Ливонское зерцало

— Я пойду, пожалуй, — Николаус встал и взялся за шляпу. — Чтобы вас не отвлекать.

Ангелика бросила цветы, которые в эту минуту держала, обратно в корзину.

— Мы не отпустим тебя, Николаус. Ты наш кавалер и должен угождать нашим желаниям.

— Тем более, мы уже почти закончили, — поддержала её Мартина.

— Помнишь, мы не доиграли в Blindekuh? — заглянула ему в глаза Ангелика; она была так подкупающе мила.

— Вот сейчас и доиграем, — всплеснула руками Мартина.

— Сегодня нам никто не помешает, — продолжала Ангелика. — Тётушка занемогла, поранила где-то ногу и целые дни проводит в постели...

Быстро покончив с растениями и захлопнув книгу на пюпитре, девушки подхватили Николауса под руки и потащили его на галерею, а оттуда по лестнице в зал. Там никого не было в этот час — ни барона или Удо, ни слуг — и никто действительно не мог помешать простенькой, но такой занимательной, весёлой игре.

Разумеется, быть «слепой коровой» снова выпало Николаусу. Он подозревал, что так и будет, готов был к этому и не возражал, держался настоящим кавалером, для которого желание дамы — закон. И ему было приятно угождать красавице Ангелике, было приятно видеть, как искренне радовалась она и как ещё более расцветала от этой радости, от улыбки и смеха её красота. Приятно было видеть ему и...

Глаза-то ему здесь и завязали шёлковой лентой, и он более ничего уже видеть не мог.

Широко расставив руки, прислушиваясь и осторожно ступая вперёд, Николаус двинулся по залу. Иногда он делал внезапные быстрые выпады то в одну сторону, то в другую, а то резко оборачивался назад и хватал... воздух. Девушки хохотали и сразу перебегали на другое место. Делая выпады — истинные и ложные — оборачиваясь, поворачиваясь, Николаус совершенно потерял ориентиры, какие ещё некоторое время удерживал в памяти, и уже через несколько минут игры не представлял, в каком месте в зале он находится, где располагается камин, где начинаются лестницы на галерею, а где выход в кухню. Но игра стала занимать его не менее, чем занимала она девушек. Он в какой-то момент начал слышать два запаха — гвоздики и ванили. Это девушки нанесли себе на платье по капельке масел. Кто из них был «гвоздика», а кто «ваниль», Николаус долго не мог понять, потому что Ангелика и Мартина не подавали голоса, даже не смеялись.

Николаус остановился:

— Помнится, был у нас уговор...

— Какой уговор? — прошелестело у него за спиной платье Ангелики.

«Это — ваниль», — поймал её запах Николаус.

— Если я поймаю кого-то из вас, то поцелую.

— Сначала надо поймать! — хохотнула ему прямо в ухо «гвоздика».

— Поймай же, поймай!.. — серебристо засмеялась «ваниль». — Обещаю...

Николаус рванулся за ней, на голос, но схватил опять воздух. Тогда он на запах пошёл — сладкий и манящий, как самб любовное чувство. Он услышал вдруг, что источник запаха сейчас прямо перед ним. Это «ваниль» как будто замешкалась и не уходила, замерла, чтобы не выдать себя. Николаус, в коем все чувства были уже предельно обострены, ощутил тепло её, растекающееся в воздухе; и сладкий, сладкий, головокружительный дух благовония, как обещание любви, едва не ожёг его, затрепетали ноздри...

И он обхватил её.

За «ванилью» он услышал запах Ангелики, ошибки быть не могло.

Не снимая повязки с глаз, Николаус поцеловал её. Она не противилась, не отворачивала лицо, она для себя всё уже решила. Он губами нашёл её губы, поймал их — нежные, влажные, прохладные. И сладкие, сладкие губы Ангелики-«ванили». Взял их, созревшие мягкие ягоды. И почувствовал, что Ангелика ответила на поцелуй. Он поймал её, и она, пойманная, отдавала ему, победителю, то, что обещала отдать. Николаус целовал Ангелику долго и нежно, держал её крепко, и в крепкости этой — даже, пожалуй, властно. Но пленником был он...

Она наконец высвободилась из объятий.

— Господин Николаус! Я — Фелиция. И вы целуете меня. Вы очень дерзкий юноша.

— Как! — воскликнул в притворном замешательстве Николаус. — Разве я поймал не Мартину?

И он сорвал ленту с глаз.

Ангелика стояла перед ним. Прекрасная, она вся светилась. Она была сейчас — утренняя звезда.

