Лишь за одно вчера

– Привет, парни, - сказал он, подходя к нам. Он поискал взглядом кружку, и я отдал ему свою. Напившись, он вернул мне кружку, а потом повернулся к Киту.

– Мне нравится, как ты поешь, - сказал он.
– Да и всем, похоже, нравится. У тебя здорово получается.
– Тут он ухмыльнулся.
– Хоть ты и анархист чертов.

– Спасибо, - кивнул Кит. Ему было не до трепа.

– Правда, меня кое-что беспокоит, - продолжал Уинтерс.
– Я вот и подумал, может обсудить это дело с тобой, кое-что посоветовать. Не возражаешь?

Кит погладил бороду и стал слушать внимательнее.

– Ладно. Вперед, полковник.

– Я насчет твоих песен. Я вот заметил, что они у тебя в основном... ну, тоскливые, что ли. Конечно, это все отличные песни, но от них тоска берет, понимаешь? Особенно теперь, после Взрыва. Ты слишком много поешь про старые времена, про то, что мы потеряли. От этого люди духом падают. Если мы хотим что-нибудь восстановить, нам нужно поменьше думать о прошлом.

Кит молча смотрел на него, потом привалился к срубу.

– Ты шутишь, наверное, - сказал он.

– Нет, я вполне серьезно. Несколько бодрых песен нам совсем не помешали бы. Если хорошо постараться, то жизнь снова станет прекрасной и обретет смысл. Вот об этом и расскажи в своей музыке. Думай о том, что у нас осталось. Нам нужны надежда и мужество. Дай их нам.

Но Кит на это не клюнул. Он погладил бороду, улыбнулся, потом покачал головой.

– Нет, лейтенант. Не пойдет. Такого со мной не бывает. Я не пою всякую пропаганду, даже с самыми благими намерениями. Я пою, что чувствую.
– Судя по голосу, он был озадачен.
– Бодрые песни, говоришь. Нет... не пойдет. У меня это просто не получится. Мне бы хотелось в это верить, но я не могу, понимаешь? А если я сам не верю, как я могу заставить верить других? По мне, так жизнь здесь довольно бессмысленная, и вряд ли она будет лучше. А пока я так чувствую, я и петь буду только так. Понял?

– Не все так безнадежно, - нахмурился Уинтерс.
– И даже если безнадежно, опускать руки нельзя, потому что иначе нам конец.

Кит посмотрел на Уинтерса, на меня, потом в колодец. Он снова покачал головой и выпрямился.

– Нет, - сказал он мягко и грустно. И зашагал в поле, оставив нас у колодца.

Уинтерс посмотрел ему в след, потом повернулся ко мне. Я протянул ему кружку, но он качнул головой.

– А ты что думаешь, Гэри? Прав я или нет?

Я подумал над вопросом, подумал о том, кто его задал. Уинтерс был очень взволнован и искренне обеспокоен. Судя по белесой щетине на подбородке, он изо всех сил старался быть во всем похожим на нас. Я решил довериться ему кое в чем.

– Да, - сказал я.
– Я понимаю, о чем ты. Только не все так просто. Песни Кита - не просто песни. Они для него сама жизнь.

Я немного поколебался, потом продолжил.

– Видишь ли, Взрыв был адом для всех, тут я нового тебе ничего не открою. Но все мы, в этой общине, мы ведь сами выбрали эту жизнь, мы ушли из городов еще до Взрыва, ушли от всего, что стоит за этим чудовищем-городом. Конечно, мы грустим по старым временам. Мы потеряли дорогих людей, вещи, которые мы ценили, и много такого, что делало жизнь радостной. От этой постоянной борьбы за существование, от постоянного страха перед крысиными стаями радости мало. И все равно, многое из того, что для нас ценно, так и осталось здесь, с нами, в общине, и никаких особых перемен не произошло. У нас есть земля, деревья, сама община, ее люди. Ну и некая свобода. Ни загрязнений, ни конкуренции, ни ненависти. Нам нравится вспоминать прошлое и то хорошее, что было в городах, и поэтому нам нравится слушать Кита. Но и в настоящем есть что-то стоящее. А вот у Кита все не так. Он ведь не выбирал такую жизнь, он здесь оказался всего лишь в гостях. Все его мечты связаны с городом, с поэзией, музыкой, с людьми и с людским шумом и суетой. И вот он потерял этот мир. Ничего из того, что он делал или хотел сделать, уже нет. И потом... у него была девушка, Сандра, он звал ее Санди. Они жили с Китом два года, вместе путешествовали, все делали вместе. Они расстались только на лето - ей надо было вернуться в колледж. А потом они снова были бы вместе. Понимаешь?

