Логическая история цивилизации на Земле Дополнительные доказательства моей теории (часть вторая)

Вообще–то это как в сумасшедшем доме, не больше, и не меньше. За объяснением я оправлю вас к другим моими работам, или – ниже по тексту, к компрадорам. Если кратко, то чтобы рабы не убили своих хозяев их надо загрузить под завязку хоть и бессмысленной, но тяжелой работой, от сна до сна. И приучать к труду, ибо жизнь там очень уж располагает к лени. Гораздо логичнее предположить, что на «самом уединенном острове в мире» по словам Хейердала торговое племя выращивало поколения рабов. Недаром там, несмотря на внедренный батат (основная пища), которого на острове раньше не было, население его даже с момента открытия сократилось в два раза. Но не это самое главное. Какому первобытному дураку («первым обитателям») могло прийти в голову строить «каменные дома», не считая «широких культовых площадок» и считать «привычным материалом» камни весом «в восемь слонов»? Австралия тут ведь совсем рядом и я ее достаточно подробно изучил и описал в своей книге, так там аборигены вообще никаких домов не строили до тех самых пор как туда понавезли английских каторжников. И на Новой Гвинее ведь то же самое. То–то и оно, что ни на Новой Гвинее, ни в Австралии торговое племя так не появилось, туда ни по одному океанскому течению не попасть.

А вот куда достаточно легко попасть по суше или по морским течениям, там везде, без малейшего исключения, аборигены «изоляционистски» начинали «считать камень весом в восемь слонов» – «привычным материалом», равно как и «мегалитические сооружения» на «широких культовых площадках».

Необъясненное смешение рас

Вообще–то Хейердал не только «знаменитый путешественник и археолог», но и «этнограф», как написано под его портретом на книге, а из самой книги следует, что этнография его какая–то скучная. Вот, например: «Лаки не состоят в родстве с галла, обитающими на берегах Звай. Галла — типичные африканцы, кормятся земледелием и скотоводством, они прочно приросли к суше, им в голову не приходило связать лодку или плот, чтобы выйти на озеро. А в жизни лаки папирусная лодка играет важную роль, ведь они не только земледельцы, но и рыбаки и торговцы. Несмотря на черную кожу, лаки не негроиды, у них, как у большинства эфиопов, узкие лица, четкий рисунок которых наводит на мысль о жителях библейских стран. Как и монахи озера Тана, они пришли из области верховий Нила и принесли с собой искусство строительства лодок из папируса. Уже в 1520—1535 годах они, спасаясь от гонений, после долгого странствия достигли Рифт–Валли и уединились на глухих островах озера Звай со всеми своими церковными сокровищами и древними коптскими рукописями. Мне говорили, что рукописи сохраняются до сих пор, ведь галла ни разу не смогли проникнуть на острова, несмотря на четырехвековую вражду с лаки. Правда, в последние годы розни пришел конец, наладилась меновая торговля, некоторые семьи лаки даже перебрались на берег, но по–прежнему на озере делают только такие лодки, что на них кроме гребца может поместиться от силы один человек. Да и то он рискует перевернуть тонкую связку папируса, если не будет сидеть тихохонько, вытянув ноги вперед или свесив их по колено в воду» (конец цитаты, выделение – мое).

Это описана Эфиопия, район рифтовых озер. А «верховья Нила», откуда они якобы «пришли», – тоже Эфиопия. Значит, эфиопы – не негроиды, что подтвердит вам любой начинающий этнограф первого курса университета. Но Хейердал, будучи этнографом, должен знать, что в Эфиопии больше языков, чем в Дагестане (в Дагестане – более сорока) и среди них в Эфиопии есть, например, амхарский язык, который принадлежит негроидам. А амхаарцы – это презренные для торговцев (аравийцев, главным образом йеменцев – будущих торговцев) «труженики земли» (все те, кто работают руками, а не головой, включая земледельцев, животноводов и охотников), который за то и презирают, что они неспособны торговать и хорошо жить на торговые прибыли. Но ведь и лаки у Хейердала – в основном торговцы, значит, надо сделать прямой, а не выкрутасный вывод, что лакцы – аравийцы. А если бы он еще и «Британнику» почитал, то у него бы очень четко вышло, что богатые и успешные эфиопы, включая императорскую династию Хайле Селасие Мариам, – аравийцы, йеменцы, торговое племя, будущие евреи. И осталось бы только рассмотреть, как они откололись от своего торгового племени и окуклились в эфиопском знаменитом рифте. В результате этнография данной точки Земли была бы не такой скучной.

