Литературная Газета 6310 (№ 5 2011)

в моей руке.

Я люблю ароматные ядра под скорлупой,

хвойный дух, отпечатки смолы

и шершавый цвет.

Но бывает коварно-насмешлив орех

пустой:

вроде крепок на вид, а расколется –

сути нет.

Ты, умолкнув, услышишь внезапный

неровный стук –

странный звук, усиленный эхом

от всех дорог.

Это я, отбрасывая пустоту,

всё ищу затерянное ядро.

***

Нет, мы не бабочки и мы не мотыльки,

но мы прибой раскатистый и мерный,

когда у края солнечной реки

июнь рождается из тополиной пены.

Мы тот костёр в заснеженной тайге,

который греет руки и бормочет,

о чём – не разберёшь… Тепло руке.

И главное – чуть-чуть светлее ночью.

…и новый день меняет оболочку,

и новый вечер ястребом плывёт…

мы – просто те, кто отыскали точку,

с которой лучше виден небосвод.

***

Заиндевело всё, и будто снится:

берёзы, снег, ажуры фонарей…

И парк в зыбучем сне моём продлится,

как стрекоза в прозрачном янтаре.

Покажется, что тронулись века

в обход – как льды –

тяжеловесным строем.

…но что-то теребит и беспокоит,

как будто время тянет за рукав.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 3,5 Проголосовало: 4 чел. 12345

Комментарии:

Убогость родных захолустий

Литература

Убогость родных захолустий

ВПЕРВЫЕ В «ЛГ»

Алексей ДЬЯЧКОВ

Родился в 1971 году. После окончания Тульского политехнического института живёт в Туле и работает инженером-строителем. Публиковался в журналах «Волга», «Арион», «Новый мир», «Новая юность» и др. Автор книги стихов «Райцентр» (2009).

***

Ни радости светлой, ни грусти,

Запущенный рай без людей.

Убогость родных захолустий,

Окраин, дворов, пустырей.

Фотограф, твой труд не напрасен.

Засвечена плёнка, ну что ж!

Выходит во двор старшеклассник,

На юного бога похож.

Запомню бросок его точный

Дырявым кроссовком в кольцо.

На серой стене шлакоблочной

Вождя неживое лицо.

Ни солнечный блик настоящий,

Ни адрес, лиловый от клякс,

Пронзительно розовый ящик

Почтовый – уже не отдаст…

***

Уже холодает. И дождь моросит.

О письмах забыл адресат.

Прости, почтальонша. И почта, прости,

Я больше не буду писать.

Обуглился тополь, и вяз подпалён.

Татары на север ушли.

Притихла деревня. В поместье моём

Живой не осталось души.

Я сам не живая душа, видит Бог.

Чубук мой дыханье хранит.

Печально сиреневый вьётся дымок

Над скрюченным тельцем моим.

Последний в камине сучок догорел.

Фитиль угасает свечи.

От тени – когда ты вернёшься ко мне –

И света меня отличи.

***

Мы здесь не жили – в тупике Овражном,

Где пахло в доме древесиной влажной.

Болела от погоды голова.

Не торопился кот в твои объятья,

На смятой, пожелтевшей рано карте

Я отмечал наш городок едва.

Под вечер вдруг заканчивалось лето.

Уверенно тяжёлая монета

Закатывалась под пустой комод.

Встречали утром ну не то чтоб осень –

Сплошную грусть – раскидистые гроздья

Рябины, выходя на огород.

Я был рассеян, как на пересылке,

Когда я сливы в тамбуре рассыпал,

Навстречу долгой боли торопясь.

А ты, присев на жёрдочку забора,

Курила и была сама собою,

Роняла пепел в розовую грязь.

Изюм и пересоленная брынза.

Воздушный змей. Так почему не сбылся

Мой сон? – не знают хмурые врачи.

Срывает ветер со стола бумажки.

Кривая ива в реку входит дважды.

В розетке электричество трещит.

БОЛЕЗНЬ ГЛАЗ

Пройдусь по старой памяти с вокзала,

К подросткам шумным отдышаться вдруг

Подсяду, и очки сниму устало,

И не узнаю родины вокруг.

Сломала хвост пластмассовой лошадке

В пальто зелёном девочка Барто.