Логопед

Поначалу он не мог себе представить, как можно начать наводить мосты. Эти люди потеряли все. В один момент их лишили должностей, льгот, чинов, против некоторых были заведены уголовные дела. Многие в ожидании следствия сидели под домашним арестом. Рожнов знал, сколько речеисправителей числили его личным врагом. При таких обстоятельствах его посольство воспримут как оскорбление. Но ничего другого ему не оставалось, и он скрепя сердце поручил составить список людей, которых прежде всего планировалось привлечь к работе. Визиты он решил наносить лично, без помощников — ведь на инспекции он когда-то приезжал не один и сейчас не хотел, чтобы у бывших речеисправителей возникали нежелательные ассоциации.

Свой объезд он начал со старого портового квартала, где дома чередовались со складами, лавками и крошечными неприветливыми кабачками. Рожнов приткнул машину у какого-то ветхого строения, перешел площадь, превращенную в рыбный рынок, и зашагал по улице, уставленной длинными темными суровыми домами.

Внезапно из какого-то подъезда появились трое и перегородили ему дорогу. Двое, оба верзилы, были в черных ватниках и бесформенных кепках. Лица их поражали какой-то одинаковой безгласной бессмысленностью. Третий, небольшого роста человек, был в куцем пальто и мятой шляпе и чем-то напоминал уличного актера — может быть, лицом, худым, горестным и очень выразительным. Этот человек шагнул к Рожнову и ткнул ему небольшой плакатик с надписью: «Деньги давай!»

Двое верзил как по команде показали Рожнову короткие моряцкие ножи.

«Немтыри!» — подумал Рожнов, делая шаг назад. В последнее время много их от отчаяния занялось разбойничьим промыслом. Он не испугался, но едва подавил в себе желание оглянуться, которое могло бы быть воспринято как сигнал к атаке.

— Ребята, — негромко произнес он, зная, что его не слушают, — может, поговорим?

Бессмысленные лица не изменились, и неизвестно, чем бы это кончилось, но тут человек, похожий на уличного лицедея, видимо, вожак, неожиданно вытолкнул из себя странный короткий звук — вопль изумления. Он вглядывался в Рожнова, будто узнавая, а потом стал быстро писать что-то прямо на плакатике, поперек грозной надписи. Он протянул плакатик Рожнову, и тот прочитал:

«Юрий Петрович! Это вы?»

Двое в кепках непонимающе переглянулись.

— Я, — подтвердил Рожнов.

«Простите, ради Бога! Я вас не узнал! Я Федосов, вы меня не помните!» — быстро чертил человек, уснащая каждую фразу восклицательным знаком.

— Не помню, — с виноватой улыбкой ответил Рожнов.

«Я знаю, вы не можете меня помнить! Вы были у нас с проверкой! Нас недавно выпустили, а директора исправдома посадили!»

— Какого исправдома? — спросил Рожнов, краем глаза наблюдая за движениями двух других немтырей: тем, видимо, не нравилось, что их подельник вступил в какие-то переговоры с жертвой. Но ножи они спрятали.

«Широковского! Я там восемь лет пробыл, а эти еще больше! Вы нас извините!!!» — быстро писал человек.

— Ничего, ничего, — произнес Рожнов.

Двое других начали приближаться, но их вожак повернулся к ним и издал низкий неописуемый рык. Последовал странный диалог, состоящий из чудовищных звукосочетаний — гука, рокота, рычания, мява. Верзилы брызгали слюной, и все трое размахивали руками. В конце концов, вожаку, по-видимому, удалось что-то втолковать им: они замолкли и стали смотреть с уважением. Вожак повернулся к Рожнову и написал на плакатике:

«Они совсем безумные, очень долго сидели! Уходите сейчас, они вас не тронут!»

— Спасибо, — со всей искренностью поблагодарил его Рожнов и, медленно обойдя парочку, стал удаляться. Один раз он, не вытерпев, оглянулся: двое с тем же бессмысленным выражением глядели ему вслед, а Федосов тянул их за локоть, чтобы они следовали за ним в противоположную сторону. Рожнов, сдерживая себя, дошел до нужного дома — его номер он увидел еще с прежнего места — и бросился в подъезд. Кажется, те не заметили, куда он скрылся.

Речеисправитель жил на последнем этаже. Лифт не работал, но Рожнов со стремительной легкостью, подстегиваемый недавней жутковатой встречей, преодолел все лестничные площадки и очутился перед массивной двойной дверью. Он свесился над перилами: в подъезд за ним никто не вошел. Кажется, не уследили. Рожнов позвонил.

Через какое-то время дверь наполовину открылась, и в проеме возникло небритое лицо со скучными глазами и огромной нижней челюстью.

— Мне бы Пунгвина Василия Мелентьевича, — спросил Рожнов.

Человек обвел его взглядом.

— Ну, я Пунгвин, — произнес он так зычно, что эхо отдалось в подъезде.

— Я Рожнов, — просто сказал Рожнов.

Пунгвин уставился на него, двигая своей громадной нижней челюстью, которая оказалась очень подвижной. Наконец, посторонился и открыл дверь шире.

— Проходите, — зыкнул он. Видимо, Василий Мелентьевич просто не мог говорить тише.

Рожнов вступил в квартиру. Повсюду, даже в коридоре, стояли аквариумы с рыбками. Пунгвин двигался меж ними, как огромный морской окунь. Но это была невероятно громкая рыба: каждое слово Пунгвина тяжким громом отдавалось в ушах.

— Садитесь! — прогремел он, вполне мирным жестом указывая на втиснутый меж двух громадных аквариумов стул.

Рожнову показалось, что речеисправитель плохо слышит, и он, немного повысив голос, начал рассказывать о целях своего визита, но тут Пунгвин грянул:

— Что вы кричите? Я вас прекрасно слышу.

— Простите, — сказал оглохший Рожнов. По обе стороны от него любопытные пучеглазые рыбы прижались мордами к стеклу, разглядывая незнакомого посетителя. — Вот, собственно, зачем я здесь. Вас зовут назад. Вы нам необходимы. Обстановка очень сложная.

— Понадобился, значит? — протрубил Пунгвин на такой ноте, что Рожнову захотелось зажать уши. Пунгвин это заметил. — Это у меня голос такой, — пояснил он децибелом ниже. — Бывало, как крикну в полную мочь — люди на пол садятся.

— Кандидаты? — решил уточнить Рожнов.

— И кандидаты тоже. Которым речь надо было исправлять, те быстро исправлялись. Чуток пообщаемся — и все, народ начинает говорить по правилам. Времена сознательные были.

Пунгвин задумался о тех давно ушедших временах, а потом неожиданно предложил чаю. Рожнов отказался.

— А я вот сейчас все больше с рыбами общаюсь, — поведал Пунгвин. — Они-то сами молчат, но слушают. Молчать полезно. Никогда не ошибешься, если будешь молчать. А то знаете, какое время настало: теперь один закон, а завтра — другой. Сегодня сказал слово, и ничего. А завтра брякнул что-нибудь — и привлекли тебя.

Во время этого монолога вода в аквариумах от звуков пунгвинского голоса дрожала, и рыбы выписывали в этой дрожащей воде нервные эллипсоиды.

— Василий Мелентьевич, — сказал Рожнов, — вы перед законом чисты. Нам ваш опыт необходим. Создается новая служба, и дело это срочное. Опытные специалисты требуются, как воздух.