Лондон. Биография

То была эпоха застройщика, когда громадные деньги делались за счет передачи Совету Лондонского графства пригодных для освоения участков в обмен на право строительства в «деликатных» зонах. Имя им легион: Сентерпойнт, Лондон-Уолл, Юстон-центр, Элефант-энд-Касл – весь Лондон, казалось, изменился превыше всякой меры и до неузнаваемости. Это был вандализм, соучастниками которого с радостью стали правительство страны и муниципальные власти. С лица земли исчезли обширные участки Лондона – Принтинг-Хаус-сквер, Каледониан-маркет, больница Св. Луки, отрезки Пиккадилли, куски Сити. Все это было разрушено в ходе так называемой «комплексной перестройки». По духу своему этот акт преднамеренного изглаживания и забвения вполне соответствовал той атмосфере «веселых шестидесятых», что ярко проявлялась в других частях Лондона. Словно и время, и лондонская история на практическом уровне перестали существовать. В погоне за прибылью и за немедленным удовлетворением возникающих потребностей люди превратили собственное прошлое в некое зарубежье.

Можно ограничиться тремя примерами из 1960-х годов. В 1962 году был разрушен Лондондерри-хаус на Парк-лейн, чтобы освободить место для отеля «Хилтон». В 1966 году ради строительства муниципального микрорайона были уничтожены георгианские улицы, составлявшие Пакингтон-эстейт в Излингтоне; в 1963 году в соответствии с планом «модернизации» был снесен громадный Юстон-арч – портик вокзала Юстон. Мир музыки и мир моды были охвачены возбуждением «ультрасовременности», и точно такое же отрицание, отвержение прошлого господствовало в архитектуре и градостроении. «Веселый» Лондон шестидесятых – «Лондон на качелях» – был един во всех своих проявлениях, и немалой долей своего «качания» он был обязан орудиям бригад, занимавшихся сносом.

Лондон всегда был уродливым городом. Это черта его естества. Его постоянно перестраивали, рушили, калечили – это свойство его истории. В этом городе никогда не соблюдалась древняя заповедь: «Проклят будь тот, кто сдвинет старые межевые знаки». На протяжении столетий лондонских градостроителей отличала беспечность, с какой они разрушали городское прошлое. Это отразилось даже в песнях былых веков:

Снесут, порушат Лондон наш,И я ему с тоскойСпою за упокой…

В 1960-е годы нечто подобное могли бы спеть вокзал Виктории, Найтсбридж и Сент-Джайлс-серкус.

И этот милый наш приют –Он тоже в Лету канет.Его без лишних слов снесут,Когда черед настанет…

В 1260-е годы в ходе полной перестройки уорда (городского округа) Бридж-уорд были уничтожены старые «обветшалые» строения прежних веков. В 1760-е годы были разрушены все средневековые городские ворота, поскольку они якобы «препятствовали свободному течению воздуха»; в том же десятилетии «благоустройства» в одиннадцати уордах Сити сносились дома ради прокладки новых улиц. Это была крупнейшая единовременная перемена в Лондоне после Великого пожара, произошедшего столетием раньше. Далее, в 1860 году парламентский акт об объединении приходов дал добро на снос четырнадцати городских церквей, часть из которых была возведена Реном после того пожара. 1860-е вообще были годами великого разрушения, когда, как пишет Гэвин Стамп в книге «Меняющаяся столица», «перестраивали половину Лондона… город, судя по всему, был настоящим кошмаром – пыль, грязь, леса, суета». Прокладка Куин-Виктория-стрит и постройка Холборнского виадука сопровождались масштабным разрушением старейших частей Лондона; городской ландшафт изуродовали пути и станции разнообразных железных дорог – в частности, Лондонско-Чатемско-Дуврская железная дорога прошла над улицей Ладгейт-хилл и испортила вид на собор Св. Павла. В подобном же пренебрежении собором обвиняли и застройщиков 1960-х годов, так что создается впечатление, что разрушение Лондона происходило непрерывно.

То, что эти волны великого вандализма накатывали на город в 60-е годы каждого столетия, может показаться простым совпадением – если только вы не склонны верить тому, что развитие города подчиняется некой циклической закономерности. В этом случае можно ожидать, что в 2060-е годы будет разрушено многое из того, что построено в XX веке.

