Лонг-Айленд
Шрифт:
– Входи же!
Нэнси рассказала Эйлиш о малярах, упомянув о предстоящей свадьбе.
– Кажется, только вчера ты гуляла на моей, а теперь замуж выходит Мириам. Ее обручение стало для меня полной неожиданностью. Они оба работают в Уэксфорде. Такие разумные. Не удивлюсь, если они уже выплачивают взносы в пенсионный фонд!
Они поднялись по лестнице и остановились у двери гостиной. Нэнси переживала, что слишком много болтает. Как будто пытается оправдаться. Осознав, что оправдываться не в чем, Нэнси громко расхохоталась. Пожалуй, слишком громко.
– Ты к нам надолго? – спросила она, когда они уселись за кухонным столом.
Нэнси разглядывала руки Эйлиш в платье с короткими рукавами, отмечая, какая гладкая у нее кожа. Обратила внимание на ее тонкие запястья и аккуратный маникюр. Затем перевела взгляд на лицо: Эйлиш не выглядела моложе своих лет, но казалась свежей и полной сил. Глаза блестели, морщинки на шее почти не бросались в глаза. Нэнси так внимательно разглядывала подругу, что пропустила мимо ушей ее ответ. Пришлось снова спросить, как долго Эйлиш намерена прогостить у матери.
– Собираюсь вернуться в конце августа.
– Так ты подгадала к свадьбе! Мириам выходит замуж в следующем месяце. Будет так мило, если ты придешь!
Они немного поговорили о детях. Нэнси хотела было спросить про мужчину, за которого Эйлиш вышла замуж в Америке, но решила повременить, дождаться, когда Эйлиш сама назовет его имя. То, что старая подруга до сих пор о нем не упомянула, показалось ей странным.
– А как поживает твоя мать? – спросила Нэнси.
– Гораздо чаще, чем прежде, говорит без обиняков все, что думает. К этому надо привыкнуть. Может быть, это хороший знак. Даже не знаю.
Спрашивая о миссис Лейси, Нэнси думала, Эйлиш ответит что-нибудь в таком духе, что мать чувствует себя так хорошо, насколько возможно в ее возрасте. Ее удивило раздражение, прозвучавшее в словах подруги.
Поговорили об учителях, которых помнили, о танцах, на которые ходили. Но ни разу не упомянули о том лете, когда Эйлиш приехала домой из-за океана, лете, когда все видели, как сильно Эйлиш и Джим друг в друга влюблены, лете, которое кончилось, когда Эйлиш без предупреждения вернулась в Америку. Джим никому не признался в том, что между ними произошло, а мать Эйлиш, как болтали в округе, в тот год осмелилась выйти на улицу только после Рождества. Узнав, что все это время Эйлиш была замужем, что у нее муж в Бруклине, Нэнси никому ничего не сказала, даже собственной матери.
Узнав правду, она стала вспоминать встречи с Эйлиш тем летом. Вспомнила ее на собственной свадьбе, в паре с Джимом, который верил, что встретил любовь всей своей жизни, Джимом, которого они с Джорджем уговаривали посвататься к Эйлиш до того, как та вернется в Америку. Нэнси вспомнила, что впервые после отъезда подруги встретила мать Эйлиш, когда уже была беременна. Она покупала газету в «Годфрис» рядом с супермаркетом, и тут вошла миссис Лейси. В магазине было темно, и Нэнси притворилась, будто ее не заметила.
– Ты куда, Нэнси
Шеридан? – спросила миссис Лейси. – Неужели меня по-прежнему избегает весь город?– О боже, миссис Лейси, я вас не заметила.
– Зато я тебя заметила, Нэнси. Может быть, когда мы встретимся в следующий раз, ты сделаешь на собой усилие, чтобы меня заметить, – промолвила миссис Лейси и с обиженным видом вышла.
Эйлиш озадаченно смотрела на подругу.
– Нэнси, ты совсем меня не слушаешь!
– Прости, что ты сказала?
– Я сказала, что ты, должно быть, очень рада за Мириам. Но ты где-то витаешь мыслями.
– Я очень за нее рада, – согласилась Нэнси. – После смерти Джорджа единственное, что меня поддерживает, – это дети. Видеть Мириам счастливой и устроенной – большое облегчение. А Лаура будет адвокатом.
Нэнси подумала, что платье Эйлиш вроде бы хлопчатобумажное, но такого плотного хлопка ей прежде видеть не доводилось, бледно-желтый цвет также был для нее в новинку, но самое удивительное, она не могла понять, как пояску в тон платью удается так четко подчеркивать талию. Ее подмывало спросить Эйлиш, какой у нее объем талии и как ей удалось не располнеть.
– О чем ты думаешь? – спросила Эйлиш.
– Я пытаюсь удержаться от вопроса, как тебе удалось сохранить такую фигуру.
– У меня две невестки, которые не слазят с диет. И если я прибавлю в весе хотя бы унцию, они обязательно заметят.
– Мне просто необходимо похудеть перед свадьбой, – сказала Нэнси. – Но осталось всего пять недель, и начинать следовало с Нового года. Так ты придешь?
– С удовольствием!
– Прием будет в «Уайтс Барн». Надеюсь, все пройдет гладко.
Нэнси рассказала подруге о закусочной, удивившись, что мать Эйлиш ни разу о ней не упоминала, о заинтересованности Джерарда в семейном бизнесе и его желании открыть летом новые кафе в Уэксфорде или Гори, а возможно, даже в Кортауне. Эйлиш, в свою очередь, спросила, где лучше купить матери новый холодильник, стиральную машину и плиту.
– Она годами ничего не меняла на кухне.
Уже собираясь уходить, Эйлиш заколебалась, прежде чем спросить:
– А как поживает Джим Фаррелл?
– О, у него все прекрасно.
– Я имею в виду, он…
Она запнулась.
– Женился? Нет.
Эйлиш кивнула и стала задумчивой.
– У Джима есть кто-то в Дублине, – сказала Нэнси. – По крайней мере, мне так кажется. Он скрытный, но разве у нас тут что-нибудь скроешь?
Эйлиш молча согласилась.
Нэнси недоумевала, зачем она только что наврала про Джима. Надо было просто сказать, что он так и не женился. Когда Эйлиш ушла, Нэнси внезапно ощутила острую обиду на то, что подруга дурачила их все лето и не объяснила, почему ей пришлось возвратиться в Америку.
Нэнси вернулась на кухню и словно впервые заметила, как убого она выглядит. Пластик выщерблен, на сушилке грязные тарелки и столовые приборы, окно давно следовало помыть.
Конец ознакомительного фрагмента.