Лиса в аптечной лавке
Шрифт:
– Я ничего не думаю, – ровным голосом произнесла я.
– Совсем ничего? С чего-то же вы решили, будто я стерплю, что вы выставили меня из своей постели?
Значит, правда не хотел устраивать скандал при слугах. Ну ничего, аргумент у меня есть. Увесистый аргумент.
– С того, что сегодня под моей постелью будет лежать топор.
– Так это же отлично! – зло рассмеялся Ксандер. – По народным поверьям, это верный способ зачать мальчика.
– Топором по лбу? А я думала, что дети получаются другим способом.
– А откуда вам, девице, вообще знать, как получаются
Я фыркнула:
– Я вас умоляю! О чем, как вы думаете, девчонки шепчутся с подружками по ночам?
– Не знаю, я никогда не был девчонкой. – Он шагнул ближе. – Но намереваюсь узнать, о чем вы шепчете по ночам.
Казалось, между нашими телами повис разряд статического электричества, пробежался мурашками по коже, по спине.
– Топор, – напомнила я, прокашлялась.
– Думаете, он меня остановит? – Ксандер отвел с моего лба прядь волос.
Захотелось закрыть глаза и потянуться к его руке.
– Думаю, нет, – призналась я.
Он усмехнулся. Склонился еще ниже, так, что его дыхание скользнуло по моей щеке.
– Вы все же не так глупы, как пытаетесь казаться.
Как, пропади оно все пропадом, как он это делает? Еще пара прикосновений, поцелуй – щеки запылали, стоило вспомнить, как он умеет целоваться, – и я растекусь лужицей у его ног.
Вот только сейчас ему нужна не я, а подтверждение своего статуса мужа. А еще – убедиться, что он первый.
Первый ли? Самой бы знать. Впрочем, какая разница? Едва ли в свой единственный день супружеской жизни Алисия бы успела наставить мужу рога, а мне и вовсе было не до того. Так что измены не произошло точно, а что было до свадьбы, Ксандера не касается.
Я выпрямила спину.
– В моей постели нет других мужчин. Не помню, были ли, но сейчас – нет.
– А записка? От кого она?
Я покачала головой.
– Я больше не пущу на порог этого человека.
– Боитесь за него? Значит, он вам дорог.
– Не за него. Он – единственный сын, и мне жаль его мать.
Надеюсь, в столице много вдов с подросшими сыновьями, и я не подставлю Айгора. Гаденыш заслужил, конечно, чтобы ему начистили морду но… Люция.
И что я буду делать, если он и в самом деле украл браслет? Прекрасно зная, что просто купить такой же и притвориться, будто ничего не случилось, не получится? Почему не боится, что я пожалуюсь мужу и тот сотрет его в порошок? Или здесь запрещены поединки, по-настоящему запрещены, а не как когда-то у нас – строгость закона компенсируется необязательностью его исполнения?
– Значит, когда он лезет в спальню к чужой жене – мужчина, а как отвечать за свои проделки – маменькин сынок? – Ксандер помолчал. – Но бог с ним, я все равно узнаю. Вернемся к вам. Вы испытываете мое терпение. Не стоит, не такое уж великое у меня терпение.
– Вы, конечно, сильнее, и можете… Можете заставить или «воспитывать». – Я сглотнула.
Как уживались в одном человеке тот, что с горькой улыбкой прятал в карман артефакт, защищающий, но – как я теперь понимала – не защитивший беременность, тот, что, откровенно веселясь, предлагал поделиться чаевыми, заработанными на кухне, и этот – жестокий хищник, который вот-вот потребует свою добычу?
–
Не знаю, смогу ли я полюбить вас, – продолжала я, собрав всю свою смелость. – Не буду врать – не знаю. Но вы можете провести жизнь рядом с женщиной, которая искренне вам благодарна, уважает вас и заботится. С той, что ляжет в вашу постель если не с радостью, то без страха. А можете – с той, что ненавидит и содрогается от омерзения, когда вы к ней прикасаетесь. Решать вам.Он замер, очень внимательно на меня глядя, и по лицу его совершенно ничего невозможно было прочитать. Наверное, потому что он был слишком близко, так что я могла видеть только его глаза, спокойные и серьезные.
– Хорошо же вы обо мне думаете, – сказал Ксандер.
– Так развейте мои сомнения.
Он улыбнулся, одними губами, взгляд по-прежнему оставался серьезным, и промелькнуло в нем что-то…
– Не знаю, правда ли вы не помните, но я не бил вас. На пятом обмороке за день я не стал вас ловить. Понадеялся на инстинкт самосохранения, а вы, видимо, решили доиграть до конца. Что меня, конечно, не оправдывает.
– Вы целитель! – не удержалась я. – Вы же знаете, что у людей нет инстинктов, их заменила высшая нервная деятельность и способность к самообучению!
Он покачал головой:
– Интересные знания вы получили в приюте, очень интересные. – Выпрямился, отступая. – Возьмите зелья и идите к Руби, пока она в самом деле не отправилась спать.
– Ксандер, – окликнула его я его уже от двери.
Он обернулся.
– Это ваше. – Я протянула ему браслет.
Браслет, без которого ему не войти в мой дом.
Он вернулся ко мне. Потянулся к браслету так медленно, словно ждал, что я сейчас спрячу его за спину и засмеюсь. Взял его, другой рукой разворачивая мою кисть, и склонился к ней, коснувшись губами. Выпрямился, не выпуская моей руки, глядя в глаза, поцеловал ладонь, запястье там, где колотился – слишком часто колотился – пульс.
Я неровно вздохнула – от каждого этого поцелуя, казалось бы целомудренного, мурашки пробегали по коже.
Ксандер выпрямился, по-прежнему глядя мне в глаза, выпустил руку, и я едва сдержала разочарованный вздох.
– Доброй ночи. – Он улыбнулся уголком рта.
Мягко закрылась дверь.
Я выругалась – то ли от облегчения, то ли от разочарования.
Глава 23
Может, у кого-то ночь и была доброй, а мне уснуть удалось не сразу. И снилось такое, что, выбравшись из кровати, я долго плескала водой в лицо, пытаясь охладить горящие щеки. Умеет же мое подсознание подкидывать подлянки, ничего не скажешь!
Энн, казалось, не спала вовсе – едва я заходила по комнате, осторожно постучала в дверь и, дождавшись разрешения, облачила меня в нечто кружевное и воздушное —идея идти до ванной в сорочке повергла ее в ужас.
Может, она и была права, хотя ночная рубашка по нашим меркам выглядела сверхскромной: ниже щиколотки, с длинными расклешенными рукавами и кружевом. В конце концов, в доме хватало чужих людей, и вовсе не стоило щеголять в ночнушке ни перед камердинером Ксандера, ни перед ним самим. Особенно перед ним самим.