Литературная Газета 6282 (№ 27 2010)
Шрифт:
Пожилые люди не стали болеть иначе, чем тридцать лет назад, и недуги (только статистические показатели меняются) остались теми же. Но будут ли они одинаково протекать, если старость тоже бывает разная (по Л.Н. Толстому): «Величественная, жалкая и гадкая, а иногда жалкая и гадкая одновременно»? Все хотят жить долго, но никто не хочет быть старым! Когда глаза не видят, уши не слышат, кишечник не работает, ноги болят… Глубоко убеждён, что всё это, плюс осознание факта, что жизнь кончается, а хорошего-то ничего не было: неудачливые, пьющие дети и прочие коллизии жизни «сгоренного» российского старика (гораздо чаще старушки) – гонит их, как ни странно, не в церковь, а в поликлинику. Но там нет психотерапевта (хотя к нему всё равно боятся ходить, ведь «не психи же»!). Надо депрессию лечить, а не ногу или спину, но участковый врач не только не сможет поставить диагноз, но и не имеет право выписывать антидепрессанты (да ещё надобно знать, какие), а без этого не понять, где соматическая боль, а где – аффективное расстройство. Хорошо, что во многих больницах есть безалтарные или домовые храмы,
Академик Евгений Иванович Чазов, в компетентности которого сомнений не может быть, недавно признал, что наличие у значительного количества россиян депрессии (в течение последних двух десятилетий) привело к значительному росту сердечно-сосудистой патологии. Бесконечные и совсем нерадостные события (вспомните, сколько раз в России объявлялся траур в течение последнего года!) – от одного этого депрессия разовьётся, а от посещения поликлиники она может только усилиться!
Медицина в России бедная, и невесть с чего она возьмёт да и совершит качественный скачок вперёд. Реальность такова, что из областных центров участковые врачи, врачи «скорой помощи» отправляются за адекватным заработком в Москву, и скоро фельдшерские бригады будут ездить по периферийным (а они все такие) городам, а в деревне, видимо, надо будет готовить парамедиков из числа пожарных или милиционеров. Представьте реалии среднего российского «города Глупова»: ужасные, ухабистые улицы, падает на льду та самая жизнерадостная старушка, о которой пишет С. Рыков, и ломает руку. Травмпункт на другом конце города, очереди страшенные, наложили гипс, и ездит она через весь город к травматологу (поскольку их нет в поликлиниках уже давно). Постепенно это распространяется и на другие виды специализированной медицинской помощи, а «универсальный» врач общей практики с его «потёмкинскими» офисами, где он, ау? Не приближение медицинской помощи (травматологической, психотерапевтической, дермато-венерологической, фтизиатрической и т.д.), а всемерное отдаление её и превращение не в своевременную и доступную, а в вечно опаздывающую и выпрашиваемую.
Это только Верещагин не брал мзды, и ему за державу обидно не было, а участковый врач не «красивыми пальчиками», а потной, нечасто мытой пятернёй вам и биодобавку втюхает и южнорусским говором посоветует: «А вы мьяса не кушайтэ!» Всё санитарное просвещение сводится к ассиметричному лицу ведущей телепрограммы или встречам с экстрасенсами. Все нормативы (примерное штатное расписание прежде всего) лечебно-профилактических учреждений жёстко привязаны к числу не «позитивных», а «негативных» показателей (заболеваемость, первичный выход на инвалидность и т.д.) Или койко-день: чтобы его выполнить, надо чтобы койки не пустовали, пусть будет больше больных, «это же просто праздник какой-то», как говорил Карабас-Барабас в фильме про Буратино. «Стационарное место свято, оно не должно быть пусто», – декларирует один из региональных министров здравоохранения!
…Ну не позволяет пенсия не только к частному врачу (о его профессионализме разговор особый) обратиться, но и нормально питаться, чтобы остеопороза и переломов избежать, вот и мучайтесь, разрабатывайте руку после снятия гипса в течение года! Если и отделения восстановительного лечения станут межрайонными и ещё больше отдалятся от населения (а бедность медицины не позволяет – и это уже декларировано – иметь нормально оборудованные отделения в каждой больнице), то едва ли «лекарство не будет горше болезни». Бедность – прямой путь к нормированию и рационированию, это аксиома. Поэтому (сюжет для антиутопии!), может быть, выдавать карточки типа хлебных, от которых за посещение врача будет отрезаться «талон на повидло» для участкового врача? Это, собственно, уже озвучили (но талончик очень маленький, в 1000 руб., которые инфляция съест на корню). Или вернуться к практике начала прошлого века: много бездельной публики ходило в те времена в земские больницы (там было тепло!) и тогда стали с них взимать пятачок (за посудину для лекарства). Сразу число «ходоков» уменьшилось.