Кроме того, я ведь недаром выделил немного выше слова «земледельцы, рыбаки, торговцы». Земледелие всегда понималось как полеводство на относительное больших площадях и как товарное производство для простого обмена, хотя оно и включает огородничество на балконе, цветоводство на подоконнике, садоводство в кадке. Последними видами «земледелия» вполне могут заниматься люди, занятые в другой сферой производства, ныне это называется хобби. Рыбаки, например, физически не могут заниматься полеводством, так как когда надо пахать, сеять, косить, молотить, тут и идет самая рыба, косяками. Ее ловить надо день и ночь, поэтому пахать, сеять, косить, молотить – некогда. А «швец, жнец и на дуде игрец» бывает только в анекдоте, специально придуманном народом, чтобы показать невозможность такого сочетания производственных интересов. Вот торговлю, каковая впервые и была начата на морском берегу, можно сочетать с рыбной ловлей, если ареал и возможности торговых прибылей слишком узки, как у лаки. И именно поэтому я настаиваю, чтобы Хейердал вычеркнул из занятий лаки земледелие и оставил бы только упомянутые хобби. Но, собственно, он, довольно подробно описывая жизнь лаки (мне тут невозможно все это процитировать из–за длинноты), так и сделал. У лаки – огороды, а не поля. И на маленьком острове среди озера для полей нет места. А вот гала – «типичные африканцы», они же амхаарцы, наученные торговым племенем настоящему полевому земледелию, им и занимаются.

Переберемся на Канарские острова, где живут гуанчи (стр. 193–194): «…Сантьяго, антрополог по профессии, к тому же сам одно время живший на Канарских островах, рассказал ему про загадочных гуанчей, населявших уединенный архипелаг, когда их «открыли» европейцы, чьи внуки в свой черед «открыли» Америку. Одни гуанчи были темнокожие, низкого роста, другие — высокие, светлокожие, с голубыми глазами, русыми волосами и орлиным носом. На пастели, выполненной в 1590 году, видно группу коренных жителей Канарских островов, у них золотистая борода, светлая кожа, мягкими волнами спадают на плечи длинные желтые волосы. И еще Сантьяго рассказал про чистокровного русоволосого гуанча, с которым он познакомился, учась в Кембридже. Это была мумия, привезенная с Канарских островов. Подобно древним египтянам и перуанцам, коренные жители архипелага умели бальзамировать трупы и делать трепанацию черепа. Но так как светлокожие гуанчи больше смахивали на викингов, чем на племена, которые нам обычно рисуются при слове «Африка», родились догадки о древних северных колонистах на Канарских островах и даже гипотезы, будто архипелаг есть не что иное, как остаток затонувшей Атлантиды. Но на севере Европы не бальзамировали тела и крайне редко делали операции на черепе, и ведь это лишь две из ряда черт, связывающих гуанчей с древними культурами североафриканского приморья. Исконные жители Марокко, обычно именуемые берберами, многих из которых арабы больше тысячи лет назад вытеснили на юг, в Атласские горы, представляли такую же смешанную расу, как гуанчи: одни были малорослые, с темной кожей, другие — высокие голубоглазые блондины. Потомков этих древнейших марокканских типов по сей день можно увидеть в глухих селениях Марокко. Мы смотрели на шлейф над могучим вулканом на острове Тенерифе. В ясную погоду его видно с берега Марокко. Чтобы найти родину гуанчей, вовсе не надо отправляться в Скандинавию или погружаться на дно Атлантического океана. Возможно, они попросту потомки коренных жителей ближайшего материка, которые сумели в древности преодолеть морской барьер, как это сделали мы на самодельной лодке из папируса». В общем, загадка Канарских гуанчей заключается не столько в том, кто они, сколько в том, как они попали на острова. Когда сюда, задолго до плаваний Колумба, пришли европейцы, у гуанчей не было никаких лодок, даже долбленок или плотов. И дело не в нехватке древесины, потому что на Канарских островах росли могучие деревья. Гуанчи, и темные и светлые, были типичные сухопутные крабы, они занимались только земледелием и овцеводством. Им удалось привезти овец с континента. Но выйти в море с женщинами на борту, везя с собой скот, могли только рыбаки или представители морского народа. Пастушескому племени такое не по плечу. Почему же гуанчи забыли морские суда своих предков? Может быть, потому, что предки не знали никаких лодок, кроме парусной мадиа из папируса, вроде тех, что до наших времен применяли на северном побережье Марокко? Лодочный мастер, который умеет лишь вязать лодки–плоты из папируса и никогда не видел, как сшивают из досок водонепроницаемый корпус, будет беспомощно сидеть на берегу, оказавшись на острове, где нет ни папируса, ни камыша» (конец цитаты).

В связи с этой цитатой у меня только один вопрос: чем занимается наука антропология и сами антропологи? Ведь цитата–то от двух антропологов разом. И эти беспомощные мысли – плод науки? Ведь нельзя себе представить, что два антрополога представили только свои сиюминутные воззрения, не упомянув последние достижения конкретной науки. Или это и есть «последние достижения»? Или антропологи только измеряют головы, руки, ноги, уши, носы и так далее и скалывают свои измерения в кучки как дети, играющие в камушки на берегу?

