Литературная Газета 6354 (№ 2 2012)
Шрифт:
Программу на любой вкус могут найти в музее и взрослые. Для вступающих в брак - "Как на Руси свадьбу играли", для интересующихся стариной - "В гостях у дмитровских купцов".
Ежегодная акция "Ночь в музее", проводимая во многих странах мира, не обошла и наш город. Творчески отнеслись к её проведению сотрудники музея. Более двадцати групп прошли в эту ночь по залам музея. Среди посетителей были и малыши, и почтенные пенсионеры. Многие молодые люди посещали музей впервые и не были разочарованы.
Виктор КРАСАВИН
По следам «Унтера Пришибеева»
По следам «Унтера Пришибеева»
РАЗЫСКАНИЯ
По следам "Унтера Пришибеева", или Ошибка Михаила Чехова
В 1885году был впервые опубликован рассказ А.П. Чехова "Унтер
"В 1883году практиковавшие в чикинской больнице у Архангельского молодые врачи М.П. Яковлев, В.Н.Сиротинин, Д.С. Таубер и Е.Н. Собонина решили совершить пешеходную прогулку в Саввинский монастырь. К этой компании, кроме ещё других лиц, примкнули и мы, Чеховы. Все 26вёрст мы прошли настолько бодро, что достигли монастыря ещё задолго до захода солнца. Погуляв около монастыря, молодые врачи решили, что недурно было бы навестить своего коллегу, врача Персидского, заведовавшего больницей в Звенигороде. Сказано - сделано. Персидский, конечно, обрадовался дорогим гостям и устроил для них у себя в садике чай.
Отдохнули, поговорили, а потом молодёжь вспомнила студенческие годы и стала петь хором. Спели "Дубинушку", "Укажи мне такую обитель" и ещё что-то, как вдруг является полицейский надзиратель и составляет протокол. Напрасно Персидский доказывал, что эти люди - его гости, что у себя на квартире он может принимать кого угодно и что в домашней обстановке петь хором не запрещается, - не помогло ничто.
Протоколу дан был ход. Тогда Персидский напечатал письмо в "Русских ведомостях" об этом случае. Но и это успеха не имело. Обладавший большими связями в обеих столицах, М.П. Яковлев лично отправился к московскому губернатору, чтобы объяснить, в чём дело, но губернатор ответил:
– Конечно, мы приняли бы сторону доктора Персидского, если бы он не напечатал своего письма в "Русских ведомостях", а теперь мы должны стать на сторону звенигородской полиции, чтобы не дать повода думать, что мы испугались "Русских ведомостей" и вообще прислушиваемся к печати.
И доктору Персидскому пришлось выехать из Звенигорода".
Изучая документы, удалось установить, что доктор Персидский работал в Звенигороде до 3 декабря 1881 г.
А письмо Персидского В.И. действительно было опубликовано в "Русских ведомостях", номер 227, от 22августа 1881года. Оно даёт более подробную картину случившегося, чем в описании Михаила Чехова, и говорит о коррупции в звенигородской полиции.
