Лис и Александра

Вытащил кляп и зажал нос пальцами. Она попыталась вздохнуть, наверное набирала воздуха для крика. Я этого ожидал, поэтому коньяк потек в ее рот. Голову ее чуть запрокинул. Она захлебнулась. Начала кашлять. Дал ей откашляться. Держала рот открытым. Да, дорогуша, коньяк крепкий для тебя напиток. Но ничего, привыкнешь. Тебе же будет проще! Ты у меня на долго эту ночь запомнишь.

— Пей! — приставил край кубка к ее губам. Начала пить. Опять закашляла, затрясла головой. — На меня смотри! — посмотрела, я держал в руках дольку яблока, — рот открой, молодец, кушай! Вкусно?

Ничего не ответила. Взял ее голову в обе руки. Поцеловал в макушку. Потом в глаза. Губы коснулись ушек. Чуть их прикусил, поводил языком. Перешел на шею. Пока занимался ее шеей, почувствовал как напряжение в ее теле стало слабеть. Что, коньяк подействовал или мои лобзания? Посмотрел в глаза. Что-то в них изменилось, поблескивать стали. Но она прокололась, дрогнув довольно уголком рта.

— Чего глазки заблестели, сокровище мое? — Зашептал ей на ухо. — Что там в твоей чудной темнокожей головке созрело, такого нехорошего? Выбрось. Ты что думаешь, сопляка нашла? Что я растаю на тебе? Нет, дорогая, на тебе как на войне, расслабляться нельзя, категорически. Таять я не буду, буду наоборот, крепить интернациональную дружбу народов! В стиле — но пасаран, свободу Луису Карвалану и Анджеле Дэвис! А вот таять будешь ты. Знаешь, как в той песне поется — девочка с глазами из самого синего льда, тает под огнем пулемета! Глаза у тебя конечно, совсем не из синего льда, но это же не главное. Главное, что ты, судя по твоим первичным половым признакам, именно девочка. — Провел рукой ей по груди, по животу, спускаясь все ниже. — Грудь есть, и там все в порядке как надо. А твоим пулеметом буду я. Крупнокалиберным! Поверь тебе понравиться! Смекаешь?

Взял кусок ее рубашки, служивший кляпом, — ротик открой, кляп на место вернем.

— Не нужно. Я не буду кричать.

— Смотри. Это ведь все равно не поможет, а вот меня ты совсем огорчишь. А этого тебе как раз не нужно! Кричать не советую, а вот стонать, очень даже приветствуется. Теперь слушай сюда, сейчас я освобожу твои ноги. Не дай бог, ты ими что-нибудь попытаешься вычудить, я тебя так зафиксирую, что ты только задом шевелить сможешь, поняла? — Она кивнула. — Вот и отлично! — Освободил ее ноги, сняв с нее сапожки с очень мягкой подошвой. Отбросил штаны и нижнее белье. Сам избавился от одежды. Лег рядом с ней. Начал целовать ее грудь. Правой рукой гладить внутреннюю сторону бедер, поднимаясь до лона, гладил его, опять бедра. Задышала. Глаза закрыты. Рот приоткрыт. И коньяк, похоже, начал действовать. Еще раз погладил лоно. Все разогрелась. Навалился на нее. Тем более, сам уже слюной исходил. Смотрел на губы, поцеловать или нет? Вдруг откусит мне губу или язык? Рискнул. Сначала не отвечала. Потом неуверенное движение, еще одно, еще. Уже увереннее и сильнее. В какой-то момент отстранилась:

— Мне больно!

Дыша как паровоз, ответил: — Чего ты мне чешешь, ты не девственница, это я уже проверил и я разогрел тебя. Вон как хорошо пошло.

— Не там… Мне руки… больно, затекли… И ты… еще… придавил…

— Боль и сладость, дорогая, в одном флаконе! Да за это садо-мазы полжизни отдадут! Давай закончим начатое, не люблю прерываться.

Закончили. Опираясь на руки, смотрел на ее лицо. Дышала, как будто пробежала от сюда и до Парижа, за три минуты. Глаза закрыты. Облизала губы. Отстранился. Встал на постели на колени.

— Сейчас, я перевяжу тебе руки спереди. Смотри детка. Все твои смертоносные игрушки я убрал. Я поражен, ты же ходячий арсенал. Дернешься, пожалеешь. Я сильнее тебя и быстрее, хотя и ты девочка, очень шустрая.

