Лондон

– Беда в том, – признавалась она буднично, – что я женщина.

Так объяснил ей приходской священник. Он выступал с проповедью об Адаме и Еве и воспользовался случаем сурово предостеречь прихожанок:

– Помните Еву, о женщины, если хотите спасти ваши души. Ибо в женской природе поддаться разнузданности и грехам плоти, равно как и смертному греху. Женщинам особенно грозит ад.

Это был убеленный сединами старец, перед которым Мейбл преклонялась. Проповедь напугала ее, и при очередной встрече она взмолилась:

– Отче, почему женщины больше склонны ко греху?

Старик добродушно улыбнулся:

– Это заложено в их природе, дитя. Господь создал женщину слабейшим сосудом. – (Это было давнее убеждение, восходившее к самому святому Павлу.) – По образу и подобию Божьему создан мужчина, чадо мое. Мужское семя передает сие совершенное сходство. Женщина же есть простое вместилище, где семя созревает, а потому ниже. Она все же может достичь небес, но ей, как низшей, это труднее.

Мейбл переваривала эти авторитетные сведения несколько дней. Кое-что по-прежнему ставило ее в тупик, и вот она, боясь прогневать доброго старика и извиняясь за докучливость, вновь приступила к нему:

– Но если мужское семя исполнено совершенного сходства, то как получается, что женщины рождаются тоже?

Священник ничуть не разгневался и положил руку ей на плечо.

– Правильный вопрос, – ответил он. – Видишь ли, семя бывает ущербным. Но это – и в том одно из чудес Божественного творения – бытует по необходимости, дабы имелись сосуды для продолжения человеческого рода. Это все?

– Отче, я дивлюсь еще вот чему, – отозвалась она кротко. – Если дитя рождается лишь от мужского семени, то почему дети часто похожи не на отца, а на мать?

К ее облегчению, старик буквально просиял:

– Божье провидение воистину удивительно. Ты мыслишь как врач, дитя мое! Точного ответа на твой вопрос не существует, но великий философ Аристотель, – священник улыбнулся этому подтверждению его собственного учения, – полагал, что младенец, вызревая в утробе, питается материнскими соками, которые могут оказывать определенное влияние. Посему можешь считать, что дело в этом.

– И последнее, отче, – смиренно сказала она. – Коль скоро женщине так трудно спастись, то что мне делать?

На сей раз священник нахмурился, но не потому, что пришел в раздражение, а потому, что не знал.

– Сложно сказать, – ответил он наконец. – Молись усердно. Повинуйся мужу во всем. – Он помедлил. – Некоторые сказывают, дитя мое, что только девами небеса покоряются с легкостью. Правда, эта стезя не для всех.

Из той сердечной беседы Мейбл усвоила три вещи: во-первых, женщины суть низшие существа; во-вторых, у нее самой может иметься талант к врачеванию; в-третьих, девство являлось самым верным путем на небеса. В первом и последнем усомнился бы мало кто из ее современников.

Поэтому неудивительно, что через несколько лет она, осознав, что вряд ли найдет себе мужа, испытала желание вести религиозную жизнь по велению своей вдумчивой натуры. Однако столкнулась с препятствием почти непреодолимым. «Мы лишь простые рыбаки», – признала она.

Упадок рода Барникелей, при викингах процветавшего, был неуклонным и, вероятно, неизбежным. С момента завоевания старые датские фамилии теряли владения и последовательно оттеснялись нахлынувшими из Нормандии купцами, а также ширившейся сетью германских ганзейских портов. Нынешний Барникель Биллингсгейтский промышлял рыбой. Нет, он не торговал на улице, хотя лоток имел, но, кроме рыбы, занимался и прочими морскими грузами. И хоть он преуспевал и был уважаемым человеком, пусть и подверженным периодическим вспышкам ярости, положение, которое он имел в обществе со своими товарищами-рыботорговцами, примерно соответствовало статусу зажиточных ремесленников. А это намного ниже того, что занимали купцы-оптовики вроде Булла и Силверсливза.

