Литературно-художественный альманах Дружба. Выпуск 3

Из черного зева мегафона на «Нептуне» раздался хриплый, простуженный голос моряка в комбинезоне:

— Алло! Русские! — кричал он. — Приятная встреча! Если погода не отбила у вас охоты заниматься делами, то мы можем совершить с вами выгодную сделку!

Командир спасательного парохода предлагал провести «Кузнеца Захарова» через опасный район на буксире.

Воронов ответил, что теплоход в подобных услугах не нуждается, и в свою очередь спросил, находится ли на «Нептуне» команда, снятая с «Морского цветка».

Человек в резиновом комбинезоне пренебрежительно махнул рукой. Нет, ни о каком «Морском цветке» он ничего не слышал и не знает, а над сделанным предложением советует подумать. О цене можно столковаться.

Ответа не последовало. Воронов, захлопнув дверь, скрылся в рубке.

Капитан и штурман не решались взглянуть друг на друга. Им обоим казалось, что произошло какое-то трагическое недоразумение, что, может быть, «Нептун» действительно не принял сигналов бедствия. Но оба знали, — никакого недоразумения на самом деле нет и быть не может. «Нептун» с его мощной радиоаппаратурой способен вести переговоры с любой станцией на земном шаре. Спасательный пароход уходит потому, что ему невыгодно спасать «Морской цветок».

Воронов, пробормотав сквозь зубы проклятие по адресу «этих пиратов», запросил радистов, не удалось ли за это время наладить связь с гибнущим судном. Ответ был отрицательным.

— Ничего, скоро мы его разыщем, — не то для утешения самого себя, не то для подбодрения штурмана и рулевого, нарочито громко произнес капитан и с тоской посмотрел на всё такой же мрачный, разгневанный океан.

«„Морской цветок“! Держитесь до последней возможности!.. „Морской цветок“, держитесь до последней возможности!.. Держитесь до последней возможности!..» — выстукивал в эфир радист «Кузнеца Захарова».

К месту аварии теплоход подошел уже в темноте. На верхнем мостике включили прожектор. Чтобы луч света был заметен с более далекого расстояния, его сначала направили вертикально вверх. Белый столб закачался над кораблем, вычерчивая по нему причудливые зигзаги. Брызги и капли дождя, пролетая через освещенное пространство, точно вспыхивали на секунду.

Пустили сигнальные ракеты, но вокруг попрежнему была непроглядная тьма, никто не подавал ответного сигнала.

«Наш прожектор слишком слаб, — решил Воронов. — Когда он направлен вверх, свет рассеивается».

Прожектор наклонили, стали шарить им по сторонам. Бушующий океан там, куда ложился свет, принимал фантастический вид: косматые вершины волн загорались фосфоресцирующим светом, за ними чернели глубокие провалы. Вода переставала походить на воду, — она напоминала языки беловатого пламени.

Проходила минута за минутой, время тянулось ужасающе медленно. В бесплодных поисках прошел час. Потом еще полчаса. Перед Кургановым, сменившим Брусницына, вдруг замигал глазок телефона. Штурман схватил трубку; стоявший рядом Воронов тоже быстро протянул руку, да так и застыл в позе тревожного ожидания. У обоих одновременно мелькнула мысль: «Неужели что-нибудь в машине? Здесь, около скал…»

— Товарищ Курганов, — донесся по проводам голос вахтенного механика, — второе динамо запускаю на всякий случай, может быть, понадобится ток.

— Хорошо, запускайте, — машинально ответил Курганов и тут же, спохватившись, спросил: — А почему вы, собственно, мне об этом докладываете?

Но механик, торопясь, чтобы его не перебили, продолжал:

— Ну как там? Еще ничего не видно? Товарищи просили меня узнать…

— Имейте же выдержку! — вспылил Курганов, но, немного помедлив, добавил: — Пока ничего. Может быть, ночью вообще наши сигналы не будут замечены, придется ждать рассвета.

Прошло еще полчаса. Капитан приказал жечь фальшфейеры.

Фальшфейеры — картонные трубки, начищенные особым порошком. Сгорая, они дают на несколько секунд вспышку яркого зеленоватого или красноватого света, в зависимости от состава смеси. Ими пользуются, чтобы подать сигнал бедствия или предупредить об опасности.

Первый фальшфейер осветил всё кругом мертвенным, вздрагивающим светом. Четко вырисовывались на стеклах рубки штаги мачт, провода антенн. Через минуту вспыхнул следующий.

Сожгли уже больше десятка фальшфейеров; запас их начал подходить к концу, и Курганову начало казаться, что всё потеряно. Помощь уже не нужна. Он посмотрел на капитана, пытаясь по выражению лица угадать его мысли, но Воронов, отвернувшись, смотрел в окно, и не понять было, нарочно он это делает, чтобы не выдать себя, или всё еще надеется заметить ответный сигнал.

И вдруг, когда Курганов уже решил, что и Воронов тоже потерял надежду, наблюдающий с мачты радостно закричал в переговорную трубу:

— Вижу огонь впереди слева от курса! — и через минуту снова повторил: — Вижу ясно красный фальшфейер на том же месте. Расстояние около мили. Пустили ракету!

Теплоход направился к тому месту, откуда давали сигналы. Прожектор перестал шарить вокруг, вперил свой луч в одну точку, и вскоре там всё яснее начали вырисовываться очертания корабля, почти исчезавшего среди волн.

Наконец ярко освещенный «Кузнец Захаров» приблизился к темному «Морскому цветку».

Электрики принесли запасной переносный прожектор, привязали к поручням верхнего мостика, так как он не мог устоять на своей железной треноге.

Но даже при свете двух прожекторов американский пароход рассмотреть как следует было нелегко: волны перекатывались через корабль, и по временам он совсем исчезал под ними. Океан на большом пространстве вокруг весь был в клочьях пены. Среди столбов брызг мелькали то тупая корма, то центральная надстройка с тонкой дымовой трубой, на которой была ясно заметна голубая звезда. Иногда вдруг пароход задирал кверху носовую часть. Из якорных клюзов тогда лились потоки воды.

Безобразно короткие и толстые мачты почти ложились на воду, — так сильна была качка. На задней мачте болтались какие-то лохмотья, остатки импровизированного паруса. При помощи этого паруса экипаж, видимо, пытался заставить пароход повиноваться рулю.

Капитан приказал вызвать на мостик Тихонова и старшего механика. Опытным взглядом бывалого моряка Воронов изучал «Морской цветок» и, несмотря на ужасное положение корабля, не замечал признаков немедленной гибели.

Будь это пароход обычной конструкции, Воронов считал бы, что он продержится еще достаточно долго, по крайней мере до конца шторма. Но кто их знает, каким запасом «живучести» обладают «пловучие гробы»!

Старший механик заметил:

— Пароход дрянь, но он из последних серий. Продольные связи у них несколько прочнее. Еще протянет. Но торопиться надо.