Лисянский

Лисянский неплохо изучил англичан. Превосходно оформленное издание разошлось быстро. Об этом успехе высказался много лет спустя В. Белинский: «Но вот еще характеристическая черта нашей литературы или, лучше сказать, нашей публики, — черта, о которой, к сожалению, нельзя сказать, чтобы она отзывалась стариной: известного путешествия Крузенштерна вокруг света, изданного в 1809–1812 годах, на русском и немецком языках, и путешествия вокруг света Лисянского, изданного в 1812 году, на русском и английском языках, в России разошлось едва ли по двести экземпляров каждого, между тем, как в Германии вышло три издания путешествия Крузенштерна, а в Лондоне продана в две недели половина экземпляров книги Лисянского».

Как говорится, нет пророка в своем отечестве. Быть может, некоторое равнодушие столичной публики к морской тематике воспитывалось безразличием к судьбам флота императора и его окружения.

Немаловажно, что в то время Россия экономически не зависела от морской торговли. Она попросту не имела торгового флота, в то время как островная Англия была жизненно связана с морем, все процветание Британии зависело от морской торговли. Это верно оценил Наполеон, пытаясь задушить главного противника морской блокадой.

Лисянский, работая над книгой, внимательно следил за событиями в Европе. Предвидя приближение войны с наполеоновской Францией, он в марте 1812 года в письме к Александру I с просьбой быть крестным отцом только что родившегося сына Александра надеется «после скорого поправления здоровья, вторично посвятить себя на службу моему государю». Но видимо, выздороветь окончательно не привелось. А вскоре Наполеон двинул войска на Россию. Началась Отечественная война. В сражениях с французами российская армия сдержала неприятеля и принудила его к отступлению. Не лучшую память оставил о себе адмирал Чичагов. Александр I назначил его командующим армией в Молдавии. При отступлении Наполеона ему предписали выйти к Березине и не допустить переправы отступающей армии французов. Наполеон вез с собой огромные ценности, награбленные в России. По странным обстоятельствам Чичагов не выполнил поставленную задачу и упустил французов… Вся русская армия обвиняла Чичагова в измене, требовала от царя его ареста. Александр I отпустил вдруг Чичагова в отпуск «по болезни», и тот с семейством укатил в Италию, затем в Париж и больше в Россию не возвращался…

Война в Европе после «битвы народов» под Лейпцигом пошла на убыль, на море становилось спокойнее. Российско-Американская компания почувствовала вкус к морскому пути, теперь мало кто сомневался в его выгоде и пользе для России.

Наконец-то в первое после Лисянского кругосветное плавание с заходом в Русскую Америку отправился 25-летний лейтенант Михаил Лазарев на корабле «Суворов».

Почему-то в нашей литературе плавания Гегемейстера и Головнина обозначают как кругосветные. Это ошибка. Ни тот ни другой кругом света не прошли по океанам и морям. «Нева» и «Диана» остались на востоке, а их командиры через Сибирь вернулись в Петербург. Их вояж можно назвать лишь кругосветным путешествием.

Но маршрут Лазарева пролегал по другому направлению. Из Бразилии через два океана в Австралию, а оттуда в Русскую Америку. Примечательно, что Лазарев, как и Лисянский, открыл посредине Тихого океана группу островов, но южнее экватора, на пути к Новоархангельску. Как и «Неву», корвет «Суворов» проверяли на прочность океанские штормы и ураганы, неделями держали в напряжении, определяя стойкость мореходов.

По-разному испытывал Великий океан отважных пришельцев. Однако ошибок не прощал. Навеки оставлял в своих смертельных объятиях неудачников. Не повезло и «Неве», снова оказавшейся у берегов Русской Америки.

На ее борту глубокой осенью 1812 года отправился из Охотска на смену Баранову сенатор Борноволоков. У берегов Аляски «Нева» попала в полосу жестоких штормов. Два месяца носило шлюп по океану. Стихия нещадно терзала корабль. Паруса изорвались в клочья, сломались обе мачты. Перед Рождеством шторм поутих. Завеса тумана обволокла шлюп. «Нева» медленно по счислению приближалась к Новоархангельску. Внезапно из мглы перед самым форштевнем вдруг возникли мрачные утесы мыса Эчкомб. Якорь отдали в спешке, не закрепив канат, и он ушел на дно… «Нева» села кормой на рифы. Выбило руль. Вскоре начался шторм, корабль колотило о камни, потом разломило. Погибло много людей, среди них — Борноволоков, штурман «Невы» Калинин с семьей…

История эта стала забываться, но однажды в книжной лавке на Невском, где частенько бывал Лисянский, появилась тоненькая книжица с родным именем «Нева».