И ныне увидеть и обонять в коридоре поликлиники бомжа вовсе не редкость. Картинка, которую описал С. Рыков в кабинете функциональной диагностики, живо напомнила рассказ М. Зощенко о плавающей в ванне старушке, к которой собрались погрузить героя рассказа. Это лишнее доказательство того, что ничего, в сущности, не меняется (вместо старушки «остро» пахнущий дедок у Рыкова). Да и это ещё цветочки, мы видели и дерущихся у регистратуры врачей, и умершего из-за конфликта в очереди пациента с банкой мочи в руке, и многое другое. Не очень-то подходит название нашей медицине «драматическая». Это, скорее, трагифарс, но, к сожалению, нередко с летальным исходом…
Николай ПЕТУХОВ, врач высшей категории, кандидат медицинских наук, РЯЗАНЬ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 4,6 Проголосовало: 5 чел. 12345
Комментарии: 19.07.2010 21:12:08 - Валентин Лимарев пишет:
Доктор жалуется
В целом все правильно. Но надо отстранить от руководства медициной Голикову и назначить уж конечно не Зурабова.А врача. Может, министерство располовинить. Увеличить финансирование в разы, повысить пенсии,дабы отменить безумную льготную выписку рецептов,
за счет этого покупать не копеечные таблетки для бесплатной раздачи, а современные технологии-стенты,искуственные почки,органы пересаживать,онкологию лечить на уровне-т.е оперировать,а не давать обезболивающие.В деревнях не закрывать ФАПы , в маленьких городках-больницы.Я тоже врач, но я не жалуюсь.Потому как знаю, что это бесполезно.Как нас администраторы втаптывали при совке,так и сейчас не меньше.И лучшего ничего не предвидится, поскольку по развитию медицины мы близки к африканским странам.Вкус французского
Путешествие во времени
Вкус французского
ОДНАЖДЫ С АЛИСОЙ ДАНШОХ
Однажды, когда мне было лет пять, бабушка сказала: «Раньше в твоём возрасте девочки из приличных семей уже говорили по-французски». Буквально на следующий день в нашем московском коммунальном особняке князей Оболенских в Серебряном переулке появилась Софья Фёдоровна, приятная пожилая дама в седых букольках с непременной шалью и брошкой. Ей было поручено ввести меня в прекрасный мир второго родного языка России XIX века. Занятия носили развлекательный характер с налётом необременительной познавательности. Два раза в неделю мы играли в лото. Я вытаскивала из коробочки картонный квадратик с изображением жизненно важного предмета, такого как стол, чашка, яблоко, и называла его по-французски, если, конечно, вспоминала. Постепенно предметы первой необходимости обросли некоторыми прилагательными, глаголами и обстоятельствами. Через несколько месяцев я бойко выдавала приветствие: «Bonjour, madame, comment allez-vous?» (Здравствуйте, мадам, как поживаете?) и декламировала стишок:
Quelle heure est-il? Который час?
Il est midi. Полдень.
Qui vous a dit? Кто вам сказал?
La petite souris. Маленькая мышка.
Шло время. Теперь по вторникам и пятницам я посещала Софью Фёдоровну в её коммуналке на Метростроевской-Остоженке. Мы читали и переводили тексты из какого-то дореволюционного учебника, обменивались немудрёными вопросами и такими же ответами. Урок тянулся, по моему детскому разумению, невероятно долго, и я торопила взглядом огромные напольные часы почаще отбивать четверть часа хриплым одиночным ударом. Моё внимание постоянно рассеивалось, ибо всевозможные соблазнительные предметы наполняли комнату и взывали к тщательному рассмотрению: икона с мерцающей лампадой, китайская лаковая ширма с диковинными цветами, металлическая кровать со взбитыми сливками многочисленных кружевных подушек и подушечек, горка с нарядной посудой, какие-то таинственные шкатулочки на комоде, затейливые картинки в позолоченных рамках по стенам и, наконец, объект тайных моих желаний – бисерные нити люстры над столом. Я мечтала, чтобы они отвалились и были мне подарены за явной ненадобностью люстре. Иногда, если я не слишком часто зевала, после урока мне разрешалось провести несколько минут в приятно поскрипывающем деревянном кресле-качалке.
Трудно сказать, каких результатов во французском я бы достигла, если бы Софья Фёдоровна не уехала на полгода к старшей сестре в Париж, где получила в подарок шубу из искусственной норки с благословением благополучно состарившихся русских эмигранток первой волны: «Одевайтесь, деточка, пока вы молоды».
В отсутствие Софьи Фёдоровны меня передали строгой энергичной преподавательнице университета Марьяне Рубеновне, с которой бабушка во время войны вместе училась. Первым делом она занялась моим произношением, и вскоре я по-парижски грассировала, чётко артикулировала все четыре носовых звука и отличала «а» заднего ряда от «а» переднего, за что лет через пятнадцать получила комплимент от французского профессора Хиггинса: «Мадам, ваше «а» заднее безукоризненно».
Под руководством Марьяны Рубеновны я штудировала знаменитый учебник Moger и неправильные глаголы третьей группы, учила наизусть басни Лафонтена и читала милую книжицу La maison des petits bonheurs («Дом маленьких радостей»). Первый экзамен был сдан на выставке в Музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. У меня взяли радиоинтервью. В нём я, насколько позволял словарный запас, далёким и иностранным слушателям признавалась в любви к красным рыбкам художника Матисса. Именно они, яркие, декоративные, пленили меня, открыв дверь в мир прекрасного. Рыбок в детское сознание запустил мой дедушка, большой поклонник импрессионистов и Музея изобразительных искусств.
Хрущёвская оттепель осела на нашем железном занавесе, отчего он слегка проржавел и сквозь образовавшиеся дырочки повеяло Западом. Нам сказали, что Запад опасен и тлетворен, но на всякий случай надо подготовиться к встрече с ним, поэтому в Москве одновременно открылось 20 специализированных школ с преподаванием ряда предметов на иностранном языке. Моя обычная общеобразовательная по мановению волшебной палочки гороно превратилась в двенадцатую французскую. Бабушкина мечта о говорящей по-французски внучке грозила стать явью. Отдаю сегодня должное тогдашнему министру образования. Отличная идея дала прекрасные результаты. Сужу не только по себе, но и по тысячам других выпускников спецшкол, которых до сих пор в ночных кошмарах преследует согласование времён и спряжение неправильных глаголов.