Литературная Газета 6453 (№ 10 2014)
Шрифт:
последних в округе котят.
Апрель ушёл…
Апрель ушёл, осталась красота,
она дремала в тишине рассвета,
в преддверии безудержного лета
распахивая майские врата.
Призывно пела неба глубина,
рассеивая ветром птичьи стаи.
Они в полёте затяжном устали,
умчав с тех мест, где началась война.
Их птичий интерес тонул в дыму,
и, оторвавшись от просторов милых,
они летели мимо, мимо, мимо,
не доверяя больше
Остоги
Стоят остоги прошлых зданий
из чувств, достойных сфер иных.
Энциклопедия познаний
обуглилась в кострах войны,
а с нею наших мыслей взрывы,
и стали жизненной виной
слова, поступки, те, что живы,
но искалечены войной.
Чья вина?
И их не обошла война,
тех, кто родился в зоопарке.
Эвакуируют в запарке
кого-то, но когда страна,
теряя города и сёла,
людей теряла день за днём,
в картине этой невесёлой
уже не помнили о нём.
О зоопарке, очень старом,
где жили звери много лет,
где слон, огромный и усталый,
счастливый доставал билет
из чудо-урны для ребёнка…
Снаряд платформу разметал…
Дымилась на земле воронка…
Вновь падал яростно металл
всё ближе к городу, всё ближе,
сметая на своём пути
живых и тех, кто неподвижен…
Куда бежать?! Куда идти
зверью, горящему в вольерах?!
Их крик летел разрывам вслед
сквозь боль, утраченную веру
в людей, так изменивших свет.
Застыли в памятнике каменном
солдаты. В том и их вина,
что где-то в небыль звери канули,
что уничтожила война
их, вырванных из рук природы,
не защищённых от людей,
когда безумствуют народы
во имя призрачных идей,
когда кричат творенья Божьи
в среде, где правят зло и ложь,
когда самой планеты кожа
уже испытывает дрожь
от ярости или от страха,
что ввергнут мир в последний час,
когда воссоздавать из праха
придётся ей уже и нас.
Обелиски
Наполнили весну лесные трели,
был белый пух, как перья лебедей…
В кострах обезображенно горели
альбомы, фотографии людей.
Расправиться война пыталась с прошлым,
перечеркнув простых домов уют.
В её огонь былое счастье брошено
в том времени, где зло войны куют.
И колокольный звон летит по свету…
Вновь ветер обелиски обласкал:
той, вечной боли рукотворный слепок,
тот, вечный крик сквозь времени оскал.
Владимир ГАХОВ
Море, вечный дирижёр
Опять над Феодосией ветра
Опять над Феодосией ветра...
Шальные тучи мечутся угрюмо,
Грустит залив,
К причалу катера
Трусливо жмут натруженные трюмы.
Пустынный пляж загадочности полн,
И, словно чудом таинства Крещенья,
Прощает нам все наши прегрешенья,
И грязь смывает нежной пеной волн.
Морская вольница нахраписто крепчает,
Взъярится валом, разобьётся вдрызг,
Пронзает воздух перекличкой чаек
И горечью солоноватых брызг.
Всё движется в кипении могучем,
Лишь Богом Данная взирает свысока
На мыс Ильи, Тепе-Оба и Кручи,
Призывный проблеск сердца маяка.
Покоен лик её суровых башен,
Развалин крепости прозрачна тишина,
И взгляд, надеждой призрачной окрашенный,
К ногам бросает путнику она.
...Стихает шторм.
И боль души стихает.
Вновь одиночество, как искра от костра,
Сгорев дотла, в несбывшемся растает.
Залив грустит.
О чём-то вспоминают,
Шумят над Феодосией ветра.
Свой путь мы ищем
Какой восход!
Залив пылает,
Пурпурной радостью звеня,
То бирюзой волны взыграет,
То синью солнце обнимает –
Царит симфония огня.
И море, вечный дирижёр
Судьбы, надежды и сомнений,
Играет зыбью с ветром гор
Ноктюрн чарующих мгновений.
А где-то там, в глубинах вод,
Укрытых нежностью лазури,
Уже рождается и ждёт
Свой бенефис начало бури.
И бросит шторм к моим ногам
Всю ярость, боль и жажду чуда,
И будет жизнь бурлить, покуда,
СВОЙ путь мы ищем к берегам.
ФЕОДОСИЯ
Татьяна ХАЛАЕВА
Севастополь величавый
НАСЛЕДСТВО
Мне отцовский характер достался в наследство.
Он во мне проявлялся ещё с малолетства.
Он во мне начинался с простого упрямства,
Что с годами потом перешло в постоянство.
Он меня научил ничего не бояться.
За любую работу уверенно браться.
Не стесняться своё обнародовать мненье
И… уметь попросить за ошибки прощенья.
Он меня научил не бояться протеста
«Справедливость – она из особого теста…»