Лодыгин

1869 год. В Москве — отголоски пропагандистской деятельности кружка Ишутина, затем проникновение из Петербурга идей чайковцев, распространяющих книги по естествознанию и особенно по социологии: Маркса, Лассаля, Пфейфера (о кооперациях), Флеровского и других. Чайковцы устраивают собеседования, чтения, лекции, создают читальни, библиотеки, кассы взаимопомощи, артели и потребительские товарищества. Молодежь живет небольшими квартирами — «коммунами», в которых идут бесконечные споры и толки о том, что делать дальше. Зреет мысль, что нужно идти в народ, нести ему знания, будить. Лодыгин пробует ответить на эти вопросы самостоятельно и пишет очерк о быте в бедном пансионе, о трагедиях молодых судеб. Педагоги училища прочат ему литературную карьеру, но он уже давно выбрал жизненную стезю.

…Сразу же после выхода из училища Лодыгина снова направляют в 71-й Белевский полк, и, получив по существующим правилам (3 года надо было отслужить после кадетского корпуса — до 1869 года включительно) право уйти в отставку, он делает это и едет в Тулу, где устраивается на Тульский оружейный завод… слесарем.

Этот шаг исследователями привычно объясняется денежными затруднениями молодого Лодыгина и желанием самому создать свой «летак», для чего нужно было изучить слесарное и кузнечное дело, но некоторые материалы указывают, кроме этих внешних, на одну тайную причину… Был в жизни Александра Николаевича коротенький период с лета 1865-го по осень 1865-го, который не вошел в его известную по архивам и печатным трудам военную биографию…

Он оказался в рядах нигилистов,о чем поведали нам воспоминания М. Слобожанина.

…Как-то вечером в вестибюле Павловского военного училища вПетербурге появился необычный для сих холодно-парадных стен посетитель — явно мастеровой — «в обычном костюм рабочего, достаточно грязный, нечесаный и немытый». Он опросил юнкера Сергея Кривенко. Тот вскоре вышел — в нарядном мундире павловца, — минуту недоуменно вглядывался в чумазого мастерового и… кинулся к нему навстречу: «Саша? Ты?»

Перед ним, высокий, статный, широкоплечий, стоял, улыбаясь, Александр Лодыгин. Весь его радостный вид словно говорил: «Ну что, брат? Ты все еще говоришь о «слиянии» с народом? А я — вот он я, только что «из самой гущи»!» Рукопожатие Александра было сильное и крепкое: он явно гордился своей жесткой мозолистой рукой.

Оказывается, он работал все лето поденщиком-молотобойцем на знаменитом Тульском оружейном заводе, изучал слесарное ремесло и собирается поработать еще и слесарем: «Это дело почетное, уважаемое среди народа».

А чумазый он оттого, что добирался до Северной Пальмиры то пешком, то на тормозах товарных вагонов — берег заработанные своим трудом деньги: пригодятся для учебы в Технологическом институте или университете и для постройки летательного аппарата.

В разгар их оживленной беседы в вестибюль вошел генерал Ванновский — начальник училища. «Генеральское сердце последнего не выдержало такого «неприличия», — пишет со слов Сергея Кривенко М. Слобожанин, — и он тут же начал отчитывать дерзкого нигилиста.

«— В каком вы виде? — набросился он на Лодыгина, — без галстука, в простых сапогах… Какой вы пример подаете моим юнкерам, я не потерплю… (И т. д. в том же роде).

Лодыгину после такой хозяйской любезности оставалось только уйти, что он и не замедлил сделать.

Сергей Николаевич, вынужденный, в силу военной дисциплины, молча перенести эту безобразную сцену, бросил в сторону Ванновского по уходу Лодыгина только одну короткую фразу:

— Это мой товарищ, — сказал он, но сказал, по-видимому, таким тоном, что Ванновский остановился.

— Кто такой этот ваш товарищ? — спросил он, глядя на бледное негодующее лицо своего подчиненного.

Сергей Николаевич объяснил, не преминув упомянуть, за что тот был удален из корпуса, и указал, что Лодыгин специально занимается электротехникой и прибыл в Петербург учиться.

Ванновский пришел в себя, и в нем заговорила человеческая струнка.

— Ступайте к нему, — сказал он, — и передайте, что я могу быть ему полезным.

— После случившегося Лодыгин не воспользуется вашей любезностью, — отвечал Сергей Николаевич.

— А вы все-таки ступайте и передайте ему то, что я сказал вам;.

— Но это бесполезно:..

— Прошу вас не рассуждать и делать то, что вам говорят. С ответом вы: явитесь ко мне на квартиру.

На имея права, ослушаться, Сергей Николаевич отправился к Лодыгину, и; так: как это было вечером, да он еще и позамешкался, то вернулся уже поздно — часов в 12. Ванновский еще не спал и при входе Сергея Николаевича нервно ходил взад и вперед по комнате.

— Ну что? — встретил он вошедшего.

— Как я уже говорил вашему превосходительству, Лодыгин не принял вашего предложения».

В этой сцене виден характер гордый, непреклонный, неуступчивый, хотя знавшие Лодыгина говорят о его отзывчивости, мягкости, доброте, но то с друзьями, единомышленниками.

Наверное, так же молча, как генерала Ванновского, выслушал он горькие упреки матери, гневную филиппику отца, услышавших о его решении пойти на завод рабочим.

Исходя из воспоминаний М. Слобожанина, первая попытка Лодыгина уйти на завод была не в 1869 году, как пишется во всех очерках (после выхода из армии в отставку), а летом 1865-го, то есть после выхода из корпуса, но до зачисления в полк: ведь Сергей Кривенко уже в начале лета 1867 года окончил Павловское училище и уехал из Петербурга на Тамбовщину, в Усмань, в 72-й Тульский полк, а через два месяца также ушел в отставку.

Первое бегство Лодыгина было, следовательно, непродолжительным: жизнь на дорогостоящих квартирах и учеба без всяких средств не получились. Проект летательного аппарата 18-летнего юноши никого всерьез не заинтересовал. Лодыгин вместе с 23 однокашниками идет в армию юнкером, уже проработав на заводе летом 1865 года, затем, как мы знаем, в Московское юнкерское училище и снова в полк. Только в 1869 году, уже 22-летним, уйдя окончательно в отставку, он приходит на Тульский оружейный завод вторично — учеником слесаря, затем слесарем.

Конечно, бедственное положение семьи могло сыграть роль в решении Александра Николаевича сделать удивительный для дворянина и воспитанника привилегированного военного учебного заведения шаг — пойти в рабочие.

Его отец Николай Иванович со своей общеизвестной честностью не мог нажить на казенных должностях капитала, а большая семья требовала немалых средств.

Принцип, который исповедовал отец: «Кто не работает, тот не ест, а работать надо честно», конечно, сыграл большую роль в становлении характера сына и его мировоззрения.