Литконкурс Тенета-98
Шрифт:
— Придурок — голос Рыжего утончился до презрительного фальцета.
— " ходил, царапался…". Смотри, доцарапаешься.
— Обижаешь, я же не слепой.
…Послышался медленные скрип шагов на лестнице, они напряглись оба (даже сейчас Рыжий выглядел, как детский мячик, но мячик, готовый подпрыгнуть, взвиться, со звоном и грохотом выскочить в разбитое окно) и расслабились, только услышав знакомое покашливание и скрежет ключа в замке.
Зашел Зубик, сутулый еще больше обычного, быстро скользнул взглядом по сидящим и тут же спрятал глаза, опустил голову, и принялся тщательно стирать невидимое пятнышко со штанины. Вся фигура его излучала неуверенность
— Надрался, скотина — процедил Доб.
Рыжий спрыгнул со стола. Подошел к Зубику, который, даже ссутулившись, был выше его на пол головы и спросил бесцветным голосом:
— Сколько я разрешил?
Зубик вздрогнул.
— Сколько? …
— Двести — пробормотал Зубик.
— Верно — Рыжий взял Зубика за отворот старого свитера и посмотрел ему в глаза. — Двести. — Потом, неожиданно, согнул короткую ногу и толстым, крепко обтянутым коленом резко ударил вперед и вверх.
Вытаращив глаза, Зубик, с недоуменным воплем согнулся и повалился набок, причудливо сложив свое тощее тело; побелевшие кисти рук, которые он зажал между колен, высунулись наружу, растопыренные в судороге боли пальцы образовали две дрожащие звезды. Рыжий посмотрел на человек у своих ног, потом отошел к столу и забрался на прежнее место. Доб смотрел на него с обожанием.
— Сейчас все спать — коротко произнес Рыжий. — С завтрашнего дня морды на улицу не высовывать, двери не открывать, к окнам не подходить. К вечеру все должно быть готово. Ночью, или на следующий день — утром, уезжаем… Вопросы?
— Дверь, охрана, железо — Доб говорил тихо, даже с каким-то почтительным наклоном головы.
Рыжий улыбнулся. И озорные ямочки выступили на щеках, громогласно утверждая, что все ерунда и временные затруднения.
— Завтра я думаю — сказал он. — Еще не бывало такого, чтобы за целый день я чего-нибудь, да не придумал.
****
— Ну и что мне тебя, выпороть? — растерянно произнес Пит, стоя перед Даной, маленький клочок бумаги, письмо из школы, трепетало в его отставленной руке и, глядя на него, Дане то хотелось расплакаться, то залиться смехом. — Хорошенькое начало…Так же нельзя, дочь моя, тебя же не разбойники воспитывали…Ну, чего молчишь?
— Не разбойники — пролепетала Дана.
Анн фыркнула…В непроницаемой, глухой стене взрослого и серьезного разговора появилась трещина и, почувствовав это, Дана бросилась к матери, обхватила ее колени и уставилась снизу вверх невинным взглядом ангела.
— Ведь правда, мамочка? — Анн попыталась вернуться к суровому выражению лица, но робкая улыбка дочери, словно невидимые клещи, разжала и ее губы, так они и смотрели друг на друга, улыбаясь, пока Анн не поняла, что не сможет сказать ни одного обвинительного слова этому маленькому чуду, пусть даже Дана разворотит весь мир.
— Прекрати, Пит — сказала она. — Она не виновата. Мало ли что другие скажут…
— Мало ли, что другие скажут… — задумчиво повторил Пит. Такие секунды отстраненности всегда предшествовали у него взрыву чувств. Вот и сейчас лицо его покраснело, он бросил на пол бумажку и одним гигантским шагом приблизился к Дане.
— Ты…давай
послушаем тебя. Твоя мать утверждает, что другие говорят неправду и валят все несчастья на голову нашей дочери. Ну!..Как было дело?…Давай, давай, не стесняйся!— Пит — укоризненно сказала Анн. — Из-за такой малости…
— Ты!.. — зашипел Пит, ткнув в нее пальцем, но тут-же взял себя в руки и вновь обратился к Дане. — Ответь же папе… В записке злые тети написали, что ты заперла этого олуха…этого одноклассника, в кладовую кабинета биологии…Как, врут тетки?
— Мы играли… — пропищала Дана. Она спрятала лицо в маминых коленях, чтобы папа не увидал, что она улыбается.
— …Хорошо. Потом ты пошла на урок, а его не выпустила…
— Я забыла!..
— Он стучал изнутри!..Хорошо, пусть ты не слышала. Но на следующей перемене ты пошла, отпустила его, извинилась?…А?
Дана уже не улыбалась. Она устала, ей хотелось побыстрей добраться до постели. Ей нравилось смотреть на мир только до тех пор, пока мир любил ее. Сейчас все стало неинтересно и скучно и, будь в ее распоряжении кнопка выключателя для всего вокруг, она, не колеблясь, нажала бы на нее. " Вкл.", спать.
— Ты отпустила его?…
— Нет, нет, нет!.. — заорала Дана, повернув раскрасневшееся лицо прямо к Питу. — Я не отпустила его! Вонючего, тупого, какашку, с соплей на носе — не отпустила!..
— Хватит, Пит! — Анн резко встала, прижала к себе истерически рыдающую Дану. — Не смей!
— Я хочу задать только еще один вопрос — спокойно произнес Пит. — Дана, ты знала, что он боится темноты? Он кричал тебе это?…
— Я сказала хватит! — сорвалась Анн. — Дана, спать, немедленно! — она подтолкнула ее к выходу из салона.
— …Он говорил тебе? — прокричал Пит вслед дочери. Плечи Даны чуть дрогнули, но она не обернулась и исчезла, всхлипывая, в темноте коридора.
— Та-ак… — Пит грохнулся в кресло и застыл, обхватив руками колени. — Она забыла…А парень там чуть концы не отдал. Напустил лужу. Обоссался, вот смехотура-то, всю дверь изнутри обслюнявил…Детские игры…
— Я хочу тебе сказать… — Анн тяжело дышала, пытаясь перевести дух и вернуть голосу спокойствие. — Что ты должен…ты обязан держать себя в руках, когда разговариваешь с дочерью…
Пит поднялся. Анн отшатнулась, увидев его лицо — белую, мертвую маску бешеного гнева и руку, пульсирующую от желтого сжатого кулака, до готовой хватать растопыренной пятерни.
— А я хочу тебе сказать… — он надвигался и Анн пришлось вплотную вжаться в книжные полки. — Что ты отныне не вякнешь, не произнесешь ни единого слова когда я говорю с дочерью…Отныне и навсегда. Я говорю — ты молчишь!..Я говорю ты молчишь! Я говорю — ты молчишь!!..Это ясно?
…За спиной Анн часто и дробно разливалось звоном хрустальное деревце любви, купленное ими в Индии во время свадебного путешествия…
— Ясно… — прошептала она…
…Дана прошла в свою комнату, не зажигая света разделась и забралась в кровать. Некоторое время она еще судорожно шморгала носом, переживая случившееся, но это было, скорее, реакцией возбужденного тела. Мыслями она уже отошла от всего происшедшего. Темнота вокруг облепила теплой ватой: закрыв глаза, можно было наблюдать за извивами и прыжками разноцветных искр, которые вычерчивали долго не тухнущие рисунки, образы ушедшего дня, воспоминания, чужие слова, ее поступки — все это размывалось, менялось местами, проникало друг в друга. Мир встряхнулся, как калейдоскоп, и те-же разноцветные стеклышки встали по новому, образовав страну снов…