Листья коки
Шрифт:
— Это уже третья такая деревушка. — Эрнандо де Сото, приятель младших братьев Писарро, лучший всадник в его небольшой армии, беззаботно расхохотался. — Ну, так отправимся дальше и поищем.
— Разумеется, — кивнул молодой Писарро. — Но это просто интересно: они покидают дома и уходят.
— Хе-хе-хе, я не вижу в этом ничего удивительного. Весть о том, как мы забавлялись в Уорино и в других поселениях, должна была широко разнестись по округе — вот теперь они и бегут вместе со своими девками.
— Э-э-э, девок мы всегда раздобудем. Но помни, амиго, что тут, вероятно, все делается только
— Я знаю. Итак, отправляемся на поиски.
Небольшой отряд двинулся дальше, сначала по главному тракту, но сразу же за селением Эрнандо свернул в сторону, на узкую тропинку, извивающуюся по самому краю террасы с возделанной землей. Кукуруза была уже высокая и сухо шелестела от порывов ветра. День выдался теплый.
— Ну, по мне уж лучше эти горы и скучные поля, чем приморские леса, через которые мы продирались, — де Сото, ехавший вслед за Писарро (узкая, рассчитанная только на путника, от силы на вьючных лам, тропка не позволяла двум всадникам следовать рядом), весело разглагольствовал. — Там мне все время казалось, будто мы сами лезем в какую-то отвратительную западню. Тьфу, зеленое пекло! Тут по крайней мере далеко видно и можно не опасаться неожиданностей.
— Ну нет, в этих зарослях можно устроить недурную засаду.
— Ха! Откуда им знать, по какой террасе мы поедем, по верхней или по нижней? Впрочем, у меня неплохое зрение и я ручаюсь, что во всей долине нет ни души. Все убрались восвояси.
Фелипилльо, бежавший впереди Писарро, оглянулся. Его лицо ничего не выражало.
« Эти белые сильные, но глупые, — думал он, оглядывая долину. — Они ничего не видят «.
Над обработанными полями, в зарослях кенны он уже давно заметил стадо лам, а при них наверняка есть и пастухи; еще ниже под агавами, укрывшись, лежит мужчина; на другом склоне долины, среди камней, прячется несколько человек. Он чуть пожал плечами. Его охватило сонное отупение, ведь сору белые пили постоянно, не отказывая и ему в этом запретном напитке. Белые его не спрашивают, пусть же сами смотрят.
Однако вскоре он остановился и вновь огляделся. У де Сото был нож, обычный нож, но из хорошей стали. Фелипилльо очень хотелось его заполучить, и он вдруг вспомнил об этом.
— Сеньору нужны люди? Сеньор прикажет их схватить? — медленно спросил он.
— Люди? Конечно. Однако тут никого нет. Почему ты остановился?
— А сеньор де Сото подарит Фелипилльо нож, если он покажет ему людей?
Испанец поднялся на стременах, внимательно огляделся по сторонам и рассмеялся.
— Если ты тотчас же покажешь мне хоть одну живую душу в этой долине, я отдам тебе нож.
— Пусть сеньор свернет в те агавы, направо.
— Туда? Ведь здесь никого нет… Держи!
Из-под самых копыт коня выскочил индеец. Его плащ был цвета этой земли, и он сразу исчез бы, слился бы с ней, ведь на конях нельзя было проникнуть в колючие заросли, но Фелипилльо не растерялся, опередил испанца и кинул лассо. Беглец запутался и упал.
Он вскочил, прежде чем кто-либо подоспел к нему, но уже
не пытался бежать. С испугом глядел он на коней и на бородатых чужеземцев, с удивлением бросил взгляд на полуевропейский наряд Фелипилльо и что-то сказал.Де Сото молча наблюдал за происходящим.
Неизвестный спрашивал о чем-то. Фелипилльо ответил ему нагло и высокомерно, презрительно надув губы. Потом он что-то спросил, и пленник ответил торопливо, показывая на горы, потом вынул из складок плаща какую-то блестящую бляху и показал ее Фелипилльо. Тот грубо вырвал ее и, с минуту поколебавшись, сказал де Сото:
— Золото, сеньор!
— Покажи! Да, золото. Кто он и откуда у него такая бляха? Святая Эвладия, покровительница моей возлюбленной, что это за страна, где даже у сельских нищих подобные золотые вещи!
— Это не нищий, — Фелипилльо с неохотой пояснял, не сводя глаз с добычи, которую де Сото спрятал за пазуху. Переводчик знал по опыту, что этого золота ему уже не видать. — Он называет себя главным камайоком при особе самого сына Солнца. Начальником тех часки, бегунов, что разносят кипу и устные приказы.
— Что он здесь делает? Шпионит за нами?
— Он говорит, что шел в Кахамарку, так как там уже находится их царек Атауальпа. Но он заблудился, потому что ему незнакомы эти места.
— О, это любопытно. Значит, индейцы уже где-то неподалеку. А он не врет? Ведь его еще не начали поджаривать на огне, а он уже все выкладывает.
— Он говорит, что очень испугался лошадей. Он называет их большими ламами.
— Ага, это хорошо, что язычники боятся коней.
— Темное, глупое хамье эти язычники, — с важностью согласился Фелипилльо, торжественно перекрестившись.
— Ах, ты! — Де Сото громко расхохотался. — Ты уж, наверно, ставишь себя на одну доску с белыми?
— Фелипилльо — христианин. Сам патер Вальверде учит, что все христиане равны.
— На том свете, глупец, на том свете. Ну, рассказывай дальше! Что ему здесь нужно?
— Он идет с жалобой. Его имя Синчи. У него — девушка. И один инка, крупный сановник, хочет ее у него забрать.
— Глупец. Он должен только радоваться. Ведь девок кругом достаточно. Ну, увидим. Обещай ему наше покровительство, если он расскажет обо всем, что ему известно. Если он был каким-то сановником при этом их короле, то может знать многое.
Синчи снова низко поклонился переводчику, выслушав его слова, и де Сото показалось, что Фелипилльо что-то прибавил от себя.
— Он говорит, — сказал Фелипилльо, — что сын Солнца Атауальпа испугался, когда услышал о белых господах. Он победил своего брата Уаскара, заточил его в крепость и теперь стягивает войска и идет к Кахамарке.
— Большое ли у него войско?
— Четыре уну не выставляет такого количества людей на работу. Идут инки, созванные с половины государства, гвардия и придворные, — переводил Фелипилльо слова Синчи.
— Четыре уну? — Де Сото уже немного разбирался в структуре государства инков и быстро прикинул. — Сорок тысяч! В том числе и гвардия!
С нескрываемым беспокойством де Сото окинул взглядом громадную долину. Ему уже почти чудилось огромное неприятельское войско. Но в жаркой долине, погруженной в сонную дрему, наверняка никто не смог бы спрятаться.