Локальная метрика

Ольга прилегла за холмиком, откинула сошки модерновой винтовки и припала к прицелу. Я рухнул рядом, а Борух с Анной поскакали дальше. Может, мне надо было с ними? Понятия не имею. Упер автомат магазином в землю, прицелился из него в летающую штуку. Она не выглядела сбиваемой автоматным огнем, но надо же что-то делать?

— Не стреляй! — шикнула на меня рыжая. — Внимание только привлечёшь…

А я что? Я со всем удовольствием. Я не то, что некоторые — мысль кого-то угробить не доставляет мне ни малейшей радости. Тем более что я вообще не в курсе, кто это там летает. Воюют они, судя по всему, с группой Карасова, а он только что чуть не превратил нас с радиоактивный пепел. Так что я к ним без сочувствия. Может эти, на леталке, нам вообще союзники?

Похоже, что нет. Ольга, прицелившись, нажала на спуск — винтовка сухо и громко щёлкнула, как пастушеский кнут. Ни дыма, ни пламени, и звук не похож на выстрел. Стреляла она по летунам, нанесла ли какой-то ущерб — непонятно. Платформа всё время двигалась, маневрируя в воздухе, но мне показалось, что после выстрела она дёрнулась и изменила траекторию.

Хлоп! Хлоп! — рыжая стреляла не часто, но равномерно. Перед холмиком, за которым мы лежали, внезапно зафонтанировала пылью сухая земля. Я не сразу понял, что это по нам стреляют, и только поэтому не сделал почву менее сухой.

Я даже не успел толком испугаться — во всяком случае, больше, чем уже был напуган, — когда сбоку, из канавы, по которой бодро убежали майор с брюнеткой, стремительно вылетел огненный просверк и встретился с этим летающим недоразумением. Грохнуло, вздулось дымное облако, тут же ушедшее вниз струями от винтов, и платформа быстро, по пологой дуге пошла на снижение. Ольга перевела прицел на колёсный броневик, провожая его стволом, Анна в канаве быстро и сноровисто перезаряжала гранатомет.

Хлоп! — Ольга. Вжух-бац! — Анна. Не знаю, кто из них нанёс больший ущерб, но бронемашина остановилась и тут же получила в борт снаряд от танка. На этом, собственно, бой и закончился. Я так ни разу и не выстрелил, так что не знаю, за что Ольга сказала мне: «Молодец». Может, за сухие штаны похвалила.

Потом Ольга с рации «бардака» уговорила Карасова сдаться, и мы встретили живого и невредимого отца Олега — чему лично я рад. Мне было неловко за то, что мы так и не собрались его искать в пустом городе. Умом понимаю, что шансов не было — и всё-таки как-то не очень красиво вышло. Хорошо, что он выжил.

Потом оказалось, что у Ольги есть какой-то «заместитель по внешней безопасности и разведке». Интересно, а по каким ещё вопросам у неё есть заместители? Это неприятно напомнило мне, что некоторые рыжие девушки, как совы — не то, чем они кажутся. Но задница у неё всё равно идеальная, факт.

Самым героическим моим поступком в этот день стало то, что я всё-таки не сблевал, когда летуны с упавшей платформы лопнули, как перезрелый помидор под ботинком. В основном, правда, потому что желудок был пустой. Стер со щеки что-то мокрое и красное, стараясь не смотреть, что именно, отошёл в сторонку и закурил. И даже почти с первой попытки. Это кем надо быть вообще, чтобы в такой шахид-снаряге воевать? Люди бывают очень странными — и это я ещё мягко выразился.

Потом мы снова погрузились в «бардак» и долго ехали, а когда вылезли — оказались посреди города. Ну как, «города»… Городка. Чем он меня на первый взгляд удивил — отсутствием машин, магазинов, кафе и рекламы. Единственный транспорт, который я заметил — старенький, но ухоженный трамвай, который ехал по рельсам — но без контактного провода. Он катился посередине улицы, небыстро, так, что гуляющие по проезжей части люди спокойно расходились, уступая ему дорогу. На заднем сцепном устройстве висела задорная белокурая девица с хвостиками, лет двенадцати на вид, в желтом сарафанчике из-под которого торчали сбитые коленки. Девочка помахала мне рукой, чуть не сверзившись на рельсы, и трамвай укатил дальше.

Нас с Борухом и Олегом провели по казённому учрежденческому коридору и оставили в мрачноватой комнате — без окон и с жёсткими деревянными стульями. На одном из них дремал, привалившись к стене, мужчина лет сорока, высокий и крепкий, с измождённым небритым лицом и руками человека, не чуждого физической работы, одетый почему-то в расстёгнутый на груди теплый комбинезон и зимний тельник. На коленях у него лежал толстый свитер, а глаза скрывались под плотной повязкой из грязноватого бинта.

Наша возня его разбудила, он неловко повернулся, свитер упал на пол и слепой завозился, пытаясь его нашарить рукой. Я поднялся со стула и подал ему одежду.

— Спасибо, — сказал он, уставившись замотанными глазами мимо, — кто бы вы там ни были.

— Артём, — представился я, испытывая некоторую неловкость. Странно общаться с человеком, который не может тебя увидеть.

— Иван, — ответил тот коротко.

Все замолчали — обсуждать что-то в его присутствии было… Невежливо, что ли? Так и просидели минут пятнадцать, пока не пришел Ольгин «заместитель по» и не увел слепого, поддерживая его за локоть.

Потом сидели ещё полчаса или около того — часов у меня не было, мобильник вообще не помню, куда делся. Тот же заместитель вернулся и поманил за собой на этот раз меня. Я пошел — а почему, собственно, нет? События последних дней меня морально вымотали, и было уже как-то даже всё равно. Надеюсь, меня там покормят и разрешат покурить, а то очень хочется. От объяснений, что происходит, я бы тоже не отказался, но есть и курить хочется сильнее.

Сначала со мной долго беседовал некий Семён Маркович, тоже чего-то там по безопасности. Только не внешней, а внутренней. Я не стал спрашивать, является ли он тоже замом моей рыжей зазнобы или сам по себе рулит. Моложавый и подтянутый дядька лет пятидесяти, суховатое лицо, горбатый нос, седина на висках, тщательно выбрит. Вымотал все нервы, сволочь такая. И спрашивал, и спрашивал, и спрашивал… Вроде вежливо, без наезда, но в такие подробности биографии норовил залезть, о которых я вообще никому рассказывать не собираюсь. Пусть мои скелеты в шкафах покрываются пылью дальше. Очень уж ему хотелось выяснить, почему это я в деревне жил, и как так получилось, что все пропали, а я нет. Деревня моя, впрочем, осталась там, где была и сюда не перенеслась, так что придётся ему мне на слово поверить. И чёрта с два я знаю, почему так вышло. Наверное, буду отзываться на кличку «Счастливчик».

А ещё въедливого безопасника страшно интересовало, отчего да почему я оказался ровно там, где засели военные из какой-то там «конторы», и не имею ли я, случайно, к ним какого-нибудь отношения. И моё «да хер его знает, как так вышло» его не устраивало. К счастью, потом пришёл Евгений, который зам, и принес какие-то бумаги, почитав которые Семён Маркович от меня отстал. Сказал только, что первичные допросы задержанных отсутствие моей связи с Конторой пока подтверждают, но он всё равно будет за мной приглядывать. Я подумал, что Борух так легко тут не отделается. Однако на этом мои страдания не закончились — Евгений сопроводил меня в подвал и сдал на руки раздражённому человеку в лабораторном халате.

Он представился как «профессор Воронцов», усадил меня на стул в чём-то вроде телефонной будки и сунул в руки какой-то планшет. Профессор выглядел не молодым и не старым, а что-то среднее: вроде и седой и с залысинами, а резвый, как будто ему не больше тридцати. Но при этом склочный, как будто ему лет тысяча. Планшет оказался без кнопок и вообще, кажется, цельный. Как будто пластина тёмного полированного камня или вулканического чёрного стекла. Размером дюймов десять-двенадцать по диагонали, если планшетными мерками мерить, толщиной сантиметра два. Массивная такая штука.