— Я не буду.

Перевернул на живот, развязал путы. Снял куртку, отбросил ее. Отбросил в сторону и обрывки рубашки. Опять перевернул на спину. Взял ее руки и связал. Лежа на спине, она вытянула их за головой.

Стала отходить от бурной близости. Рано детка. Разговор продолжаем. Стал опять ее гладить.

— Что ты еще от меня хочешь? Ты же получил то, что хотел.

— Нет не все, а то, что получил, еще пока не в полном объеме. Поэтому продолжаем! Лежи спокойно!

Встал, взял кувшин с вином и половинку апельсина. Опять залез на постель. Она смотрела на меня не понимающе. Сейчас поймешь. Сжал апельсин, держа руку над ее грудью. Закапал сок. На грудь, потом на живот и ниже. Отбросил шкурку. Лизнул по груди.

— Какая сладкая девочка! — Ее глаза были широко открыты. Я ухмыльнулся. — Добавим вина, красавица! — Тоненькая струйка потекла ей опять на грудь, на живот. — Теперь будем вкушать коктейль из сладости женщины, фрукта и вина!

Пока гладил ее тело, размазывая сок и вино, слизывая его и впитывая губами скопившееся в ложбинке пупа, почувствовал ее дрожь, учащенное дыхание, руками поглаживая и сжимая грудь, как бьется ее сердце. Начала постанывать. Навис над ней. Она перекинула свои, связанные у кистей руки мне на шею. Обхватила ногами мои бедра. Сама потянулась губами к моим губам. Впилась в них…

Позже, выпив, немного вина, еще раз повторили.

Да, хорошо время провел! Она лежала рядом на спине, левую ногу согнув в колене, руки вытянув за головой. Лицо отвернула.

— Ты хоть скажи, как тебя зовут? А то попрыгали с тобой, а я и не в курсе твоего имени. Как-то не серьезно!

Повернув лицо ко мне, удивленно посмотрела, опять отвернулась:

— Не важно!

— Тогда ответь мне. А чего это дроу на меня взъелись. Вроде никого из них не трогал. — В ответ молчание. — Ладно не хочешь говорить, сам их навещу с тактическим ядерным боезапасом. Разнесу вашу богательню, как у рогатых внизу.

— А при чем здесь дроу?

— Как причем? Ты же дроу?

— Это ничего не значит. Я работала не на них.

— Тайное общество наемных убийц? Угадал? Угадал. Тоже мне ассасины недоделанные. Так вот, передай своему старцу горы, — она резко повернулась ко мне, приподнялась, я схватил ее за шею левой рукой и прижал к себе. — Так вот, передай ему, что еще один такой косяк с его стороны, то я сам его найду. И ваша банда перестанет существовать. А те, кому повезет остаться в живых, до конца жизни будут мочиться по ночам в постельку и рыдать от страха. А я найду. И лучше ему поверить. Поняла крошка?

— Поняла! — отпустил ее, она опять легла. — Ты откуда знаешь про нас? И про хозяина горы? Только он не старец.

— Мне наплевать глубоко, старец он или молодец. Передай ему мои слова. И еще, пусть тебя не трогает. Иначе я очень огорчусь. А ты, мне адресок оставь, на случай если рожать соберешься.

Опять ее недоуменный взгляд:

— С чего ты решил, что я рожать буду?

— А вдруг. Одна, вон, уже собралась рожать дочку. Так что оставь, навещать буду, ляльку на руках держать, тебе деньжат подкидывать.

Хмыкнув, отвернулась. Ну ни хочешь, как хочешь. Встал. Ополоснулся в корыте, разбрызгивая воду. Наплевать, подотрут утром. Бегать голым по дворцу, в поисках душа, как то было не этично. Недаром, дворцовые слуги мне корыто с водой, вечером притащили.

Посмотрел на девушку.

— Иди сюда.

Подошла. Встала в корыто. Сам обмыл ее, работая куском ее бывшей рубашки. Странно на меня смотрела. Обтер полотенцем. Ухмыльнулся, глядя ей в глаза. Руки ей уже развязал. Одел плавки и штаны. Взял в руки «Стечкина». Она одевалась. Заметил, как пробежала пальцами по штанам и куртке.