Уинтерс все понял.

– А потом был Взрыв?

– А потом был Взрыв. Кит оказался здесь, у черта на куличках. Санди была в Нью-Йорке. Так он ее и потерял. Я думаю, если бы Санди была с ним здесь, он бы как-то пережил все остальное. В том мире, что он потерял, они всегда были вместе, и она была самой важной частью этого мира. Будь она здесь, они бы рядом шли по этому новому миру, нашли бы в нем новую красоту и пели бы новые песни. Но ее здесь нет, так что...
– Я пожал плечами.

– Я понимаю, - произнес Уинтерс значительно.
– Но ведь прошло уже четыре года. Я тоже много потерял. Жену, например. Но я же пережил это. Рано или поздно траур надо снимать.

– Верно, - сказал я.
– Это все верно - для меня и для тебя. Я в общем не так уж много потерял, а ты... ты вот думаешь, что все еще наладится. Кит так не думает. Может, в прошлом у него было слишком хорошо - или он чересчур романтичен. А может, он любил крепче, чем довелось любить нам. Я знаю только, что все его мечты о будущем - чтобы оно было, как прошлое. У меня это не так. Мне просто не пришлось повстречаться с таким вот счастьем. А Кит его испытал или думает, что испытал. Какая разница. Он хочет его вернуть.

Я выпил еще воды и встал.

– Надо идти работать, - быстро сказал я, не давая Уинтерсу продолжить разговор. Но когда я возвращался в поле, то призадумался.

Конечно, я не сказал Уинтерсу одну вещь, одну очень важную вещь: про хронин. Может быть, если бы кто-нибудь сумел заставить Кита вести ту же жизнь, что и все, он бы выкарабкался из своей депрессии. Как все мы выкарабкались. Но у Кита был выбор. Кит мог летать в прошлое. У Кита все еще была его Санди, и ему не надо было начинать все с нуля. Это многое объясняет, подумал я. Может, стоило сказать об этом Уинтерсу. Может быть.

В тот вечер Уинтерс не пришел на концерт. На следующее утро он и Чокнутый Гарри отправлялись на запад, на поиски, и теперь где-то возились, загружая джип и планируя маршрут.

Киту до них не было никакого дела. Он сидел на камне, грелся у тлеющей кучи осенних листьев, заглушая завывания задувшего перед заходом солнца холодного ветра. Играл он с напором, а пел грустно. А когда погас костер и публика разошлась, взял свою гитару, коробку из-под сигар и направился к ручью.

Я пошел за ним. На этот раз ночь была темная, облачная. В воздухе пахло дождем. Дул пронизывающий ветер. Нет, свист его не напоминал крики умирающих, но он носился между деревьями, тряс сучья и поднимал в воздух листья. Шум ветра был какой-то... беспокойный.

Когда я подошел к ручью. Кит уже засучивал рукав, но я остановил его, прежде чем он вытащил иглу.

– Слышь, Кит, - сказал я и положил руку ему на плечо.
– Не торопись. Давай сначала поговорим, а?

Он посмотрел на мою руку, на шприц, потом неохотно кивнул.

– Ладно, Гэри, - сказал он.
– Только быстро. Я тороплюсь. Я уже неделю не видел Санди.

Я убрал руку с плеча Кита и сел.

– Знаю.

– Я пытался растянуть это дело. У меня всего-то на месяц, но я думал, если отлетать раз в неделю, можно протянуть подольше.
– Он улыбнулся.
– Но это очень трудно.

– Знаю, - снова сказал я.
– Но тебе было бы легче, если бы ты не думал о ней столько.

Он кивнул, положил коробку и, поеживаясь от ветра, поплотнее запахнул куртку.

– Да, я слишком много о ней думаю, - согласился он. Потом улыбнулся и добавил: - Такие люди опасны.

– В основном для себя.
– Я посмотрел на него, съежившегося в темноте от холода, и спросил: - Кит, что ты будешь делать, когда хронин кончится?

– Если б я знал...

– Зато я знаю. Ты забудешь, вот и все. Твоя машина времени поломается, и тебе придется жить в настоящем. Найдешь кого-нибудь другого и начнешь снова. Но тебе было бы легче, если бы ты начал уже сейчас. Спрячь на время хронин. Борись с ним.