Литовско-Русское государство в XIII—XVI вв.

Шляхта просила короля назначить общий польско-литовский сейм, на который она пришлет своих послов, и заключила между собою уговор не отказываться от этого требования, как бы ни старались ее отклонить от того новым статутом и другими уступками, не вступать ни в какие совещания, не ухвалять «серебщизны» и других податков, прежде чем будет исполнено королем требование созыва польско-литовского сейма для заключения унии ^{154} .

Эта формальная конфедерация литовско-русского шляхетства в пользу унии не дала плода ввиду грозных событий того же года: взят был царем Иваном Полоцк. Но затем в течение ближайших лет быстро следуют уступки разного рода в пользу шляхетского стана, увенчанные статутом 1566 г. Паны-рада пытались успокоить шляхту и удержать руководство делами в своих руках, но замять вопрос об унии уже не удалось. На Виленском сейме 1563 г. избрано торжественное посольство на польский сейм, снабженное инструкцией для переговоров об унии.

Состав этого посольства характерно полон: от рады, от ее «преднейшей лавицы», двое — епископ виленский Валериан и канцлер Николай Радивил; от другой лавицы — епископ киевский Николай Пац, витебский воевода князь Збаражский, староста дорогицкий, Ник. Кишка; от княжат и панят — Радивил, Ходкевич, Чарторыйский, Сангушко; от маршалков — двое, от знатнейшей шляхты — три пана; и послы от шляхты поветовой — двое от великого княжества и по одному от Жмуди, Волыни, Киева, Полоцка, смоленской шляхты, Витебска, Под-ляшья и повета Мстиславского; наконец, два бурмистра места Виленского. Посольство это было связано точной инструкцией об условиях унии, видимо, составленной панами-радою.

В XVI в. в Литовско-Русском государстве происходил процесс, по существу родственный тому, какой наблюдаем и на московском севере во второй половине столетия: оживление земледельческого хозяйства под влиянием оживления рынка, особенно внешнего, и в то же время нараставшая потребность в объединении средств страны для государственной потребы ввиду усложнения международных отношений, роста государственных расходов на надобности государственной обороны.

В связи с этими неразрывно связанными явлениями стоят две основные тенденции политической и социальной эволюции этого времени: стремление к большей централизации управления, особенно заведывания военными силами и финансовыми средствами — с одной, а с другой стороны — подъем государственного значения и влияния тех общественных элементов, которые в данное время действительно держали в руках эти силы и средства: класса военнослужилых землевладельцев и торгово-промышленного люда, особенно первых, ввиду земледельческого склада всего народного хозяйства.

К военнослужилому землевладельческому классу с этой точки зрения не приходится причислять магнатство-боярство. Этот класс уже отыграл свою руководящую роль в народном хозяйстве, организаторскую и колонизационную роль крупного феодально-удельного владения. Под ним сложилась сеть более мелких землевладельческих хозяйств, непосредственно ведших производство, увеличивая барскую запашку, сажая на пашню холопов, развивая для той же потребы долговую кабалу, по-западнорусски закупничество, усиливая барщину крестьянскую и крестьянское закрепощение.

Важнее и сложнее становятся интересы этого класса, и он тянется к влиянию на ход государственного управления, тяготясь зависимостью от высших, правящих слоев, осуждая их привилегии, потому что ему они уже не приносят пользы, прежде вытекавшей из потребности в опеке, защите и материальной поддержке.

Этот класс выступает в XVI в. естественной опорой и основой всего государственного строя. Ему важна власть для обеспечения своих интересов как внутри страны, по отношению к другим разрядам населения, так во вне, в соответственном направлении внешней политики, так как сбыт продуктов его хозяйства, наиболее выгодный, есть сбыт за границу, требующий выхода к морю и свободных торговых сношений с западноевропейским рынком.

Литовско-русские сеймы и в этом последнем отношении проявили ряд характерных тенденций. Вялые и неохотно напрягавшие силы страны в тяжелой оборонительной борьбе с Москвой, вяло и уклончиво относившиеся к обороне от татар южных границ, так как бедствия южных земель слабо волновали большинство вального сейма, состоявшее из представителей великого княжества и северных областей, — сеймы проявили неожиданную и сильную энергию в поддержке плана присоединения Ливонии. Слишком очевидна была опасность от захвата ее Москвой. Ведь Ливония была ключом к отпускной торговле всей Белоруссии и отчасти собственно Литвы и Жмуди [147] .

