Лондон, любовь моя
Шрифт:
— Но как, черт побери, это помешает им выжить сестер Скараманга из «Прибрежного коттеджа»? — Данди внимательно разглядывал лицо мистера Кисса, словно ища на нем следы сумасшествия.
Джозеф Кисс не слишком умело завел машину, и она резко скакнула вперед.
— Завтра, Данди, у нас уже будет на руках указ о статусе «Прибрежного коттеджа». Ты обратишься за помощью к моей сестре. Тебе она не откажет. И тогда пропадет всякий интерес к «Прибрежному коттеджу». А тем временем денек или два Фоксы будут наслаждаться прогулкой по местам, не знакомым подавляющему числу лондонцев. По правде говоря, это почти символично, — пробормотал он, выезжая на Хар-роу-роуд. К облегчению Данди, дорога в этот час была пуста. — Какое впечатление получат они, когда узнают обо всех этих старых
Несколько дней спустя Данди встретил мистера Кисса на Эссекс-стрит, у спуска Уотер-гейт, и нашел его в еще более благодушном настроении, чем прежде. Они часто встречались на этом месте. Отсюда можно было либо углубиться в лабиринт Ковент-Гарден, либо спуститься на набережную и перейти Темзу по Хангердфордскому мосту. Сначала все окрестные здания лежали в развалинах после бомбежек, а теперь единственным, что осталось от прежней улицы, были старые ворота, которые вели прямо к реке. Поскольку день был исключительно жаркий, в небе висело знойное марево, и мистер Кисс, казалось, сам излучал слабое победное сияние.
— Ближе к вечеру будет гроза, Данди.
Когда они спускались по ступенькам к набережной, он достал из кармана листок бумаги. Это была копия извещения адвокатов сестер о том, что их коттедж включен в список исторических памятников первой категории, что Кенсингтонский совет признал их участок в санитарном плане совершенно безопасным, что прежняя жалованная грамота является действительной и что коттедж бесспорно принадлежит им и будет принадлежать им или их наследникам вечно.
Данди поздравил мистера Кисса.
— Они должны быть просто счастливы! Ты что же, загипнотизировал Фоксов?
— Разве что чуточку, мой мальчик! Маммери связался со своими друзьями-цыганами, обитающими где-то в районе Уормвуд-Шрабс, и те с превеликим удовольствием приняли участие в этой забаве. И Мэри тоже помогла. Мы преследовали их некоторое время. В конце концов, они были просто счастливы, когда мы вывели их оттуда, а меня они до сих пор считают своим спасителем. Они думали, что я тоже заблудился. Теперь они и слышать ничего не хотят о «Прибрежном коттедже» и вряд ли вообще когда-нибудь спустятся в метро!
— Так что ты остаешься героем сестер Скараманга, — с пафосом сказал Данди.
Мистер Кисс продолжал сиять.
— Восхитительное чувство, мой мальчик, и вполне заслуженное. Фоксы пусть занимаются тем, в чем знают толк. Зачем им коттедж? Единственная печальная новость заключается в том, что присяжные признали Кирона невиновным. Большинство свидетелей были его жертвами, но адвокаты постарались, чтобы они не внушали никакого доверия. Кстати, не ощущаешь ли ты, мой милый Данди, что духи времени оборачиваются против нас?
— Брось, старина! Сейчас не время для пессимизма! Они пошли на запад, к Чаринг-Кроссу, и мистер Кисс
натянул на глаза шляпу, прикрываясь от бьющего в глаза солнца.
— Еще два-три года, Данди, и мы увидим закат Золотого века!
