Литературная ладья

Оправдывая свое переводческое решение, Иероним ссылается на греческую версию Аквилы, где, по его мнению, также в качестве эквивалента был выбран «плющ». Сравнение греческих версий по «Гекзаплам» Оригена показало, правда, что плющом экзотическое растение называет не Аквила, а Симмах, но подобную неточность можно простить древнему переводчику. Смысл его высказывания не в том, кто именно первым назвал экзотическое растение «плющом», а в том, что Иероним ссылается на предшественников, то есть указывает на некоторую традицию, которой он и следует. Что же касается Аквилы и Феодотиона, то те, не видя достаточных оснований для уподобления одного предмета другому, предпочитают адаптации транскрипцию, обозначив палестинское растение как [kikeon].

Субъективная же причина того, что Иерониму пришлось затратить неимоверные усилия, чтобы подготовиться к этой работе и для ее последующего выполнения, состояла в том, что автор великой Вульгаты, задумывая перевести Священное Писание, еще не знал еврейского языка. Ему пришлось выучить этот язык, что было в те времена так же непросто: общение с иудеями не поощрялось церковью, и Иероним вынужден был встречаться со своим учителем-евреем по ночам. Правда, эта версия не находит достаточного подтверждения. Западные историки полагают, что Иероним совершенствовал свои знания древнееврейского языка еще в период своего «перехода пустыни», когда, отказавшись от мирских благ, он отправился на Ближний Восток, в пустыню, где в течение двух лет вел полный лишений образ жизни. После этого он вернулся в Антиохию и занимался филологическими разысканиями: переработал словарь библейских имен собственных, составил перечень географических названий, упоминавшихся в Библии, приступил к подготовке комментариев наименее понятных фрагментов книги Бытия. Затем он вернулся в Рим, поступил на службу к папе Дамасию I в качестве секретаря-переводчика древнееврейского, греческого и латинского языков. Тогда папа и поручил ему пересмотреть использовавшийся текст Библии на латинском языке, переведенный с греческой Септуагинты.

Некоторые средневековые источники, такие, как Мавро Орбини, утверждали, что Святой Иероним является создателем глаголицы. Бенжамин Шульце в своей книге приводит алфавит, созданный Иеронимом. Так ли это на самом деле, сейчас сказать невозможно, существуют мнения и «за, и «против».

Как уже говорилось, точный год смерти Иеронима Стридонского неясен. Но известно, что он умер вскоре после того, как сгорела его личная библиотека. Круг замкнулся, человек книги, переводчик великой Книги, не смог жить без своей библиотеки и ушёл вслед за ней.

Святой Иероним был похоронен близ Павлы и Евстохии в пещере, соседней с той, в которой по преданию родился Иисус Христос.

Память блаженного Иеронима Русская Православная Церковь отмечает в один день с блаженным Августином 15/28июня.

Библиографический список:

Гарбовский, Н. К. Теория перевода / Н. К. Гарбовский. – 2-е изд. – Москва : Издательство Московского университета, 2007. – 543 с.

Диесперов, А. Ф. Блаженный Иероним и его век / А. Диесперов. – Москва : Канон+, 2002. – 398 с. ; 21 см. – (Православная библиотека).

Димитрий Ростовский. Избранные жития святых / святитель Димитрий Ростовский. – Москва : Эксмо, 2017. – 653, [1] с. : ил. ; 25 см.

Смирнов, А. А. Блаженный Иероним Стридонский как историк и полемист / А. А. Смирнов. – [Репр. изд.]. – Москва : Русский хронографъ, 1995. – 64 с. ; 21 см.

Фокин, А. Р. Блаженный Иероним Стридонский библеист, экзегет, теолог / А. Р. Фокин. – Москва : Центр библейско-патрологических исследований [и др.], 2010. – 223 с. ; 22 см.

ПРОЗА ШЕФНЕРА

Представьте себе, что вы случайно нашли огромную сумму денег, при которых нет никаких документов, и неизвестно, кому они принадлежат. Представили? А теперь ответьте, только честно, как бы вы поступили с этими деньгами?

Именно с такого эпизода начинается повесть «Круглая тайна» Вадима Сергеевича Шефнера (1915 – 2002), прекрасного поэта и не менее замечательного прозаика.