Глава 41 Не всяк свят, кто ходит в церковь

очные посещения покоев Николауса прекратились, как, впрочем, прекратились и посещения дневные тайные. Призрачное видение не склонялось более над Николаусом в глухой полночный час, не заглядывало ему в сонное лицо, и никто не дул ему на ресницы, и никто не шептал, не звал в ночи: «Отик! Отик!..», и не валялся днём на его постели, не рылся в его сундуке, и не подкладывал под ложе восковых кукол, пронзённых в сердце иглой. Ничто не тревожило сна Николауса, кроме... кроме всё более разгорающегося любопытства. Всякий раз отходя ко сну и на всякий случай кладя подле себя меч на постели, посматривал наш Николаус на тот гобелен, за которым скрывался потаённый коридор; так и подмывало Николауса в тот коридор ступить и пройти по нему хотя бы шагов сто. Что там — в глубине коридора?.. Вопрос этот весьма занимал мысли Николауса в часы досуга; вопрос этот, назойливо крутящийся в сознании, бывало мешал ему заснуть.

Как-то, безуспешно борясь с бессонницей, Николаус предположил, что точно такой же тайный ход должен быть в другой стене, в противоположной, — ход к жилым помещениям ландскнехтов в Западной башне. Николаус припомнил слова старика Аттендорна, который говорил, что всё в замке устроено разумно и проверено временем; он и сам давно убедился, что лишнего камня, на которого ничто бы не опиралось, в Радбурге не было; в продуманности всего-всего, в полезности одного другому, а другого третьему, во взаимной увязанности, в простоте, служащей сложности, и в сложности, подчиняющейся простоте, казалось, таилась сила замка. И если где-то в этой «песне» звучало «а», можно было не сомневаться, что зазвучит и «б». И если глава начиналась с инициала, следовало быть уверенным, что завершится она точкой. Иначе б немец не был немцем.

Рассудив таким образом, Николаус поднялся с постели и, щёлкнув огнивом, запалил трут, зажёг свечу. Он поднял край гобелена, закрывавшего западную стену комнаты, и увидел... кирпичную кладку. Да, некогда здесь был ход, но его заложили кирпичом. Николаус заключил, что он уже хорошо понял строение замка. Одевшись, освещая себе путь свечой, Николаус вошёл в коридор, каким являлась к нему ночная гостья. Коридор сначала вёл в восточном направлении, потом, заметил Николаус, стал постепенно поворачивать к северу. Трудно было не понять, что коридор этот проходил внутри круглой крепостной стены. Пол, стены и своды коридора были сложены в основном из камня и только кое-где — из кирпича. Через равные расстояния — примерно через каждые пятнадцать шагов — Николаус находил вмурованные в стены держатели для факелов. Над этими местами на сводах с давних времён осталась копоть. Так же часто Николаус находил в стенах слуховые окна — совсем небольшие, только руку просунуть. Он намеревался посмотреть, куда же этот тайный ход приведёт, но, глядя на слуховые окна, подумал, что движение его сейчас хорошо видно со стороны, выдаёт его, ибо из-за слуховых окон, пусть и маленьких, он со свечой — как светлячок в ночи. Николаус решил пройти этот путь назавтра утром. Задув свечу, он на ощупь вернулся к себе в покои.

Едва рассвело, Николаус был уже на ногах. Войдя в тайный ход, он сначала столкнулся с полной темнотой, но после того, как прошёл с десяток шагов, увидел бледный свет, падавший через те слуховые окошки снаружи. Заглядывая в каждое из окошек, Николаус всякий раз видел одно и то же — Срединную башню.

Привыкнув к полумраку зрением, Николаус довольно быстро прошёл коридор до конца и упёрся в кирпичную кладку. Сразу за этой кладкой, как он догадался, были помещения Восточной башни, в которых жили благородные рыцари и в которых он уже сам не раз бывал. В некотором недоумении Николаус стоял перед кирпичной стеной и взирал на неё. Потом взялся её ощупывать. Он не мог понять, откуда Фелиция приходила к нему, как она попадала в этот коридор. Не через слуховые же оконца ночной бабочкой влетала!.. Стена была очень крепкая, сложенная мастерски, глухая.

Николаус уже собирался уходить, как заметил слева от себя маленькую железную дверцу.

Вот откуда являлась ночами Фелиция!..

Он потянул дверцу на себя в полной уверенности, что сейчас раздастся ужасный скрип. Однако скрипа не последовало. Петли дверцы были хорошо смазаны салом.

Николаус оказался в каком-то ответвлении коридора — более тесном, чем сам коридор. В ответвлении было достаточно светло для того, чтобы увидеть каменные ступени, уходящие вниз. Спустившись по этой лестнице, Николаус увидел яркую точку впереди. Точка эта была как звезда. Николаус пошёл на неё и скоро понял, что это — «глазок» в гобелене. Он посмотрел в «глазок» и увидел... помещение замковой церкви. Николаус был в этой церкви уже не раз, вместе с обитателями замка участвовал в молебнах. Сейчас он видел знакомое ему помещение сверху, почти из-под самых сводов.