Лишённые родины
Шрифт:
— Вы найдете снимок с Мраморного зала в вашей карете. Понятовский рассыпался в благодарностях.
Перед отходом ко сну явился Роджерсон — проверить самочувствие августейшей пациентки. Его круглое курносое лицо с толстыми щеками и двойным подбородком было, как всегда, приветливым и жизнерадостным, однако, измерив пульс и осмотрев глазные яблоки государыни, оттянув ей нижнее веко, он снова настоятельно просил позволения сделать ей кровопускание.
— Дайте мне покончить в среду мое дельце, — весело отвечала она, — а после я буду в полном вашем распоряжении.
…Граф Суворов-Рымникский еще в июле получил тайное повеление составить шестидесятитысячный корпус по собственному избранию из войск, состоящих под его началом, и быть в готовности выступить за границу по первому приказу. Всё лето и осень Александр Васильевич
Известие о том, что Фридрих-Вильгельм вооружается против России в угоду цареубийцам, заставило Екатерину отринуть привычную осторожность. Приказ Суворову выступать был готов. Она подпишет его в среду утром.
Накануне вечером был «малый Эрмитаж» — собрание для избранного круга с играми, забавами, веселыми разговорами и карточной игрой. Государыня много шутила и смеялась, однако ушла к себе раньше обычного. Встревоженному Роджерсону она призналась, что у нее мухи мелькают в глазах, тот снова схватился за ланцет, но пациентка просила отложить операцию до утра.
Проснулась она в шесть часов совершенно здоровой, выпила кофию, села писать письма… А в десять Захар Зотов, встревоженный тем, что государыня уже час не выходит из нужника, осторожно заглянул в дверь — и обмер: императрица с красным, как мясо, лицом лежала на полу возле стульчака и хрипела.
Забили тревогу, началась суета и беготня. Втроем поднять и перенести государыню в опочивальню не получилось — тяжеленька, матушка; едва дотащили вшестером. Послали на дом за Роджерсоном и митрополитом Гавриилом; гоф-медик, живший на первом этаже, хотел было отворить кровь, но Платон Зубов не дал: путь уж лучше Роджерсон. Сам он был бледен, взъерошен и напуган. В двери ворвался брат Николай:
— Что стоишь? Давай скорее ту бумагу!
Платон отпер трясущимися руками потайной ящик секретера и подал ему какой-то пакет; Николай сунул его за пазуху, опрометью выбежал из комнат, скатился по лестнице, вскочил в седло и умчался.
Роджерсон приехал только через полтора часа. Пустили кровь из руки, но она еле текла, густая и черная. Екатерина не открывала глаз, тяжело и хрипло дышала. Ей приставили к ногам шпанских мушек; она вздохнула и застонала. Дали рвотное, поставили несколько клистиров — лучше не становилось. Позвали духовника, отца Савву Исаевича, который стал читать Канон на исход души; приехал и отец Гавриил; к тому времени рвота прекратилась, и государыню смогли приобщить Святых Тайн.
Зимний дворец наполнялся людьми всякого звания, томимыми любопытством и страхом. В шестом часу великого князя Александра с супругой наконец-то пустили к бабушке. Екатерина лежала на матрасе, постеленном прямо на полу, за ширмами; ее хрипы сливались с рыданиями камер-фрейлины Протасовой и камер-фрау Алексеевой. Больше никого рядом не было. Александр и Елизавета тотчас ушли; обоим чуть не сделалось дурно.
…Мелькали стоящие вдоль дороги столбы, выкрашенные черно-белыми полосами наискосок; Зубов издали поднял руку, чтобы открыли шлагбаум. Спросил, где наследник; ему сказали, что катается в санях в роще. Зубов снова пришпорил коня. К счастью, он быстро нашел Павла и сообщил ему важную новость. Оба немедленно направились во дворец; там, когда за ними затворились двери великокняжеских покоев, Николай достал из-за пазухи пакет. Павел распечатал его, проглядел бумагу и тотчас ее разорвал, после чего подошел и обнял Зубова. Из дверей тот вышел уже с орденом Андрея Первозванного.