147

Ян Тарновский говорил, что и 10 гривен не даст за Вильну, если Рига попадет в руки Москвы; St. Karwowski. Weielenie lnflant do Litwy i Polski, 1558—1561, Познань 1873.

Литве приходилось принять участие в великой борьбе за господство на Балтийском море. 31 августа 1559 г. Сигизмунд-Август заключил с магистром ливонским, Готардом Кетлером, договор о принятии орденских владений «in fidem, clientelam et protectionem» [148] великого князя литовского. Прошли два года тяжелой войны, потребовавшей трижды посполитого рушенья и новых сборов «серебщизны».

^{Поместная конница. Гравюра XVI в}

148

«в верность, клиентелу и покровительство».

Ордена защита не спасла, а в 1561 г. начавшийся раздел Ливонии поставил на очередь вопрос о доле Литвы. Николай Радивил начал переговоры о присоединении Ливонии «suo motu» [149] помимо инструкций королевских. Сигизмунд-Август не сочувствовал столь решительному шагу, вероятно, под влиянием своих коронных советников. Вслед затем возник другой вопрос: ливонцы желали соединения не с одним великим княжеством Литовским, но и с короною Польскою. Поляки держались уклончиво, не желая ни усиления великого княжества, ни траты своих сил на ливонские дела.

149

«по собственной инициативе».

На Виленском сейме король провел в ноябре 1561 г. присоединение Лифляндии к обоим своим государствам, но так как на это нужно было согласие польского сената, то временно принял ее в личное свое подданство, обеспечив привилегии новых владений и признав Кетлера вассальным герцогом курляндским. Война затягивалась и вконец надрывала государственные силы.

Эта тяга Литвы к морю и свободным торговым путям ставила, как и военное и финансовое изнеможение, снова и острее, чем когда-либо, на очередь вопрос о литовско-польских отношениях. Для понимания отношений этого момента надо помнить, что помянутым процессом оживления торговых отношений с Западом Польша была охвачена и раньше и сильнее, чем Литва. Там еще в XV в. развивается крупный вывоз через Гданск и Силезию, сбыт хлеба и скота, лесного товара, особенно строевого леса, воска, мехов, льна, конопли, шерсти. Польские торговые пути получают огромное значение для средней и южной полосы владений Литовско-Русского государства, и выросшее на той же почве шляхетское движение добыло для польской шляхты то положение в государстве, к какому только устремилось в своих сеймовых ходатайствах шляхетское сословие литовских и русских земель.

Немудрено, что идея унии с Польшей значительно ожила в литовско-русской шляхетской среде. В сторону Польши тянула и надежда на облегчение в союзе с поляками борьбы с Москвой из-за Ливонии и расчет на выгоды участия в шляхетской торговле Польши с Западом, сильно стесненного польской границей, и на поддержку сильной польской шляхты в деле уравнения прав по отношению к высшему сословию и подчинения всех социальных отношений шляхетским интересам; кроме этих общих причин польских симпатий среди литовско-русской шляхты, южнорусские области, издавна испытывавшие влияние своих галицко-русских соседей, не могли не сознавать солидарности своих интересов в деле обороны от татар с турецко-татарской политикой краковского правительства и не тяготиться неудобством польской границы как для торговли, так и для разрешения счетов между соседями-землевладельцами: на сеймах литовских часто слышатся жалобы на обиды от пограничных польских землевладельцев и невозможность добиться управы и вознаграждения.

С польской стороны навстречу этим настроениям литовско-русской шляхты шел план совместной организации южной борьбы против татарско-турецкого поганства и не менее того стремление втянуть в оборот польского национального хозяйства богатый южнорусский земельный капитал. Вспомним тут же для связи с дальнейшим ту точку зрения на польские выгоды относительно Литвы, которую некогда формулировал Збигнев Олесницкий: для Польши важна не столько уния с Литвой как целым или даже ее инкорпорация, сколько ее раздел с отрезкой на польскую сторону южнорусских земель и Подляшья, издавна тянувшего к Польше и Мазовии.