Евреи ныне – белые, лишь чуть–чуть смуглей, например, скандинавов. Но Адам–то ведь цвета земли, и в Библии это прямым текстом написано, ибо бог его из земли и вылепил. Кроме того, общеизвестно, что даже негры белеют на севере, не говоря уже об их потомках. И если на неизвестных финикийцев плюнуть, как я это сделал выше, так как они – евреи, то окажется, что это и есть торговое племя, повсюду возившее свои разборные корабли. Если не верите, почитайте Ренана или мою критику ого воззрений. А китайские, японские евреи (самураи) ведь ныне – желтые. Но это получается при сильно перекрестных браках. Но опять же. Не один путешественник написал, что, например, японская элита здорово отличается антропологически от простого народа. Причем «раса» элиты здорово смахивает на семитов. И сам Хейердал ведь пишет, что даже инки и майя, как и элита египтян, использовали близкородственный инцест (родные брат и сестра), желая сохранить в целости и сохранности «расу» богов Солнца. И ведь после второй мировой войны половина элиты Эфиопии живет теперь в Израиле. И хоть они и черные, но другие антропологические параметры–то куда девать?

Значительные следствия из двух типов папирусных лодок

Обнаружить–то он обнаружил типы, только вывода из этого не сделал, так как не знал моей теории. Такая вот цитата (стр. 246): «Развалины Ниневии лежат в глубине страны, в более чем 800 километрах от устья Тигра, примерно в 600 километрах от финикийского порта Библ на Средиземном море. <…> Ниневийская стела, хранимая ныне в Британском музее, свидетельствует, что месопотамские моряки знали камышовые лодки двух видов. Семь из высеченных на стеле лодок связаны на египетский лад, корма и нос загнуты вверх. <…> Ниневийская стела о многом нам говорила. В частности, мы отметили разницу между тремя ладьями в открытом море и тремя лодками в прибрежных камышах. У первых и нос и корма загнуты вверх, как у древних ладей Египта и Перу, у вторых корма обрезана, это не давало защиты от морской волны, зато было очень удобно, вытащив лодку на берег, поставить ее вертикально для сушки, как это было заведено и в Старом и в Новом Свете. В Месопотамии до сих пор вяжут маленькие камышовые лодки, в Египте же папирусная лодка исчезла вместе с папирусом, и, если бы не древние фрески, вряд ли кто–нибудь знал бы, что у египтян тоже были такие лодки. А вот в Перу до наших дней сохранились оба вида лодок, изображенных на ниневийской стеле. Испанцы встречали их по всему побережью империи инков, кое–где их можно увидеть и сейчас, и, сравнивая с изображениями на тканях, сосудах и рельефах древнейшей доинкской поры, убеждаешься, что оба типа ничуть не изменились с тех времен…» (конец цитаты).

Из этой цитаты мы имеем следующее.

Указанные 800 и 600 километров дают нам самое сердце аравийской пустыни, где моря столько же, сколько и вдоль Нила. Прибавим сюда, что даже деревянные корабли намного более позднего времени как бы имитировали «египетские» (финикийские) очень высокие, загнутые нос и корму. И прибавим, что в натуре–то нашли не папирусные лодки в Египте, а деревянные. Поэтому не доказано, что ниневинские лодки – папирусные, они вполне могут быть разборными деревянными. Но это, в общем, и неважно. Важны другие обстоятельства.

Ниневинская стела еще раз доказала, что торговое племя всюду являлось со своими лодками, так как никому другому не взбрело бы в голову в пустыне рисовать и складировать корабли. Притом это правило с появлением ниневинской стелы в дополнение к фараоновским фрескам и южноамериканским «двухпалубным» кораблям в пустыне становится каноническим. Так что теперь–то уж фараоновским не только фрескам, но и «живым» кораблям удивляться не приходится. То есть, торговое племя, сжившись со своими кораблями как со старым, обтрепанным халатом Обломов, не хотят их менять ни в жизни, ни в художественном воображении. И даже в пустыне.

Теперь зададимся вопросом: почему у нынешних кораблей в отличие от «ископаемых» низкая корма? И даже у парусников. То есть, чем выше их скорость, тем ниже корма. Хейердал заметил, что «у вторых корма обрезана, это не давало защиты от морской волны» и на этом свои выводы закончил. Но из описания его страданий в бурю можно сделать более подробный вывод, открывающий для исследователя новые перспективы. Хейердал не плыл, а дрейфовал, притом выкидывал в бурю плавучий якорь для того, чтобы лодка становилась поперек волны, а не боком к ней, ибо боком к волне, и ребенок знает, – гибель. Из–за этого якоря скорость лодки всегда была меньше скорости набегавшей с кормы волны. Именно поэтому, чем выше собственная скорость судна, тем – ниже корма, что отлично видно по современным скоростным судам, точно так же «обрезанным» как и папирусные лодки второго типа, без высокой кормы, равной высоте форштевня.