Но что за беда? Для тех времен было обычным делом, что зрелых женщин оказывалось больше мужчин, – так распорядилась природа. В Англии этот разрыв составлял примерно десять процентов. К поколению Мейбл он увеличился из-за того, что все больше мужчин принимали сан и соблюдали целибат, по крайней мере в теории. Резонно было ждать, что и многие женщины изберут религиозную жизнь.

Только это не так. Большие женские монастыри действительно существовали, но были немногочисленны, элитны и дороги. Они предназначались для дочерей знатных семейств и самых богатых купцов. И хотя Католическая церковь любила идеализировать отдельных набожных женщин, ее воззрения на них как на сосуды более слабые не порождали интереса к широкому насаждению женских орденов. Что до смиренного купца и ремесленника, то лишние женщины оказывались абсолютно незаменимы в хозяйстве и торговых делах.

Поэтому Мейбл и не светило служить Господу в какой-либо официальной обители.

Ее спасло упорство. Девушка прознала о монастыре, куда на черные работы брали сестер-мирянок. Крестоносцы некоторых орденов держали даже женщин-сиделок. Наконец для нее нашлось место в больнице при богатом приорстве Святого Варфоломея. Вступительный взнос не понадобился.

И Мейбл была счастлива. Ей нравилось ухаживать за больными. Она знала все тамошние лечебные травы, полезные на деле или нет, и вечно искала большего. В кладовке у нее образовалась настоящая сокровищница: склянки, горшочки, коробочки. «Одуванчик очищает кровь, – растолковывала монахиня. – Клоповник помогает при облысении, ясменник – при лихорадке, водяные лилии – при дизентерии». Для тяжелобольных она исправно носила святую воду от регулярных каноников [25] богатого приорства или помогала цеплявшемуся за жизнь страдальцу пересечь Лондон и прикоснуться к какой-нибудь святой реликвии, в которой, как она знала, заключалась его единственная надежда на исцеление или, что еще лучше, на спасение души.

25

Регулярные каноники, или каноники-августинцы, являются священниками, чьей жизни свойственны некоторые черты монастырского уклада, например общежитийный уклад и совместное пение на богослужениях.

А еще был брат Майкл. Уже в начале июня, впервые увидев его, она уверилась в святости монаха. Иначе с чего бы сыну зажиточного купца покинуть Вестминстерское аббатство не ради богатого приорства, но ради его бедной родственницы – больницы? Она не уставала восхищаться его спокойными, исполненными достоинства манерами и тем обстоятельством, что он читал книги и был мудр.

Но вот прошел месяц, за ним другой, и она поняла, что ее мнение о нем разделяли не все. Это разгневало Мейбл. «Он слишком хорош для них», – бурчала она. И, продолжая восторгаться им, понемногу начала и опекать.

Брат Майкл смотрел на городские ворота и махал рукой.

– Вот и он, – радостно заметил клирик при виде устремившегося к ним олдермена Булла.

Человек, злее которого в Лондоне не было, и впрямь пребывал в сквернейшем расположении духа.

Он бы и не пришел, когда бы не мать. Она умоляла его неделями: «Помирись с Майклом, пока я жива». Олдермен раздраженно отвечал, что она вовсе не умирает, но та знай твердила, что, дескать, никто не ведает своего часа. Настал момент, когда он уже не смог этого вынести.

Почему мать всегда становилась на сторону Майкла? Так было с самого его рождения. Сам-то он куда меньше думал о младшем брате. И едва тот ушел в монастырь, стал презирать его. А уж когда Майкл покинул его в июне, ярость Булла не знала границ.

– Наши пожертвования! – вопил он. – Псу под хвост!

С тех пор он не разговаривал с Майклом.

Но истинная причина, по которой мать настаивала на их встрече, крылась в другом. Он знал эту причину отлично.

Дело было в Боктоне. Несмотря на задержку, созданную переметами, плавание завершилось успешно. Состоялись переговоры с Абрахамом, сделку назначили на завтра. Именно это и потрясло его благочестивую матушку.