Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

— Что изнасилование без свидетелей, синяков, царапин, следов трудно доказать в суде.

— А если ей пригрозили, что покалечат и она боялась?

— Я не знаю. Я не судья.

— А если не докажут?

— Я их сам порублю, топором.

— И сядешь в тюрьму. Хороший выход, и папе будет приятно.

— Папа здесь ни при чем.

— Надо, чтобы это сделал другой. А у тебя было алиби.

Я вздрогнул: я был готов убить этих… чудовищ. Я никого в жизни никогда не хотел убить.

Я знал, что отомщу. Любой ценой,

даже ценой своей странной жизни.

Мы попрощались, его «вызывали», он сказал, чтобы я звонил, и вышел на улицу.

С вершины проспекта Вернадского передо мной, внизу, лежала Москва: Лужники, река, мост, Садовое кольцо. Когда-то я мечтал ее покорить. Стать кем-то, теперь я не желал ничего, кроме мести, и лишь исчезнуть с лица земли, от стыда и позора.

Я был бессилен и беспомощен. Большому миру было наплевать на меня. Мой маленький мирок сузился в ад большого размера.

Я не мог так больше существовать. Надо было что-то делать. Я не мог находиться дома.

Иларион был музыкантом и играл в джаз-оркестре в разных ресторанах. Хотя встретил я его совершенно в другом месте, о которых не принято говорить, что вы там бывали. Мы помогли друг другу выбраться оттуда. Выкрутились и дружили уже два года, хотя виделись редко.

— Иларион, мне нужна квартира.

— На ловца и зверь бежит. Любовь, что ли?

— Нет, сессия. Дома шумно.

— Не рассказывай мне сказки, какой ты студент. Мама уезжает на лето в Прибалтику и хотела, чтобы кто-то глядел за квартирой. А я не знал, кого найти. Сам буду на гастролях.

— Ты серьезно говоришь или шутишь?

— Она уезжает в субботу, ключи я тебе могу отдать во второй половине дня. У нее квартира на Архитектора Власова, двухкомнатная, но маленькая. Предупреждаю, зная твои замашки к роскоши. — Он засмеялся.

— Какая разница, лишь бы отдельная. И тишина.

Надеюсь, ты там не будешь бардаков устраивать?

— Буду, но только тихие бардаки.

— Такого я еще не слышал. Запиши себе очко. Запиши и адрес. Значит, в субботу ровно в четыре я встречаю тебя в квартире.

— Илариоша, я тебе очень благодарен.

— Забудь, увидимся, пока.

Он повесил трубку, и я медленно опустил свою.

Надо было брать книжку и читать, с понедельника начиналась неделя зачетов.

Я медленно бреду по институту. Никто не трогает меня, и я никого не трогаю. Сегодня одна консультация и две лекции. Не знаю какие. На лекции она смотрит в мою сторону, стараясь поймать мой взгляд.

Во дворе института она догоняет меня:

— А-алеша…

Я не поворачиваюсь. Ее лицо у моего плеча.

— Алешенька, что я должна сделать, чтобы ты простил меня? Чтобы ты изменился ко мне. Я не хочу, чтобы ты переживал. Ты такой ранимый…

— То, что наверху нам написано, то мы и получаем. Значит, заслужил.

— Не говори так. Ты здесь совершенно ни при чем. Это моя безмозглость, глупость, ветреность.

— Как у тебя все просто — три существительных.

— Нет, Алешенька,

все не просто, мне очень трудно, но я расплачиваюсь за свой страшный поступок. Но почему ты должен мучиться?

— Я не мучаюсь…

— Я прошла курс лечения. Сегодня утром они взяли мазок… И сказали, что, к сожалению, инфекция вся не вылечилась и бактерия не убита.

— То есть ты по-прежнему больна гонореей? Забыв эвфемизмы!

Она опустила, молча, голову.

— Поздравляю.

— Алешенька, у меня оказалась флора очень…

— Ты еще и месяц не была женщиной.

— …подверженной разным инфекциям. Ангелина говорит…

— Кто это?

— Главный врач диспансера, она лично мной занимается. Что они дадут двойную дозу нового антибиотика и к концу недели я буду полностью здорова.

Диспансер, суд, следователь, допросы — как быстро мы прогрессируем после нескольких объятий.

— Патология, это все одна патология, — говорю я вслух.

— Давай как-нибудь попытаемся и забудем.

— Пока их не посадят, я жить спокойно не буду.

— Их посадят, Алешенька, их посадят. Я тебе обещаю, я тебе клянусь.

— Ты мне «обещаешь»? Ты следователь? Все докажешь на суде! Как ты добровольно пошла в их квартиру — при пяти свидетелях. Или как ты сидела в темном кабинете в кресле — отдыхала?

— Но ведь они же меня… изнасиловали. Ты не веришь даже в это?

— Не знаю, не знаю.

— О боже, Алешенька, не говори так! Любимый, родной, ненаглядный, единственный, вся моя жизнь, не думай так. Не думай только, что я такая плохая. Гадкая…

— А что делать мне, что?! Верни эту девочку. Верни все то, что было до того проклятого дня, когда ты уселась с чужаками… ехать развлекаться.

Мои руки сжались в кулаки.

— Алешенька, успокойся, я тебя умоляю, остановись. Я все сделаю, хочешь, я исчезну? Не буду появляться, приходить в институт.

— Мне все равно, — неправду сказал я.

— Но я умру без тебя!..

Я взял ее за руки.

— Лита, я живу и дышу только одним — местью. Я сделаю все, чтобы эти два дегенерата, которые коснулись не своего, осквернили и испохабили, попали в лагеря, сидели там и гнили как можно дольше! Каждый божий день думая, почему они гниют. А в лагерях не любят, не переваривают насильников, в лагерях их рецидивы заставляют лизать параши и анус подставлять.

— Я боюсь, Алешенька, остановись, мне страшно.

— А садиться в чужое такси с чужими тебе не было страшно? — прошептал я.

— Нет, — склонила голову она.

— А мне страшно, что ты, встав из моих рук, это сделала.

Свет восходящей луны, бледной, блеклой, возник в еще светлом воздухе. Мне хотелось на эту луну. Но июнь, уже топтался начавшийся июнь, который будет, наверное, не менее страшным, чем май.

Ночью снится сон: меня кладут на кровать, раздвигают руки, ноги, завязывают их атласными лентами и начинают вгонять клинок в головку члена.

Поделиться с друзьями: