Локальная метрика

— Десять, ноль восемь, пятьдесят девять. День, когда всё началось.

Борух потрещал колёсиками, потянул ручку.

— Мимо!

— Хм… — Ольга глубоко задумалась, — а если… Пятнадцать, одиннадцать, тридцать шесть?

Треск, треск — щелчок.

— В самую дырочку! — кивнул майор, поворачивая ручку. — А это что за дата?

— Мой день рождения. Оказывается, для него это куда более личное, чем я думала…

— О, да ты скорпион! — сказал я. — В тебе должно быть полно яда и коварства… Стоп, а почему «Тридцать шесть»?

— Ого… — перебил меня майор, — это что за хрень?

Кубическое пространство, ограниченное толстыми двойными стенками ящика, походило на внутренности настенных часов — большая спиральная пружина и сложная система вращающихся с тихим жужжанием шестерён. Центр композиции — две грубо стилизованные фигурки — одна чёрная, с жирным графитным блеском, вторая — белая с искрой, как твёрдый каменный снег. От них исходило непонятное, как будто тянущее внутри, на уровне селезёнки, ощущение. Фигурки закреплены в металлических зажимах и медленно вращаются друг относительно друга, почти соприкасаясь плоскими основаниями.

— Механический часовой замыкатель, — сказал Борух. — В какой-то момент вот этот шпенёк зайдёт вот в эту вилочку. Видите? И верхняя фигурка опустится, войдёт в соприкосновение с нижней, вращение заправит эти выступы в эти пазы… Тогда второй конец коромысла передвинет переключатель и разомкнёт эти два провода.

— Видела я похожую конструкцию, — кивнула Ольга, — правда, давно дело было.

— А я, кажется, видел такие фигурки. У той мулатки, как её, ну…

— Эвелина?

— Точно. Не такие у неё были?

— Не «такие», а эти самые. Это рекурсор, он на весь Мультиверсум один такой. Мы думали, что, когда он был похищен, Эвелина погибла. Теперь я знаю, что нет. Спасибо, это ответило на многие вопросы.

— Не на наши, — жёстко сказал майор. — Итак?

— Рекурсор надо замкнуть. Никто и предположить не мог, что они знают достаточно, чтобы вот так завесить фрагмент, но предательство Эвелины многое объясняет. Она была оператором.

— Кто «они»? — спросил Борух.

— Контора. Карасов. Куратор. Твои старые друзья, майор.

— Чёрта с два они мне друзья.

— Как скажешь. Тогда замыкаем рекурсор, и их планы идут лесом, ты ведь не против?

— Я был бы не против, — покачал головой Борух, — но вот в чём дело… Эта штука действительно такая важная?

— Важнее некуда. Артефакт высшего порядка.

— И что случится, если мы его, как ты говоришь «замкнём»?

— Теоретически — «фрагмент» отвиснет. Полностью сольётся со здешней метрикой, станет недоступен извне, как вся Коммуна.

— Коммуна?

— Послушай, ты можешь задать миллион уточняющих вопросов, и тебе ничуть не станет понятнее. Вы слишком многого не знаете, — нетерпеливо сказала рыжая, — но мне некогда рассказывать всю историю Мультиверсума с начала времен.

— Мне не нравится слово «теоретически», — сказал я.

— Никто не знает точно, как работает рекурсор, — равнодушно пожала плечами Ольга, — но это не мешает нам его использовать.

— Кому «вам»?

— Вы до вечера будете вопросы задавать?

Борух захлопнул дверцу ящика.

— Я тебе не верю, — сказал он. — Когда с этой штукой игрались в прошлый раз, результат мне не понравился. Либо ты всё объясняешь, либо мы всё оставляем как есть. До прояснения картины мира.

— Как скажешь, — неожиданно легко отступила Ольга, — это самый простой, но не единственный путь.

Майор отнес ящик в сейф, запер его на два разных ключа. Один отдал мне.

— На случай, если эта рыжая зарежет меня во сне, — сказал он, то ли шутя, то ли серьёзно.

— Почему ты настроен против неё?

— Она слишком хитрая. Не люблю таких. И хотелось бы сначала выслушать другую сторону конфликта.

В комнате, которую я решил временно считать своей, тоже есть душ. Вода текла почти без напора и оказалась ледяной настолько, что мне стоило больших усилий не взвизгивать. Но помыться надо было — от футболки так и несло потом, порохом и адреналином. Хорошо, что я прихватил запасное бельё.

— Стирать собираешься? — в дверях стояла бесшумно вошедшая Ольга, глядя на брошенные на полу трусы.

— Я не стираю! — ответил я решительно.

— Принципиальная позиция?

— Если я, вдобавок ко всем прочим достоинствам, буду ещё и стирать, Вселенная не выдержит такого совершенства! Мирозданию придётся убивать котёнка за каждый постиранный мной носок — чтобы восстановить равновесие. Маленького, мягкого, пушистого котёнка с трогательными зелёными глазами! Тебе не жаль маленьких пушистых котят?

— Очень жаль, — засмеялась Ольга. — Поможешь?

Она достала из кармана перевязочный пакет.

— Надо повязку сменить, а одной рукой неудобно… Надеюсь, такой поступок не отразится на поголовье котят во Вселенной?

— Придётся для равновесия совершить что-нибудь неожиданно аморальное… — ответил я самым серьёзным тоном. — Не знаю, что это будет, но я придумаю! Давай сюда руку.

Ольга уселась верхом на стул и положила вытянутую руку мне на плечо. Наклонившись над повязкой, я оказался лицом прямо над вырезом блузки, и, разматывая бинт, изо всех сил боролся с косоглазием. От Ольги приятно пахло женщиной и слегка полынью с миндалём. Когда я размотал повязку, запах усилился, вызывая лёгкое головокружение. Под бинтами оказался лишь тонкий шрам, почти царапина. Попытался вспомнить, сколько времени прошло с тех пор, как её зацепило моей картечью, но не смог — кровь стремительно отлила от головы к совершенно иной части тела.

— Кажется… перевязка тут не нужна…

— И правда… — рыжая подалась вперёд, и мой взгляд сам собой скатился в декольте. — Всё зажило! Но это же не помешает нам совершить что-нибудь неожиданно аморальное? Для равновесия?

Раненая рука переместилась с плеча на шею, потянув мои губы к её губам, а вторая рука отправилась проверить, куда отлила кровь от головы.

Мы совершили довольно много всякого аморального. И это было очень здорово.

Глава 23. Иван

Ацетон не то чтобы замёрз, но при наклоне поверхность в бутылке становилась горизонтальной не сразу. Если в прошлый раз он вёл себя как моторное масло, то теперь — как трансмиссионное. Сколько же сейчас? Минус восемьдесят? Минус девяносто? Плохо даже не это, а то, что динамика отрицательная. Температура падает, и происходит это всё быстрее. Это плохая новость. Хорошая в том, что связь работает. Под маской у меня гарнитура, установленная на голосовую активацию, чтобы не лезть каждый раз под одежду за кнопкой. Отойдя от дома метров на сто, я сказал: «Приём, дорогая, это я, приём!» — и через некоторое время, которое понадобилось жене для того, чтобы перестать орать на микрофон и вспомнить про тангенту, услышал в ответ: «Ой, здесь же надо нажимать, да?». Подождав, пока она догадается отпустить клавишу, ответил — так связь была установлена. Постепенно жена освоила эфирную дисциплину, научилась вовремя нажимать и отпускать кнопку передачи, и мне стало уже не так грустно и одиноко в этой темноте. И даже почти не холодно — одежда с подогревом оказалась намного лучше химических грелок, хотя их я прихватил тоже. Это внушает даже некоторый осторожный оптимизм, хотя, если вдуматься, особых поводов для него нет. Но я не рефлексирую, следуя доктрине «шаг за шагом делать необходимое».