Лондонские сочинители

— Словом, — заключил Сигфрид, — прощай, Рыло, прощай, Дудка.

* * *

На следующее утро Уильям отправился на Лейстолл-стрит; он выбрал час, когда Чарльз наверняка уже сидел в конторе.

Дверь открыла Тиззи и, увидев Уильяма, как-то странно хихикнула.

— А это вы, мистер Айрленд? Давненько вас не было видно.

— Я понятия не имел, что мисс Лэм захворала. И пришел, как только…

— Она все еще плоха. Но уже садится. Извольте подождать внизу.

Войдя в гостиную, Уильям увидел там мистера Лэма: старик сидел на турецком ковре, скрестив ноги.

— Берегитесь стражи, — обратился он к Уильяму. — Стража является, когда никто не ждет.

— Простите, сэр?

— Стража приходит в ночи. [110] Так оно идет от века.

Мистер Лэм замолчал. Не прошло и минуты, как в комнату вошла Тиззи.

— Мисс Лэм тотчас же спустится, мистер Айрленд.

— Надеюсь, не ради меня? Прошу вас, если она все еще нездорова…

— Да она уж засиделась на одном-то месте.

Когда в дверях гостиной появилась Мэри, Уильям сразу заметил в ней перемену. Теперь она казалась гораздо более спокойной, чем прежде, будто была целиком поглощена какой-то тайной мыслью. Здороваясь, она легко коснулась губами его щеки, чем очень его удивила. Тиззи уже отвернулась и ничего не заметила. Мистер Лэм, скрестив на груди руки, мерно раскачивался на ковре вперед-назад.

110

Слегка измененная цитата из Псалма 89, стих 5.

— Давно же вы у нас не бывали, Уильям.

— Я знать не знал о вашем недомогании.

— Недомогание? Никакого недомогания. Я просто отдыхала.

— Конечно. Понимаю.

— Хорошо, что вы наконец зашли. Мы с папой часто о вас говорим. Правда, папа? — Мистер Лэм испуганно посмотрел на дочь и ничего не ответил. — Надо напоить вас чаем. Тиззи! — Служанка остановилась на полпути к двери и повернула обратно. — Пожалуйста, чаю нашему гостю, — жестким непререкаемым тоном распорядилась Мэри. — Садитесь же, Уильям. Расскажите о чем-нибудь.

Ее непривычное поведение и суровый тон смутили и обескуражили его.

— Пьесу репетируют в театре «Друри-Лейн». Вортигерна играет Кембл.

— Правда? Чарльз будет рад это узнать, — рассеянно сказала она, будто и не слушала Уильяма. — Где же, интересно, наш чай? Так похоже на Тиззи. Страх до чего бестолкова. Поражаюсь тебе, папа, как только ты ее терпишь? — Мистер Лэм по-прежнему раскачивался взад и вперед. — Вы слышали, что Чарльз не дал нам сыграть Пирама и Фисбу? Гадко с его стороны.

— Я встретил на улице мистера Дринкуотера.

— Встретили Дудку? Бедненький Дудка. Он лишился музыки.

Уильям не знал, что на это сказать.

— Я всем вам пришлю билеты, — пробормотал он.

— Билеты?

— На «Вортигерна», мисс Лэм.

— А почему вы не зовете меня Мэри?

И она залилась слезами.

Уильям в ужасе глядел на нее; в комнату поспешно вошла Тиззи.

— Ну куда это годится, мисс, не надо было вам вставать с постели. Простудились, вот теперь и расхлебывайте.

Она сделала знак Уильяму, что ему лучше уйти. Бросив растерянный взгляд на сидящего на ковре мистера Лэма, Уильям вышел из гостиной.