Юрий Лесоповалов, имеющий скромное прозвище Анаконда, находит в лесу портфель с деньгами и, испытав некие муки совести, решил присвоить их… не навсегда, о нет, а взяв «взаймы у Судьбы». «Заработаю, обязательно верну, сдав эту сумму в банк», – решает он, и берёт портфель с собой. Выкинув предварительно из него тяжелый металлический шар, непонятно зачем лежавший в нём. Но тот выкинутым оставаться не пожелал и двинулся вслед за героем… По воздуху. Представьте себе, как смотрели на Анаконду встречные!

Что перед нами? Фантастика? Безусловно. Но фантастика странная. Приходилось сталкиваться с мнением, что прозаическое творчество Шефнера – это сказки. И доля истины в этом есть. Повести и романы данного автора относятся к редкому жанру сказочной фантастики. И здесь просьба не путать с фантастикой волшебной, а ля Толкин или Говард. Ничего общего. Сказочная фантастика очень похожа на обычную реальность за вашим окном, но… по меткому определению самого Шефнера, в своей прозе он смешивал бред и быт. Всё почти как в жизни, если не считать того, что на описываемые события ложится лёгкий флер странности.

Вадим Сергеевич Шефнер не единственный, кто работал в этом сложном жанре. В сказочной фантастике чувствовали себя своими и Рэй Бредбери, и Клиффорд Саймак, но сколь не похож Шефнер на указанных собратьев по перу! Если Бредбери – всеми корнями в готической литературе, которую перенёс из старых замков на Марс, в будущее или в вечную осень («Чувствую, что зло грядёт»), то Шефнер не пугает читателя, не рассказывает ему трагично-мистических историй, нет. Его повести полны юмора, порою на грани рыжего, порою откровенно горького. Истории Шефнера нередко трагичны: в романе «Лачуга должника» главный герой исповедывается рассказчику в том, что в детстве из-за несчастного случая погубил своего брата-близнеца, отчего многие уже годы живёт с чувством огромной вины. Трагичные ноты присутствуют и в других произведениях Шефнера, но в них нет того пессимистического фатализма, который иногда возникает в творчестве Бредбери. Несмотря ни на что, Шефнер оптимистичен, а его герои сами вершат свою судьбу, хотя это не всегда оберегает их от душевных потрясений.

Не похож Шефнер и на другого упомянутого сказочного фантаста – Саймака. Американского чеха всегда волновала встреча человечества с иным разумом. И Контакту посвящены почти все его произведения. Шефнера же, меньше всего волновал инопланетный разум. Даже «Круглая тайна» посвящена не взаимоотношению Анаконды и инопланетного (так!) шара, а взаимоотношению Анаконды с самим собой.

Прозу Шефнер начал активно писать уже после сорока пяти, но и в раннем рассказе 1943 года «Наследница» есть черты, которые станут в последствии определяющими.

Смертельно раненый солдат лежит на песке дворика, испытывая бред и ощущая приближающуюся смерть. И маленькая девочка, которая нашла его и которая просит, чтобы он не уходил, потому что ей страшно одной. И он старается не умереть, дожить, пока не придут свои, ибо девочке страшно одной. Эта девочка напоминает другую, которую он видел изображенной на щите довоенной рекламы «Ешьте яблочное пюре». И потому, во время одного из приступов бреда «он шел по мосту, а под ним глухо и влажно гудела вода, и он перегнулся через перила и увидел внизу себя – лежит на пыльном песке дворика в безлюдном городке, и слепое жестокое солнце бьет в него негнущимися лучами, а на стене прибит рекламный щит, и девочка в зеленом платье говорит ему со стены: «Ешьте яблочное пюре, мне одной страшно».

Этот рассказ – зеркало будущего Шефнера – прозаика. Простые люди, которые всегда остаются людьми, смешение бреда и быта, юмор – иногда откровенно зубоскальный, а иногда – как здесь – щемяще-горький.

Одной из самых известных повестей осталась «Девушка у обрыва». Интересно, что хотя в ней показано «социально справедливое» коммунистическое общество будущего, никакого дидактического пафоса, как скажем в «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова, в ней нет и в помине. Опять-таки, для Шефнера не столь уж важна внешняя атрибутика сюжета, хотя он и подробно описывает тех же роботов, что облегчают жизнь человечества XXIII века, но описывает явно сатирически.