Ворота паломника 1965
Сидя на крайнем сиденье вагона метро, с грохотом проносящегося между станциями «Виктория» и «Слоун-Сквер», Мэри Газали исподтишка наблюдала за двумя старичками, которые, пытаясь удержать в равновесии доску, играли в шахматы, скорее всего начав игру на кольцевой и проехав мимо «Кингз-Кросс» и «Хай-Стрит-Кенсингтон» уже по меньшей мере раз тридцать. С растрепанными бородами, в засаленных твидовых пальто, грязных штанах и истоптанных башмаках, они были почти неотличимы друг от друга. Они попивали вино, передавая друг другу бутылку, но при этом, казалось, не пьянели. Раньше Мэри часто ездила на метро, чтобы обрести покой. Она разглядывала пассажиров, пытаясь найти способ
заглушить чужие голоса, чтобы не попадать в один поток с отчаявшимися, злобными, разочарованными, больными, уязвленными сознаниями, подчас планирующими жуткие преступления. Лекарства, которые она принимала теперь, помогали заглушать работу мозга, однако ей стало не хватать того экстаза, который она раньше испытывала.Она взглянула на схему, висевшую над головами старичков, и, увидев, что до «Ноттинг-Хилл-Гейт» осталось еще пять остановок, посмотрела на часы. Она вполне успевала на встречу с дочерью в их любимом итальянском ресторанчике. Встреча была назначена на шесть. Ровно в пять тридцать она вышла из «Палас-отеля» на Виктория-стрит, где ее все любили и где она имела шансы стать главным администратором. Чуть раньше Хелен позвонила ей на работу и предложила встретиться: по словам дочери, у нее были чудесные новости. Мэри подумала, что Хелен наконец готова объявить о своей помолвке, потому что чувствовала, что у дочери уже несколько месяцев развивается необыкновенно страстный роман, хотя та не сообщала ей даже имени юноши. Доехав до своей станции, она поднялась и услышала, как один из игроков сказал с тихим удовлетворением:
— Тебе шах, глупый старикан!
Его друг понимающе хихикнул в ответ. Мэри была приятна их компания. Много-много лет она встречала на кольцевой линии таких вот старичков, все эти годы, с того момента, как ее выпустили из Вифлеемской больницы и поместили в пансионат Сент-Джонс-Вуд, откуда она очень быстро сбежала, потому что там были недовольны ее дружбой с Джозефом Киссом. Поначалу она попыталась встречаться одновременно и с мистером Киссом, и с Дэвидом Маммери, но потом мать Маммери вернулась из санатория и забила тревогу. Где это ее сын пропадает по ночам? Постепенно Мэри поняла, что с ее стороны было ошибкой заводить такой странный роман. Со своей стороны, Джозеф Кисс проявлял полное понимание и хотел помочь им с Хелен сложить в единую мозаику то, что произошло до спасения из охваченного пламенем дома, и то, что случилось после. Некоторое время Мэри была очень захвачена этой идеей, а вот интерес Хелен стал ослабевать по мере того, как начали публиковаться ее книги. Сейчас на книжной полке у Мэри стояли все четыре книги Хелен, а кроме того, она часто брала их в библиотеке для того, чтобы на формулярах набралось побольше отметок о выдаче.
В тесной толпе, она приблизилась к медленно ползущему, гудящему эскалатору и, встав на него, начала скользить взглядом по расположенным слева плакатам, рекламирующим белье и сигареты. Затем толпа вынесла ее к турникету, у которого стоял контролер, и тут она увидела по ту сторону заграждения Хелен и помахала ей. Сегодня Хелен была модно одета. Коротко постриженные волосы, высокие сапоги, лимонного цвета чулки, красное мини-платье. Обрадовавшись тому, что дочь наконец перестала одеваться во все черное и задумалась о своем внешнем виде, Мэри поцеловала ее.
— Ну как ты, дорогая?
— У меня потрясающие новости, мам. Но сначала наш чай, как обычно. Идет?
Когда они шли по подземному переходу и потом по лестнице к южному выходу с «Ноттинг-Хилл-Гейт», обрамленное рыжеватыми волосами бледное овальное лицо Хелен светилось от возбуждения. Они прошли мимо мрачного, с черным куполом здания «Коронет-Синема» и вошли в заведение «У Марии». Хозяйка с радостью их приветствовала:
— Мэри! Хелен! Неужто пришли отведать мою стряпню! Идете вечером на концерт?
— Что-то вроде того, Мария.
Проскользнув за столик, Хелен взяла в руки меню, хотя и без того прекрасно знала, что именно закажет. Мэри поглядывала в окно на шумную улицу у «Вулворта», где люди, кажется, не покупали ничего, кроме цветов, и выходили из магазина с таким видом, будто ограбили оставшуюся без охраны оранжерею, разгладила скатерть, поправила кружевные салфетки, приборы для специй, подставки для тарелок. Удивляясь разнообразию растений, которое тащили все эти люди, Мэри села на скамью. Ей было приятно смотреть на симпатичных молодых людей в ярких нарядах, и она подумала, что вечерний Лондон стал почти таким же красивым, как те места, по которым она бродила в Стране грез.