Глава одиннадцатая

И вот настал вечер первого представления «Вортигерна». Зал «Друри-Лейн» был набит до отказа. Сквозь щелку между кулисой и занавесом Уильям разглядел знакомые лица. У сцены сидели Чарльз, Мэри и их отец. В ложе «Гамлет» расположились Сэмюэл Айрленд, Роза Понтинг и Эдмонд Малоун. Том Коутс и Бенджамин Мильтон стояли плечом к плечу в партере, тем не менее Уильям заметил за их спинами Селвина Оньонза и Сигфрида Дринкуотера. Через боковой вход в зал только что вошел Томас де Куинси и теперь разыскивал свое место. В ложу «Макбет» посадили двух членов парламента с женами, а ложу «Отелло» целиком предоставили многочисленному семейству Кембла. В ложе «Лир» восседал граф Килмартин с любовницей. Казалось, весь Лондон съехался в театр. Уильям не мог заставить себя присоединиться к зрителям. Он настолько оробел, что решил остаться за кулисами. Смотреть пьесу из зрительного зала было бы для него столь же мучительно, как если бы пришлось играть в ней самому. Слишком уж она была ему дорога.

Тем временем за занавесом кипела работа. Сам распорядитель спектакля двигал здоровенный валун к центру подмостков, а главный бутафор насаживал ветки на ствол искусственного дерева. Декорации изображали поляну в густом лесу древней Англии, и несколько рабочих спешно расставляли на дощатом полу кусты и поросшие мохом камни. С помощью блока подняли на веревке луну, и главный бутафор немедленно затянул старинную песенку: «Отчего, скажите мне, нет мартышек на Луне?», которую с большой охотой распевают в трактирах. Уильяму тут же вспомнилось, как ее пел отец, когда они вдвоем катались на лодке по Темзе недалеко от Хаммерсмита: день выдался жаркий, Сэмюэл Айрленд исправно налегал на весла, и от него крепко пахло потом.

— Успех будет грандиозный, мистер Айрленд, — раздался сзади голос Шеридана; он стоял за спиной Уильяма, в тени раскидистого дуба. — Я возлагаю на эту премьеру большие надежды.

— Как вы думаете, зрители того же мнения?

— Естественно. Какой англичанин останется равнодушным на представлении новой пьесы Шекспира? Они будут рукоплескать, мистер Айрленд. Кричать «ура!». Быть может, даже вызывать автора.

— Автор, однако же, навряд ли появится.

— Шучу, сэр. Но вы, как первооткрыватель пьесы, можете выйти на поклон.

— Нет-нет. Это исключено.

— Ну, хотя бы для того только, чтобы рассказать об обстоятельствах своей счастливой находки.

— Не могу, мистер Шеридан. Никак не могу. — Идея Шеридана заметно испугала Айрленда. — Перед такими зрителями я и слов достойных не подберу. Слишком уж публика… авантажная.

— Извольте, мистер Айрленд. Коли вам угодно, можете отсиживаться в костюмерной. В таком случае придется от вашего имени выступить мне. «Молодой человек, который по счастливому стечению обстоятельств наткнулся на целый ворох доселе никому не ведомых и никем не виданных бумаг, исписанных рукою Шекспира»… и так далее в том же духе. Из этого может выйти прекрасный эпилог для следующего спектакля. Как вам такое начало?

Приняв эффектную позу, Шеридан продекламировал:

Восславлю Барда, равных нет кому, И юношу, что другом стал ему. Шекспир и Айрленд — вместе навсегда. Воздайте должное им, господа!

— Ну-с, пойдет? — поинтересовался он.

— Можно кое-что добавить, — проговорил Уильям:

А кто ж поднимет Бардово перо, Приимет славы жгучее тавро? Век жалок, жалок и поэтов стих, Купель театра, видно, не для них.

— Да у вас талант, мистер Айрленд! Но не надо сетовать на наш жалкий век. Это лишь повредит делу. Лучше заклеймить критиков. Как вам такое:

За малый промах критики бранят Театр, актеров, пьесу — всех подряд.

Не дав Шеридану закончить четверостишие, Уильям подхватил:

Кто промахи лишь видит — не судья. Судите в целом, заклинаю я!

— Мои поздравления, мистер Айрленд. Вы настоящий поэт.