Литературный призрак

Мне показалось — сейчас он меня ударит.

— Но ведь мы потому и выбрали Швейцарию, что там нас никто не достанет…

— Как бы не так! У Грегорского длинные руки.

— Я тоже знала кое-кого из длинноруких…

— Знала кое-кого из длинноруких, — передразнивает меня Руди. — Ты про тех, что ли, которые трахали тебя? Партийная канцелярская крыса? Вояка на кривых подагрических ножках?

— Он был моряк.

Руди фыркает.

— А что ты знаешь о переводе средств? Об отмывании денег? Я в любой момент выдам тебе твою долю, ради бога. Но что ты будешь делать, когда в Швейцарии — едва пересечешь границу — у тебя спросят: что за чемодан с наличкой? Мы играем в команде! И ты не можешь так просто выйти из игры, когда тебе вздумается!

— Когда мы сможем уехать?

— В свое время! Отвяжись! С тобой бесполезно разговаривать, когда ты в таком настроении. Мне пора!

И он уходит, хлопнув дверью.

Из мастерской выглядывает Джером:

— Он не разбил мой веджвудский фарфор?

— У него нервы сдают. Ничего удивительного — отъезд на носу, — объясняю я.

Джером бурчит что-то по-английски.

Сегодня мой день рождения.

Ноги ноют. С чего бы это в мои годы?

Поднимаясь по лестнице, слышу в квартире телефонный звонок. Взбегаю, поворачиваю ключ, бросаюсь к телефону. Я понимаю Руди, поэтому всегда прощаю. Не то что другие женщины, которые просто используют его.

— Алло, — говорю, задыхаясь.

— Добрый день. Госпожа Латунская? Простите, что беспокою вас. Говорит Татьяна Макух из музея. Что с вами? Может быть, я не вовремя?

Пытаюсь отдышаться и скрыть разочарование.

— Нет, что вы. Просто я бежала и не успела отдышаться.

— Бежали? Вы бегаете трусцой? В парке?

— Нет, бежала по лестнице. К телефону, чтобы взять трубку.

— Вы сегодня заняты?

— Да. Нет. Пока не знаю. А что?

— Мне так одиноко. Я подумала, может, встретимся, угощу кофе? Или поедем в мою конуру, и я приготовлю вам настоящий варшавский борщ.

Отказать Татьяне? Мой язык сам собой произносит: «Да, конечно!» А как же Руди? Но с другой стороны, почему я должна сидеть как пришпиленная и ждать его? Может, и к лучшему, если он меня не застанет: пусть думает, что не очень-то в нем нуждаюсь. Пусть это послужит ему уроком.

— Отлично! Знаете кофейню возле Пушкинского театра?

— Да, конечно.

— Жду вас там через час.

Ну и ну. Няма вспрыгивает мне на колени, требуя ласки. Я рассказываю ей и про то, что Руди злится на меня, и про то, как славно мы заживем в Швейцарии. Совершенно не понимаю, чего ради согласилась провести вечер в обществе надменной соперницы из Польши.

Когда я открываю дверь, пылинки вспархивают в полосе света. Звенит колокольчик. В пустом кафе пахнет темным деревом и черным кофе. Звучит приглушенная музыка. Татьяны еще нет, хоть я припоздала.

— Привет, Маргарита!

Татьяна показалась из тени, подавшись вперед. Ее волосы отливают золотом. Изящный костюмчик из черного бархата подчеркивает фигуру. Нельзя не признать, что она соблазнительна. Для мужчин типа Рогоршева.

— А я вас не заметила.

— А я вас жду. Ну, сядем? Спасибо, что согласились прийти. Что будете пить? Кофе по-колумбийски очень хорош.

Отчего она старается мне понравиться?

— Тогда буду колумбийский, если только официантка проснется.

Возле столика вырастает мужчина.

— Так вам уходнопо-колумбийски? — спрашивает он с сильным украинским акцентом.

— Да.

Он снова исчезает.

Татьяна улыбается:

— Вы удивились моему звонку?

Тон психотерапевта.

— Немного. А что, не следовало?

Татьяна предлагает мне сигарету. Я предлагаю ей свои — «Бенсон и Хеджес». Она берет невозмутимо, не выразив восхищения, как сделал бы русский. Наверное, в Польше все курят «Бенсон и Хеджес». Она щелкает зажигалкой, закуриваем.

— Давно работаете в «Эрмитаже», Маргарита?

— С год.

— Наверное, знакомы с интересными людьми?

Помимо воли подпадаю под очарование ее улыбки. Она проявляет любопытство, но это потому, что хочет установить контакт.

Что ж, Маргарита Латунская умеет общаться с такими особами, как Татьяна.

— Вы имеете в виду главного хранителя? Господи, никак домашняя фабрика сплетен заработала?

— Мне показалось, будто эта сплетня вроде того, что Волга, по слухам, впадает в Каспийское море.

— Мои отношения с главным хранителем ни для кого не секрет. Но они начались уже после того, как я устроилась на работу. А устроилась я благодаря другим знакомствам. У меня связи в мэрии. Не вижу ничего плохого в наших отношениях. Я не замужем, а его жена — не моя проблема.

— Полностью согласна с вами. Наши взгляды на жизнь во многом совпадают.

— Кажется, вы упоминали о том, что замужем?

Татьяна помешивает сливки на кофе.

— Вы умеете хранить секреты?

— Еще как.

— Это людям типа Рогоршева я говорю, что замужем, — чтобы не приставали. На самом деле все гораздо сложнее.

Я жду подробностей, но напрасно.

— Такие дела, Маргарита… Расскажите о себе. Мне все интересно.

Прошло восемь часов. Мы в стельку пьяны. По крайней мере я — точно. Сидим в ирландском пабе на Рубинштейна, за дальним столиком. Кубинское трио наигрывает джаз, кругом деревья в человеческий рост с резиновыми листьями. Освещается зал свечами. Способ сэкономить под маркой оригинальности. Почему-то везде, куда мы приходим с Татьяной, стоит полумрак. Она прекрасно разбирается в джазе и в винах, так что, судя по всему, привыкла тратить куда больше, чем показывает. Она настояла, что платить будет сама. Я трижды пыталась спорить, но она переспорила. Впрочем, так и лучше. Терпеть не могу просить у Руди денег.

Она прекрасно разбирается в самых разных вещах. Неф поднялся на сцену и заиграл на трубе с сурдинкой. Татьяна зарумянилась и стала еще прекрасней. Мне почему-то кажется, что в прошлом у нее жизненная трагедия. Беспощадная красота бывает помехой счастью — знаю по себе.

— Больше похож на Майлза Дэвиса, чем Майлз Дэвис, — бормочет она.

— Ты о мужике, который первым перелетел через Атлантику? [46]

Она не слышит меня.

— Медная тарелка солнца спряталась за облаками, — бормочет она.

46

Чарльз Линдберг.