Лирика. Поэмы

Стены фабрик, стекла окон,

Грязно-рыжее пальто,

Развевающийся локон —

Всё закатом залито.

Блещут искристые гривы

Золотых, как жар, коней,

Мчатся бешеные дива

Жадных облачных грудей,

Красный дворник плещет ведра

С пьяно-алою водой,

Пляшут огненные бедра

Проститутки площадной,

И на башне колокольной

В гулкий пляс и медный зык

Кажет колокол раздольный

Окровавленный язык.

28 июня 1904

* * *

Я жалобной рукой сжимаю свой костыль.

Мой друг – влюблен в луну – живет ее обманом.

Вот – третий на пути. О, милый друг мой, ты ль

В измятом картузе над взором оловянным?

И – трое мы бредем. Лежит пластами пыль.

Всё пусто – здесь и там – под зноем неустанным.

Заборы – как гроба. В канавах преет гниль.

Всё, всё погребено в безлюдьи окаянном.

Стучим. Печаль в домах. Покойники в гробах.

Мы робко шепчем в дверь: «Не умер – спит

ваш близкий…»

Но старая, в чепце, наморщив лоб свой низкий,

Кричит: «Ступайте прочь! Не оскорбляйте прах!»

И дальше мы бредем. И видим в щели зданий

Старинную игру вечерних содроганий.

3 июля 1904

ГИМН

В пыльный город небесный кузнец прикатил

Огневой переменчивый диск.

И по улицам – словно бесчисленных пил

Смех и скрежет и визг.

Вот в окно, где спокойно текла

Пыльно-серая мгла,

Луч вонзился в прожженное сердце стекла,

Как игла.

Все испуганно пьяной толпой

Покидают могилы домов…

Вот – всем телом прижат под фабричной трубой

Незнакомый с весельем разгульных часов…

Он вонзился ногтями в кирпич

В унизительной позе греха…

Но небесный кузнец раздувает меха,

И свистит раскаленный, пылающий бич.

Вот – на груде горячих камней

Распростерта не смевшая пасть…

Грудь раскрыта – и бродит меж темных бровей

Набежавшая страсть…

Вот – монах, опустивший глаза,

Торопливо идущий вперед…

Но и тех, кто безумно обеты дает,

Кто бесстрастные гимны поет,

Настигает гроза!

Всем раскрывшим пред солнцем тоскливую грудь

На распутьях, в подвалах, на башнях – хвала!

Солнцу, дерзкому солнцу, пробившему путь,—

Наши гимны, и песни, и сны – без числа!!!

Золотая игла!

Исполинским лучом пораженная мгла!

Опаленным, сметенным, сожженным дотла —

Хвала!

27 августа 1904

* * *

Поднимались из тьмы погребов.

Уходили их головы в плечи.

Тихо выросли шумы шагов,

Словеса незнакомых наречий.

Скоро прибыли толпы других,

Волочили кирки и лопаты.

Расползлись по камням мостовых,

Из земли воздвигали палаты.

Встала улица, серым полна,

Заткалась паутинною пряжей.

Шелестя, прибывала волна,

Затрудняя проток экипажей.

Скоро день глубоко отступил,

В небе дальнем расставивший зори.

А незримый поток шелестил,

Проливаясь в наш город, как в море.

Мы не стали искать и гадать:

Пусть заменят нас новые люди!

В тех же муках рождала их мать,

Так же нежно кормила у груди…

В пелене отходящего дня

Нам была эта участь понятна…

Нам последний закат из огня

Сочетал и соткал свои пятна.

Не стерег исступленный дракон,

Не пылала под нами геенна.

Затопили нас волны времен,

И была наша участь – мгновенна.

10 сентября 1904

* * *

В высь изверженные дымы

Застилали свет зари.

Был театр окутан мглою.

Ждали новой пантомимы,

Над вечернею толпою

Зажигались фонари.

Лица плыли и сменились,

Утонули в темной массе

Прибывающей толпы.

Сквозь туман лучи дробились,

И мерцали в дальней кассе

Золоченые гербы.

Гулкий город, полный дрожи,

Вырастал у входа в зал.

Звуки бешено ломились…

Но, взлетая к двери ложи,

Рокот смутно замирал,

Где поклонники толпились…

В темном зале свет заёмный

Мог мерцать и отдохнуть.

В ложе – вещая сибилла,

Облачась в убор нескромный,

Черный веер распустила,

Черным шелком оттенила

Бледно-матовую грудь.

Лишь в глазах таился вызов,

Но в глаза вливался мрак…

И от лож до темной сцены,

С позолоченных карнизов,

Отраженный, переменный —

Свет мерцал в глазах зевак…

Я покину сон угрюмый,

Буду первый пред толпой:

Взору смерти – взор ответный!

Ты пьяна вечерней думой,

Ты на очереди смертной:

Встану в очередь с тобой!

25 сентября 1904

* * *