К редактору "РУССКИХ ВЕДОМОСТЕЙ"
В течение одиннадцатимесячной земско-медицинской моей деятельности в южной половине Звенигородского уезда я терпеливо выносил разного рода чинимые мне по инициативе местного исправника В.А. А-ва притеснения от звенигородской полиции, но в последние дни выходки на мой счёт этой последней приняли настолько оскорбительный для меня характер, что я вынужден оставить земскую службу и покорнейше просить Вас уделить в Вашей газете место моему настоящему письму. Об определении меня на земскую службу по звенигородскому участку деятельно хлопотал сам же исправник В.А. А-в., но, как вскоре мне пришлось горьким опытом убедиться, моя служебная деятельность не вызвала одобрения со стороны моего ходатая, желавшего, чтобы она превратилась в простую услужливость интересам частного лица, хорошего знакомого В.А. А-ва, содержателя вольной аптеки Л.К. Гартмана. С этим последним у меня возникли недоразумения, и вот по какому поводу. Я замечал, что крестьяне, сталкиваясь чаще с врачами в обыкновенных случаях заболеваний, охотнее и в большем числе дают сведения и об эпидемиях, коль скоро врач, давая совет, снабжает пациента вместе с тем и бесплатным лекарством; когда же врач, вместо бесплатных лекарств, даёт лишь рецепты на приобретение весьма дорогого денежного лекарства из вольной аптеки - крестьяне обыкновенно обращаются за медицинской помощью к знахарям, фельдшерам или даже к аптекарю; в случае же эпидемий непосредственно к врачу, но только тогда, как эпидемия принимает уже широкие размеры. Основываясь на этих соображениях, я стал отпускать лекарства бесплатно сначала только бедным больным; впоследствии же, когда вольная аптека стала задерживать мои рецепты весьма продолжительное время, либо и вовсе отказывала мне в отпуске лекарства по моим рецептам, я вынужден был отпускать бесплатные лекарства и состоятельным моим пациентам, приобретая нередко лекарства эти на свои средства. И вот по мере того как постепенно росло число обращавшихся ко мне за помощью пациентов, росла и ненависть ко мне аптекаря и компании. Обо мне распространились слухи, что я ошибаюсь в определении болезней, "чуть даже не заморозил" одного ребёнка, сына полицейского чиновника, которого я безвозмездно лечил и вылечил от "родимчика" (eclampsiaInfantum), посоветовав родителям, вместе с другими надлежащими средствами, не держать ребёнка в спёртом воздухе, в душной комнате[?] Умалчиваю о многих других, весьма разнообразных по форме, нападках на меня, как на земского врача, не симпатизирующего интересам содержателя вольной аптеки, умалчиваю из желания не растягивать настоящего письма и ограничусь лишь сообщением последней, выходящей из границ всякого приличия, выходки звенигородского исправника.
29-го июля, в 3часа пополудни, приехали из г. Воскресенска (24версты) в г. Звенигород мои добрые и хорошие знакомые, товарищи по профессии, остановились в монастырской
гостинице, предъявили там свои паспорты, и в 81/2час. вечера зашли ко мне напиться чаю. В 11час. с небольшим ночи, когда гости мои стали уже собираться обратно в монастырскую гостиницу, отворяется вдруг калитка сада, в котором мы расположились. Является тот самый полицейский чиновник, ребёнка которого я лечил, в сопровождении городового. На мой вопрос: "Чем я обязан такому позднему визиту полиции?" - квартальный надзиратель заявляет, что имеет словесное приказание от исправника, согласно обязательным постановлениям московского генерал-губернатора, от 8 апреля 1881года, спросить меня: что это у меня за люди?
– "Позвольте билеты их!" - гости заявляют, что билеты их оставлены в монастырской гостинице. Полиция не удовлетворяется этим объяснением; требует, чтобы билеты тотчас же были предъявлены; наконец, удаляется, уходят и гости. Но по вторичному приказанию г. исправника, жившего напротив меня, те же полицейские, сейчас же, ночью идут в монастырскую гостиницу, получают требуемые билеты, но этим не ограничиваются. Квартальный надзиратель входит в номер, который занимали мои гости, и до 4часов утра задерживает их составлением акта о случившемся. Затем, на следующий день, около полудня сам г. исправник лично является в дом моих хозяев и, сильно возвышая голос, требует от них, чтобы каждый из посещающих меня здоровый или больной, явившийся хотя бы даже на пять минут, обязательно был прописан в полиции, угрожая хозяевам, в противном случае, арестом и штрафом в 500руб. В это время у меня были двое из моих вчерашних гостей и пили у меня кофе. Слышим, г. исправник настоятельно требует, чтобы они тотчас собственноручно прописали свои фамилии, и снова угрожает моим хозяевам штрафом в 500руб. и домашним арестом. Требования были исполнены, но мера терпения моего на этот раз переполнилась: я поспешил с заявлением об оставлении мною службы и вскоре переехал в Москву.
