакивающим теплом и мягким вкусом. А не с тем, из-за чего тебе хочется царапать стены, когда пытаешься опустошить свой мочевой пузырь. Потом врач с равнодушной аккуратностью ввела катетер в мою воспаленную урину, чтобы собрать материал для анализа. Это было очень болезненно, и едва не закончилось фейерверком моих слез. Я еле сдержался.

Уролог расфасовала мой биоматериал по разным пробиркам, и велела мне позвонить в клинику через три дня, чтобы узнать результаты теста. Я с трудом доковылял до дома, совершая непродолжительные остановки каждые пять-семь минут. Оказавшись в квартире, я моментально направился в уборную, чтобы пописать. Но у меня так и не получилось выдавить из себя ни капли. В конце концов, я рухнул на колени, не в силах терпеть боль. И зацементировался в таком положении на несколько минут. Все это время я пытался определить причину моих страданий. Это мог быть сквозняк, ранивший меня холодом. Или грязь немытой простыни, подло проникшая в особо уязвимое место. Или же Вика с какой-то неисправностью в ее репродуктивной системе.

Через три дня около полудня я позвонил в клинику, чтобы узнать результаты. Мне ответила женщина и попросила назвать мою фамилию. Потом я слышал, как она щелкает компьютерной мышью. Вскоре она спросила: «Вы можете сегодня подойти на прием к вашему лечащему врачу?». Я не на шутку испугался, когда это услышал. Спасительную версию о сквозняке смело можно было вычеркивать. Я записался на прием в четыре вечера – самое раннее время, которое было доступно. Затем я быстро оделся и покинул квартиру, чтобы провести какое-то время, слоняясь по улицам. Дома оставаться мне совсем не хотелось.

В 15.50 я пришел в клинику. Постучал в дверь уже знакомого мне кабинета, а затем робко приоткрыл ее. Врач одобрительным кивком пригласила меня войти. Я проник внутрь и сел на стул. Уролог бегло посмотрела на меня. Затем она взяла в руки одну из лежащих на столе карточек и непринужденно перетасовала их. Выглядело это так, будто она собиралась играть со мной в карты, а не говорить о том, что именно привело мой пенис в негодность.

– У вас хламидиоз, – равнодушно сказала она.

– И что это значит? – испугался я.

– Что у любви есть побочные эффекты! Но причин беспокоится у вас нет. Пропейте курс доксициклина. По одной таблетке в день. И девушке своей об этом рассказать не забудьте!

– А этим хламидиозом только через половой акт можно заразиться, или… как-то еще?

–Как, например?

–Ну, по-бытовому.

Врач ухмыльнулась и ничего мне не ответила.

По части механики заражения сомнений у меня больше не оставалось. Но мне предстояло найти ответ на самый главный вопрос: какого черта что-то столь опасное и неприятное покоилось в секрете Викиных желез.

3

Я позвонил Вике сразу после того, как покинул клинику. Она спросила, как все прошло. Я ответил, что в целом нормально, и предложил ей встретиться. Она согласилась. В семь часов я уже ждал ее около подъезда. На той самой скамейке.

Вскоре Вика вышла из дома. Увидев меня, она заулыбалась. Я расслабился. Ведь никаких симптомов того, что она что-то утаивает, я не наблюдал. Она подошла ко мне, и мы поцеловались. Она села рядом со мной. Я спросил ее, чем она сегодня занималась. Вика, смеясь, рассказала мне о том, как ее бывший одноклассник отыскал ее в социальной сети. И начал навязчиво флиртовать с ней на очень безграмотном русском. Ее очень забавляли его наплевательское отношение к синтаксису и полное пренебрежение законами пунктуационной вселенной. Она даже привела мне пару примеров. Но они не показались мне смешными. Я увидел в них скорее трагизм человека, не способного использовать родной язык как инструмент трансляции своих мыслей. Наверно, хламидии успели сделать меня занудой. Вика же была в потрясающе хорошем настроении. С ее лица не сходила улыбка. И мне совсем не хотелось рассказывать ей про свой поход к урологу. Но выбора у меня не было.