К семи часам вечера к Зимнему подъехала вереница маленьких саней; в первой кибитке были Павел Петрович и Мария Федоровна. Наследник
сразу поднялся по Малой лестнице в покои императрицы. Увидев бесчувственную мать, распростертую на матрасе, он бросился к ее ногам; по его щекам текли крупные слезы. Потом поднял глаза на Роджерсона: что с ней? Тот покачал головой: государыню постиг удар в голову, надежды нет. Павел прошел в кабинет, оставив дверь открытой, чтобы видеть мать.Прибывшие вслед за цесаревичем гатчинцы постепенно заполнили приемные. Екатерининские царедворцы удивленно вскидывали брови при виде неотесанных болванов в прусских мундирах с отворотами фалд, в ботфортах, перчатках с раструбами и напудренных париках с косой на железном пруте, которые носились по комнатам, расталкивая встречных безо всякой учтивости. Что это за остготы, которых здесь прежде и не видывали? Кто их пустил во внутренние покои и почему туда теперь не пускают приличных людей? «Остготы» пробегали в кабинет за приказаниями и обратно, беспрестанно снуя мимо еще дышащей императрицы, будто ее уже и не было на свете!
В ту ночь в Зимнем никто не спал: трепетали, размышляли, действовали. Павел велел своим невесткам сидеть дома, и они томились неведением. В три часа утра в дверь Елизаветы постучали; делившая с ней тревоги фрейлина Головина пошла открыть. Елизавета вскрикнула: на пороге стояли Александр и Константин в гатчинских мундирах! Тех самых мундирах, над которыми она прежде столько насмехалась и которые они теперь носили не таясь! Так значит, всё кончено, ей не быть императрицей? Великая княгиня разрыдалась.
Человек предполагает, а Бог располагает. Не собираясь жить вечно, Екатерина не раз воображала свою кончину, точно пьесу: она испустит дух среди цветов, под звуки музыки, в последний раз окинув взглядом лица самых близких друзей… Разве могла она себе представить такой ужасный конец?! Вторые сутки ее душа отчаянно цеплялась за немощное тело, а близкие были далеко. Павел распоряжался, как хозяин, в ее кабинете, изъяв оттуда все бумаги.
Придворные лекари сменяли друг друга возле тела, распростертого на сафьяновом матрасе, и, стоя на коленях, вытирали жидкость, текущую изо рта. Когда к вечеру она из желтой стала черной, Роджерсон понял, что конец не за горами. Позвали наследника с супругой и детьми, которые встали по правую сторону от тела; напротив расположились лекари, слуги и наперсник Павла, Сергей Плещеев. Так, в молчании, стояли около двух часов в полутемной комнате, глядя на умирающую, пока наконец ее страдания не прекратились без четверти одиннадцать.
Единственным человеком, сохранявшим полное спокойствие, была Мария Федоровна. Её мечта сбылась, и раньше, чем она рассчитывала. Спокойно и деловито новая императрица занялась обмыванием и одеванием покойницы и уборкой в ее комнате. Там же отслужили панихиду, а затем все, поцеловав руку усопшей, перешли в Большую церковь, где Павел начал принимать присягу на верность себе.
Все караулы во дворце уже сменили, теперь там стояли гатчинцы с алебардами и эспонтонами. Войскам было велено присягать на плацу у своих казарм. Новый император принял звание полковника Преображенского полка, назначив великого князя Александра полковником Семеновского полка и военным губернатором Петербурга, а его брата Константина — полковником Измайловского полка. Без путаницы не обошлось: измайловцам кто-то сказал построиться на Дворцовой площади, и они успели пройти несколько улиц, пока их не воротили назад; пустились бегом в темноте; Константин в голубой андреевской ленте, нервно разъезжавший верхом между Фонтанкой и Обводным каналом, облегченно вздохнул при виде нашедшихся рот. Но оказалось, что полковой священник отец Прохор пьян.
— Как думаешь, отчего? От радости или от печали? — спросил Константин своего адъютанта Комаровского.
— Я думаю, ваше высочество, и от того, и от другого.
Константин рассмеялся.
Развод Измайловского полка был назначен на 11 часов, и император обещал присутствовать; Константину очень хотелось ему угодить. В пять утра он отправил Комаровского закупать трости и перчатки с раструбами для офицеров — всё должно быть по-нашему, по-гатчински! Еще не рассвело, и адъютант предвидел много затруднений в исполнении этого поручения. К счастью для него, лавочникам тоже не спалось, и закупки прошли успешно. К тому же офицеров налицо было мало: одни находились в отпуску, а другие, узнав о кончине матушки-императрицы, тотчас подали в отставку.