Примите и проч.
Звенигородский земский врач В.И. Пер[?]сидский.
Москва, 20-го августа.
Теперь многое становится ясным: и почему у Персидского было персональное направление в Звенигородскую больницу, и почему в рассказе А.П. Чехова "Унтер Пришибеев" выведен только один мелкий полицейский. Вероятно, он имел в виду только того квартального надзирателя, который третировал их в монастырской гостинице до 4утра, а сути дела он просто не знал. Вряд ли Чеховы читали письмо Персидского в "Русских ведомостях", где описывались более глубокие причины происшедшего. Но нас заинтересовал ещё и другой вопрос: неужели московский генерал-губернатор не отреагировал на обвинение в коррупции звенигородской полиции. Листаем "Московские губернские ведомости" №50от 12декабря 1881года: "Владимир Олеуфьев назначен помощником Звенигородского уездного исправника с 24сентября[?]". В этом же номере: "[?]по уездным полицейским управлениям непременный уездный заседатель назначен Пётр Гусев". №7от 13февраля 1882года: "Переведён секретарь Богородского уездного полицейского управления коллежский регистратор Иван Введенский на должность секретаря полицейского управления. Уволен согласно прошения по домашним обстоятельствам секретарь Звенигородского полицейского управления Иван Ярцев". И, наконец, №41от 9октября 1882года: "Переведён Звенигородский уездный исправник Алексеевцев согласно его прошению в губернское управление. На его место младший чиновник особых поручений г. губернатора Берс Пётр Андреевич с 29сентября". Таким образом, в течение года было заменено всё полицейское управление Звенигорода. Конечно, Михаилу Чехову тогда было всего 16лет, вряд ли он разбирался в политических событиях того времени, и через 50лет просто забыл, в каком году произошло это событие. Но зато мы теперь знаем, что впервые Антон Павлович Чехов побывал в Звенигороде в 1881году.
Юрий СМИРНОВ, Максим КОЛЕСНИКОВ
Книжные новости
Книжные новости
Андрей ГЕ. У Машука : Ретроспектива гибели М.Ю. Лермонтова.
– М.: ИПО "У Никитских ворот", 2011.
– 288 с.
– 500 экз.
Удивительных людей встречаешь в литературном сообществе Подмосковья! Житель Болшева Анатолий Герасименко, публикующийся под псевдонимом Андрей Ге, - бывший военный, полковник в отставке, доктор технических наук, профессор, изобретатель, автор научных книг и статей, альпинист, мастер спорта по сверхмарафонскому бегу, поэт-пародист, член Союза писателей России. А главное - лермонтовед, издавший о любимом поэте шесть книг.
В монографии "У Машука", как и в предыдущих, Андрей Ге выступает страстным сторонником версии о том, что никакой дуэли Лермонтова с Мартыновым не было, что растленный тип, негодяй и картёжник сознательно и подло убил великого поэта, став исполнителем разветвлённого заговора. Разумеется, в краткой рецензии нет возможности даже поверхностно судить о плюсах и минусах этой версии. Но нельзя не отметить, что автор тщательно исследовал огромное число источников, которые обильно цитирует, тем самым втягивая читателя в многолетний спор.
К достоинствам книги я бы отнёс её тональность. Андрей Ге не придерживается корректного академизма, он не скрывает своей страстности и - в хорошем смысле слова - пристрастности. Да и, собственно, какая может быть беспристрастность, если очевидно и неоспоримо главное: ничтожество убило великого поэта, надежду русской литературы. Но правда и то, что в "высшем обществе" старой России отношение как к Жоржу Дантесу, так и к Николаю Мартынову было отнюдь не однозначным. Известно, что убийца Лермонтова до старости был завсегдатаем Английского клуба, где все ему "подавали руку".