Ливонская чума

— Ты полагаешь, родители ее убиты? — спросил Иона.

— Они ведь прятали ее, — напомнил Севастьян. — Никому не показывали, берегли, наверное. Одежка у нее была богатая, хорошо пошитая. Нет, она — любимое дитя. Если она оказалась одна в лесу, значит, точно попала в большую беду. Веди сюда. Передай ей, чтобы не боялась.

— Если уже подглядывать за тобой начала, значит, страх прошел, — улыбнулся Иона, впервые за все время их разговора. — Она странненькая, но привыкаешь быстро. Главное, постарайся в лице не меняться. Я мигом!

И он убежал.

Севастьян устроиться поудобнее. Приготовился. И все-таки не смог удержать удивленного возгласа, когда оруженосец вернулся, ведя за руку крохотную девчушку с опущенной головой. Одежда на ней обтрепалась и была испачкана золой, обветренные щеки горели, белые ресницы и брови странно выделялись на фоне красноватой кожи. «Интересно, — подумал Севастьян, — горбуньи бывают или совсем отвратительные с виду или обладают ангельскими личиками, прехорошенькими… Почему так?»

Лицо Урсулы не было детским. Но и на лицо взрослой девушки оно не походило. И заботы, и беды, и радости, и мечты Урсулы — все было другим, не таким, как у прочих девиц ее возраста.

— Вот, — сказал Иона, хмурясь для пущей серьезности, — вот Урсула. Ты уж прости, батюшка, что подобрал эдакое диво в лесу и тебе на шею повесил.

— Почему повесил? — удивился Севастьян. — Это твоя ноша, ты ее и неси, а моя шея тут совершенно не при чем.

Иона важно поклонился ему. Урсула, быстро глянув на своего покровителя, сделала книксен.

— Очень мило, — сказал Севастьян. — Думаю, мы здесь задержимся дня на два. Надеюсь, ты не все еще хутора поблизости обобрал, Иона? Что-нибудь осталось?

* * *

Жизнь Урсулы изменилась полностью. Это случилось так внезапно, что у девушки не было времени осознать эти перемены, прочувствовать их до конца, понять, что она потеряла и что приобрела. Просто она вдруг открыла глаза и увидела себя совершенно в ином месте, окруженной совсем другими людьми. И эти люди казались ей такими же знакомыми, как ее родители. Из одного сна она попала в другой, вот и все. Севастьян воспринимался ею как великий господин, к которому нельзя обращаться первой, если только он сам ее не окликнет. Иона был ближе и проще, Иону она почти не боялась и иногда тянула его за рукав, желая обратить на себя внимание.

Они вышли в путь на третий день после знакомства Глебова с Урсулой. Иона держал девочку за руку и следил за тем, чтобы шли не слишком быстро. Время от времени он сажал ее себе на плечи, чтобы отдохнула, однако подолгу носить ее отказывался.

— Сдается мне, она до сих пор вообще за порог дома не ступала, — сказал Иона Севастьяну. — Они ее не только от нас прятали. Вон как личико обветрилось!

— Просто кожа нежная, — возразил Глебов, посматривая на Урсулу искоса.

— Нет, — уверенно ответствовал Иона. — Она вообще дикая. Самых простых вещей не знает. Эти изверги ее в шкафу шестнадцать лет продержали! Я знаешь, что думаю? Я думаю, они не хотели показывать соседям дочку-горбунью. Мол, уродина — все такое… Некоторые считают, что такие дети рождаются в наказание за большие грехи.

— Какие у лавочника могут быть «большие грехи»! — фыркнул Севастьян.

— Да самые большие грехи как раз у лавочников бывают! — убежденно сказал Иона. — У них любви нет. У них за ставнями пауки живут.

— Несправедливый ты человек, Иона.

— Лучше не спорь со скоморохом, — заявил Иона и скорчил преужасную рожу.

И тут случилась удивительная вещь. Урсула, которая слушала их разговор, мало понимая, о чем говорят ее благодетели, увидела ионину гримасу и негромко рассмеялась.

Они даже остановились от удивления.

— Смотри ты! Умеет смеяться! — сказал Иона и растянул рот до ушей. — Вот так дела! Я думал, она всегда такая кисленькая, как лесная ягодка, а она и веселая бывает!

Он медленно встал на руки и поболтал в воздух ногами, после чего повалился на землю. Урсула снова засмеялась.

— Отменный фокус! — вскричал Иона, сидя на земле и глядя на свою крохотную приятельницу: их глаза как раз оказались вровень. — Я теперь знаю, как тебя порадовать.

— Идем, — оборвал идиллию Севастьян. — А то до Новгорода век не доберемся.

Как и в первый раз, разбойники показались перед Урсулой прямо из-под земли. Она даже узнала того загорелого черного человека, который снял ее с телеги. Завидев грабителей, Урсула впала в прежнее оцепенение. Она не закричала, не попыталась бежать, даже не закрыла глаз. Просто стояла и смотрела, как они подходят.

Ей почудилось, что сейчас все повторится: один ее спутник упадет под ударом ножа, второго свалят кулаком. И она снова останется одна.

Видимо, это неизбежность. Урсула мало понимала в том, как устроен внешний мир. Она успела разобраться только в одном: здесь все не так, как было дома. И не похоже на истории, описанные в чудесных книгах, которые приносил ей отец.

Но ничего из ожидаемого ею не произошло.

Севастьян ступил вперед, коснулся рукояти меча.

— Отойди! — проговорил он, не глядя на темнолицего разбойника. — Лучше отойди!

— А мне-то что, — равнодушно сказал разбойник и цыкнул сквозь зубы. — Нас тут восемь человек, а вас, я погляжу, двое.

— Восемь — это мне одному справиться, — ответил Севастьян без всяких эмоций. — Не думай, что похваляюсь.

Он уже узнал этих людей и ждал, пока и они его признают.

— Может, и не похваляешься, — согласился разбойник.

Разговор велся на спокойных, почти дружеских тонах.

И вдруг все разом переменилось. Кто-то в толпе вскрикнул:

— Глебов!

И, метнувшись вперед, повалился Севастьяну в ноги. Другие начали переглядываться. Еще один побледнел, отвел глаза. Прошло совсем немного времени — и вот уже вся шайка дружно кланяется перед Севастьяном, благодарит его за что-то и просит прощения.

Севастьян смотрел на них холодно.

— Вот вы чем занимаетесь, — сказал он наконец. — Для того ли мы с вами в живых остались?

Урсула, прижавшись к Ионе, глазела на Севастьяна как на полубога. Она не понимала, как такое возможно.