И другие аспекты 1960-х годов видятся ныне взаимосвязанными. Необычайно и поистине беспрецедентно выросла преступность, которая за 1955–1967 годы утроилась и не проявляла признаков уменьшения к концу десятилетия. В подталкивании малообеспеченных молодых людей к воровству и грабежам большую роль, по всей видимости, сыграли культ юношеской силы и установка на немедленное удовлетворение потребностей. Однако свой вклад в атмосферу явной и неявной агрессии внесли и многоквартирные башни, и спекуляция недвижимостью, и кричаще-яркие моды. Были сняты ограничения, касавшиеся градостроительных проектов и возведения административных зданий, но сняты они были и со всех прочих проявлений лондонского бытия. Позднейшие волны молодежных протестов – от хиппи и «детей-цветов» конца 1960-х до панков 1970-х – были выражением смятения и тревоги в чрезвычайно неустойчивом городском обществе.

Административное тело Лондона продолжало неуклонно расти, подобно некоему подводному чудищу. В 1965 году был создан Совет Большого Лондона (СБЛ), в ведении которого находились 32 административных района, занимавших около 610 квадратных миль территории; как всегда в административной истории Лондона, это был плод политического компромисса, касающегося полномочий различных уровней власти. Пример путаницы – идея о том, что за «дороги городского значения» должен отвечать СБЛ, за «магистральные дороги» – министерство транспорта, а за «местные дороги» – административные районы. Однако «путаница», вероятно, неточное слово для характеристики того, что является фундаментальным состоянием лондонской администрации. Соперничество дорожных служб очень похоже на соперничество приходских советов и городских властей в первые десятилетия XIX века по вопросам освещения и санитарии. В Лондоне всегда царил бардак – потому-то, возможно, он и выжил. Так или иначе, на СБЛ была возложена ответственность за новый «план развития» Лондона, включавший в себя вопросы рассредоточения населения, занятости, транспорта и реконструкции городских районов, – план, отражавший все ту же старую иллюзию, что город можно каким-то образом подчинить воле администраторов, политиков и проектировщиков. Но у Совета Большого Лондона уже в момент его образования были коротки руки для контроля и надзора за ростом города, который, по крайней мере по части населения и занятости, успел вовлечь в себя весь юго-восток Англии. Область административной ответственности СБЛ уже тогда была слишком мала, планы его были бессмысленны. Иначе и быть не могло.

Но происходило и другое, ничьему контролю не поддающееся. Убывала торговля. Производственные предприятия переводились из Лондона в другие места или закрывались; стремительно выросла безработица. Самые важные перемены произошли на Темзе: очень быстро, один за другим, лондонские доки были сочтены ненужными и неуместными. Их размеры не позволяли управляться с новыми контейнеровозами, и в любом случае торговля со странами Содружества быстро уменьшалась. Ост-Индский док прекратил работу в 1967 году, его примеру два года спустя последовали док Сент-Кэтрин и Лондонский док. В 1970 году были закрыты Суррейские коммерческие доки – и так далее, пока берега Темзы не сделались пустыми и оголенными, лишь гулкими складами и пустырями напоминая о былой гордости Лондона. Куинхайтский док, чья история не прерывалась с саксонских времен, был разрушен весной 1971 года, на его месте вырос роскошный отель. В определенном смысле это одно из проявлений движения Лондона – города, в котором одни виды коммерции должны уступать место другим. Но запустение в районе доков, прежде служившем центром и средоточием городской коммерции, в некоем более важном смысле стало символом Лондона 1970-х годов.

Некоторые обозреватели назвали 1960-е годы временем «невинности» – хотя тогдашний уровень преступности и вандализма мог бы дать основание для иных выводов; так или иначе, вся невинность, какая еще существовала, улетучилась в следующем десятилетии, когда вернулись старые проблемы Лондона. Экономический бум конца 1960-х сменился спадом середины 1970-х. Лондон утратил и веселость, и немалую часть энергии. В городе торговли и коммерции внезапный их упадок породил изрядное смятение и тревогу. На какое-то время показалось, что жизнь Лондона остановилась. Это, в свою очередь, обеспокоило городскую администрацию. Лондон был болен и нуждался в притоке свежих жизненно-торговых сил.

