Литературная Газета 6303 (№ 1 2011)

– Скажите, а много ли сейчас писателей, которые изъясняются на нормальном языке?

– Достоинство литератора, как мне кажется, не в том, чтобы писать, соблюдая все правила орфографии и пунктуации, а в том, чтобы язык был оригинальным. Скажем, наши великие писатели Достоевский и Толстой в своё время выпадали из «общего ряда», но важно, что по одной их фразе становилось ясным, кто автор. Андрей Платонов – вот, пожалуй, самый замечательный пример яркого и самобытного, хотя и совершенно «неправильного» языка.

Сейчас есть масса людей, которые пишут по правилам, но их язык совершенно не отличим от других. Он гладкий, но серый.

– Нынешняя молодёжь, мягко говоря, «не отягощена» грамотностью. Не оттого ли, что мало читает?

– Утверждать, сколько они читают, я не могу. Сегодня читают иначе и другое. Книжки менее популярны, информацию молодые люди в основном черпают из компьютера.

При общении со своими студентами я поражаюсь несовпадению наших с ними базовых знаний. Более того, сейчас вообще нет общепризнанного обязательного канона. Раньше были произведения, которые читали все – например, «Мастер и Маргарита»… Люди «перекликались» цитатами – из Ильфа и Петрова, Окуджавы, братьев Стругацких, Трифонова. Сейчас это невозможно – мы потеряли общее поле, на котором существовали.

Почти не осталось точек соприкосновения не только между представителями разных поколений, но и между сверстниками. Нельзя сказать, что все молодые знают одни и те же тексты.

– Каким вам видится русский язык будущего? Чем сердце лингвиста успокоится?

– Прогнозы – дело неблагодарное. Но в сегодняшнем обществе заметна тяга к консерватизму, в том числе языковому. Общество в штыки принимает различные изменения в словарях, вплоть до включения туда новых слов. Так, недавно всерьёз обсуждалось, нужно ли включать в словарь слова гламур и блог, хотя они не просто вошли в русский язык, но и употребляются чаще, чем многие исконно русские слова. Однако консерватизм – всего лишь одна из существующих тенденций.

Язык, как показала история, подвержен внешним влияниям. И если в политической и социальной жизни, а также в области технологий нас ждут перемены, это снова отразится на языке.

Беседу вёл Валерий БУРТ

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Бить или не бить?

Гуманитарий

Бить или не бить?

ДНЕВНИК УЧИТЕЛЯ

Инна КАБЫШ

Можно ли убивать старушек? Догадываюсь, что «Преступление и наказание» не об этом, и всё же. В наше время – плюрализма, толерантности, политкорректности и (чего там ещё?) амбивалентности – хочется чего-то однозначного, простого как мычание.

Вот я и спрашиваю, если абстрагироваться от сложности и полифоничности: можно? Или нет? Нет. Надеюсь, что хоть с этим-то согласны все. Ответ на вопрос «можно ли бить учителей?» – при том что у каждого конфликта есть две стороны и у каждой своя правда, – столь же однозначен.

Между тем случаи избиения учителей – в Иркутске, Петербурге, Новосибирске – изобличают не отдельные ЧП (я бы расшифровала эту аббревиатуру не как «чрезвычайное происшествие», а как «чрезвычайное преступление»), а некую тенденцию.

Избиения учителей, следующие одно за другим, в Год учителя свидетельствуют о дистанции огромного размера между тем, что декларируется, и тем, что есть на самом деле.

«Подгнило что-то в Датском королевстве» – это и о школе, и – в большей мере – обо всём обществе, частью которого она является.

Если бы существовал прибор, который, подобно уровню радиации, показывал уровень ожесточения, его бы в сегодняшней России зашкаливало (или «зашколивало»?).

Ожесточения не бедных против богатых, не провинциалов против москвичей, не, грубо говоря, чёрных против белых (что, разумеется, неправильно, но всё же хоть как-то объяснимо), а всех против всех.

Конфликты – да на каком градусе! – возникают повсеместно: в общественном транспорте, поликлинике, магазине, бассейне…

– Тебе не кажется, что будет гражданская война? – спросила я недавно в телефонном разговоре знакомого поэта.

Повисла пауза.

– Что ты сейчас в школе проходишь? – вдруг спросил он.

– «Капитанскую дочку»… – ответила я.

– А тебе не кажется, – заметил мой знакомый, – что она уже идёт?

– «Капитанская дочка»?

– Гражданская война. Бессмысленная и беспощадная.

Кажется…

Идёт тлеющая гражданская война. Десять лет назад, узнав, что я пошла работать в школу, Юрий Поляков сказал: «Вот здорово! Будешь писать оттуда репортажи. Это же горячая точка».

Сегодня словосочетание «горячая точка» – по отношению к школе – перестало быть метафорой: школа действительно находится в эпицентре всеобщего ожесточения.

Люди свой негатив «сливают» в наиболее незащищённое место (охранники, появившиеся в школах, чтобы защищать детей от террористов, сегодня защищают учителей от родителей и, как мы видим, делают это плохо).

А то, что учитель в сегодняшней России не просто не защищён, а более того – подставлен, – ясно как простая гамма.

Ведь русский человек по большому счёту не любит ни стариков, ни женщин – только детей. Да и тех порой не любит, а только прикрывается этой любовью: симптоматично, что и в Питере, и в Новосибирске руку на учителей подняли не отцы, а отчимы: сомневаюсь (у самой был отчим), что ими двигала любовь к ребёнку, – скорее, ненависть ко всем прочим, воплощённым в образе учителя.

Образе врага. Врага народа.

Как в сложившейся ситуации помочь учителю? Конечно, можно начать выдавать ему молоко (за вредность), вручить бронежилет и предоставить личного телохранителя.

Но это не выход.

Лечить, как известно, нужно не симптомы, а болезнь.

Болезнь же наша, повторяю, всеобщая ненависть и вытекающая из неё агрессивность.

Помню, в 90-е годы на одном вечере, где выступал Александр Мень, ему прислали записку: «Как полюбить своего ближнего?»