«Описание нещастного кораблекрушения фрегата «Нева», — прочитал заголовок Лисянский. Под предуведомлением стояла подпись — В. Берх. «Однако молодчина Василий Николаевич, — подумал Лисянский, — недурной рассказ, а важно — помянул своего дружка, отменного штурмана Данилу Калинина».

О «Неве» бывшему ее командиру пришлось вспомнить еще раз спустя три года, после возвращения из плавания вокруг света «Камчатки». В «Сыне отечества» появились записки о плавании ее командира Василия Головнина. Автор сетовал на точность лоцманских определений у острова Кадьяк, сделанных во время плавания на «Неве».

«Можно бы и отмолчаться, — подумал Лисянский, — но промеры в заливе производил покойный Калинин», и не откладывая написал издателю журнала Н. Гречу:

«Милостивый государь, я весьма удивляюсь, каким образом г. Головнин ни по описанию моему, ни по карте приложенной не нашел настоящей дороги в гавань Св. Павла…» Изложив свои доводы, командир «Невы» просил «будущих мореплавателей заниматься внимательно описанием залива Чиниатского и утвердить беспристрастно справедливость или несправедливость г. Головнина в рассуждении оной через таковое их посредничество, покойный штурман Калинин, которого рекомендую за искусного геодезиста, должен получить достойное возмездие…» О себе Лисянский беспокоился мало: «Что же касается до меня, то я всегда готов быть виновным для общего блага».

Головнин остался при своем мнении, но спустя год по справедливости оценил заслуги командира «Невы»: «…г. Лисянского весьма много уважаю как искусного мореходца…»

Отклик Лисянского на замечания Головнина свидетельствует, что он продолжает следить за общественной жизнью, не ограничивается интересами личного бытия. Единственный источник о деятельности мореплавателя после 1820 года — биографический очерк и несколько малозначащих писем на склоне лет. Время наложило свой отпечаток и на облик мореплавателя.

«Юрий Федорович, — повествует «Морской сборник», — был выше среднего роста; довольно полный; имел серьезное лицо; седые его волосы вились природными серебристыми кудрями; говорил несколько протяжно. Проживя семь лет между англичанами, он много усвоил себе их хороших привычек — был во всем, в делах и домашнем быту чрезвычайно аккуратен; держал себя со всеми товарищами и знакомыми, так сказать, кровным джентльменом, и это, если не ошибаемся, было причиной многих понесенных им в жизни неприятностей». Известно, что он общается со своими бывшими товарищами по плаванию, дружески переписывается с отцом Смирновым, священником миссии в Лондоне. Но, видимо, не все благополучно в его жизни. «Находились люди, — сообщает тот же «Морской сборник», — которые, по присущей ли каждому человеку слабости или по другим причинам, старались исказить святыя чувства русского моряка и очернить благороднейшего человека. Однако это не совсем им удалось». О недоброжелателях можно только предполагать. Кому мог перебежать дорогу скромный отставной моряк, не имеющий больших связей в свете? Видимо, причина кроется в прошлых временах, когда жизненные пути Лисянского и Крузенштерна частенько переплетались, при этом Юрий Федорович вел себя довольно самостоятельно и подчас действовал грамотнее.

Некоторые писатели говорят о большой дружбе Лисянского и Крузенштерна. Так ли это? Действительно, до начала кругосветного вояжа между ними, судя по переписке, вполне дружеские отношения, хотя чувствуется некоторая снисходительность к товарищу и даже пренебрежение после того, как Крузенштерн был назначен начальником экспедиции. В письме из Кантона директорам компании Лисянский сетует, что «Крузенштерн вам по прибытии во всякий порт обеих кораблей не считает за нужное о всем случившимся сообщать… у Сандвичевых островов, о спасении «Невы» для компании… не токмо мне, но всем офицерам, которые работали как львы…». Приведем еще один штрих — несколько высокомерное и несоответствующее истине заявление Крузенштерна в «Путешествии», изданном в 1809 году: «Выбор начальника другого корабля предоставлен был моей воле».