Долгому эксперименту с жилыми муниципальными башнями пришел конец; его ознаменовал несчастный случай на стройке в Ронан-Пойнте в 1968 году, когда погибло несколько человек, но самое главное – эксперимент противоречил и духу времени, и, безусловно, духу Лондона. Ставку теперь сделали на возведение жилых микрорайонов «высокой плотности» и «низкой этажности», что в определенном смысле означает попытку воспроизвести атмосферу былых городских террас. В то же время были приняты меры для оживления лондонского центра; новые планы предусматривали защиту городской среды и улучшение работы общественного транспорта. В частности, прекратился снос викторианских и георгианских зданий – наоборот, стали выделяться субсидии на реставрацию старых и обветшалых строений. Разрушение города вновь сменилось успокоением и консолидацией. Это породило так называемую «джентрификацию», когда представители среднего класса и хорошо оплачиваемые профессионалы переселялись в ветхие дома и захудалые части города с тем, чтобы отреставрировать их и вдохнуть в них новую жизнь. Примерами районов, извлекших пользу из подобной перемены в составе владельцев и общей направленности, могут послужить Излингтон и Спитлфилдс. «Зеленый пояс» повернул город лицом к самому себе. Границы Большого Лондона отодвинулись теперь в такую даль, что лондонцы взялись за благоустройство более близких частей города. Лондон уплотнялся и укреплялся – возможно, готовился сполна реализовать свой внутренний потенциал.

В период спада и мрачных ожиданий возникли, помимо прочего, страхи, что Лондон может стать ареной социальных конфликтов. В число задач администрации вошли поэтому профилактика и лечение городских хворей. Так, в конце 1970-х Совет Большого Лондона финансировал новые коммунальные проекты, целью которых была поддержка уязвимых и маргинальных слоев населения; помощь получили, в частности, этнические и сексуальные меньшинства. Это была не только дань лондонским демократически-эгалитаристским инстинктам, но и необходимая в трудные времена мера. Начали удовлетворяться подлинные нужды города, которые в прежние годы игнорировались или эксплуатировались. Важно также, что в период реставрационных субсидий и джентрификации сохранность Лондона стала предметом серьезной и все возрастающей общественной озабоченности. Была отвергнута идея опоясать Лондон автомагистралями; активное противодействие на местном уровне не дало провести в жизнь проект реконструкции Ковент-гардена, предполагавший строительство пешеходных мостков над транспортным потоком. К середине 1970-х в Лондоне уже было около 250 «заповедных зон», расположенных во всех частях города и свидетельствующих о новом уровне внимания к лондонской «ткани» и социальной истории. Наконец-то прекратились враждебные действия против города. Ликвидация в 1986 году Совета Большого Лондона оставила его без объединяющего органа власти, но он этого как будто и не заметил; по сути дела Лондон вернулся к старинному укладу жизни, когда у каждого уорда было свое особое лицо. Город при этом начал обретать былую мощь. Введение должности мэра и учреждение ассамблеи для всего Лондона никак существенно не изменят ни его природу, ни направление его движения [152] . Он не поддается директивному управлению и централизованному планированию. Легче контролировать отдельные его элементы.

152

На референдуме 1998 г. большинство лондонцев высказалось за введение общегородской должности мэра и учреждение выборной ассамблеи Большого Лондона. Первые выборы мэра и ассамблеи состоялись в мае 2000 г. Традиционные полномочия лорд-мэра Сити остаются при этом прежними.

Ярчайшим подтверждением этому стало проектирование и создание Доклендс. В 1981 году для обновления и возрождения района лондонских доков, пребывавшего в запустении после их закрытия, была учреждена компания «Доклендс девелопмент корпорейшн». В территорию ее деятельности вошли Уоппинг, Розерхайт, Айл-оф-Догс, Силвертаун, северный Вулидж и Бектон; там был выделен ряд требовавших особого внимания «предпринимательских зон», где не взимались ни местные, ни государственные налоги. Для транспортного сообщения должны были служить аэропорт Сити, городская железная дорога Доклендс и продолженная Юбилейная линия метро. Но, как и у большинства лондонских проектов, результаты оказались во многом отличны от запланированных и предсказывавшихся. Символична в этом смысле судьба набережной Канари-уорф. Ее главной достопримечательностью стал 800-футовый небоскреб, венчаемый пирамидой (которая рождает имперские ассоциации) и предоставляющий съемщикам около десяти миллионов квадратных футов офисной площади. Первая компания-застройщик отказалась от реализации проекта, а пришедшая ей на смену фирма «Олимпия энд Йорк» обанкротилась, когда строительство башни близилось к завершению. Достраивать ее взялся третий консорциум, хотя избыток офисной площади в других частях столицы не сулил быстрого покрытия издержек. И все же каким-то образом проект удался. Съемщики нашлись, и весь комплекс Канари-уорф процветает.