Лорд-обольститель

— Да, вы правы.

Барон по большей части молчал. Он пристально наблюдал за нами, но общался только с Кендалом, который хотел знать, будем ли мы защищать крепость, если сюда придут немцы.

— До последнего человека, — заверил его барон.

— А тут есть бойницы?

— Еще бы!

— А мы будем лить кипящее масло на головы захватчиков, если они пустят в ход тараны?

— И кипящее масло, и смолу, — кивнул барон.

Принцесса улыбнулась мне и пожала плечами.

— Все война, война… — вздохнула она. — Эти разговоры о войне… Я устала от войны. Мадемуазель Коллисон, после обеда я зайду в вашу комнату, и мы сможем поговорить на дамские темы. Вам понадобится одежда. Да и вообще много чего…

— Нам пришлось очень спешно покинуть Париж, — извиняющимся тоном произнесла я. — Поэтому ничего с собой не взяла.

— Мы сможем вам помочь.

— Быть может, — предположила я, — у вас есть портниха, которая могла бы как-то исправить положение. Деньги у меня есть…

— Я уверена, мы что-нибудь придумаем.

После рыбы подали вареную курицу. Я отметила тщательную продуманность меню. Это был первый наш настоящий обед за много месяцев, и я чувствовала, как ко мне возвращаются силы. На щеках Кендала заиграл легкий румянец. Я видела, что он получает несказанное удовольствие от наших приключений.

После обеда барон забрал его с собой, а мы с принцессой направились в мою комнату.

Когда за нами закрылась дверь, она изменилась буквально на глазах. Освободившись от образа владелицы замка, она превратилась в ту самую юную девушку, которую я когда-то знала.

— Странная штука — жизнь, — проговорила она. — Кто бы мог подумать, что мы еще встретимся! Я вспоминала о вас каждый раз, когда смотрела на миниатюры. Ну и, конечно же, наслышана о вашем салонев Париже. Вы и в самом деле прославились. Как много воды утекло…

— Пожалуй.

— Кейт, — опять заговорила она, — я ведь называла вас Кейт, не так ли? Вы понравились мне… да, понравились с самого начала. В вас ощущалась какая-то… независимость. «Мне все равно. Если я вас не устраиваю, ищите другого художника». У вас теперь есть ребенок. Полагаю, что его отец Бертран де Мортимер. И все же вы не вышли за него замуж… невзирая на ребенка.

— Нет, я не вышла за него замуж.

— Вы родили сына… не будучи замужем?

— Именно так.

— Смелый поступок.

— Мне ничего другого не оставалось.

— Почему Бертран не захотел на вас жениться? Мне казалось, он вас боготворил. Ах, эти мужчины… Настоящие животные.

— Это я не захотела выходить за него. Мы… э-э… оба не захотели связывать себя узами брака.

— Но вы родили ребенка. Из такого положения не так-то легко найти выход.

— У меня были друзья. А еще был salon, куда приходили самые разные люди. В том мире не уделяют столь много внимания условностям, как в этом… если вы понимаете, о чем я говорю.

— Понимаю. И очень хотела бы пожить в вашем мире. А малыш очарователен. Правда, его надо хорошенько откормить.

— Он провел четыре месяца в осаде. Когда удалось вырваться, мы уже были на грани голодной смерти.

— Вас вывез барон. Мой благородный супруг! Что он делал в Париже?

— Спросите у него сами.

— Он никогда мне ничего не рассказывает. — Было видно, что принцесса колеблется и что с ее губ уже готовы сорваться слова, не предназначенные для чужих ушей. Внезапно она как будто осознала, что ведет себя неосмотрительно, и поспешно произнесла: — Я пришлю вам одежду.

— А портниха?

— Потом. Вначале наденьте что-нибудь мое. Вы, правда, несколько выше меня и так исхудали… Но это, пожалуй, и к лучшему… Платья будут лучше сидеть. Я пришлю служанку с одеждой. — Она посмотрела на меня глазами, полными отчаяния. — Каждый раз, слыша о вашем салоне, я так завидовала. Так скучала по Парижу. Я ненавижу этот мрачный замок, где чувствую себя узницей. И так устаю… Приходится подолгу отдыхать. Это началось после рождения Вильгельма.

Она направилась к двери.

После сытного обеда мне снова захотелось спать. Я прилегла на кровать, но сон пропал. Теперь, когда мозг освободился от навязчивых мыслей о еде, я смогла трезво оценить ситуацию, в которой оказалась.

Здесь оставаться нельзя. Даже переселившись в Хижину, я все равно буду зависеть от барона, и долго мне этого не вынести. Нужно вернуться в Париж. Но как? Пройдет еще не один месяц, быть может, даже год, прежде чем можно будет надеяться на то, что у меня там будет работа.

Я вспоминала слова барона: «Ты должна думать о сыне».

Да, я должна думать о Кендале. Его интересы, конечно, прежде всего. Никакие личные соображения не имеют никакого значения. Главное — чтобы ему было хорошо. В конце концов, барон — его отец. Это совсем не то же самое, что принимать милости от чужих людей.

Служанка принесла три платья, несколько нижних юбок и кое-что из белья.

— Ее высочество просит вас примерить это, мадам.

Я поблагодарила ее и примерила платья. Они сидели не идеально, но все же это был выход из создавшегося положения. По крайней мере, до тех пор, пока мне не сошьют что-то новое.

Я испытала огромное облегчение, освободившись от одежды, которую не снимала уже несколько дней.

Переодеваясь, подумала: выбора нет, потому нужно покорно и безропотно принять то, что предлагает судьба. Я нуждаюсь как в отдыхе, так и в пище, мой мозг тоже переутомлен. Невозможно пройти через такие суровые испытания, утратить близкого друга и отца, четыре месяца голодать, находясь в осажденном городе, где за каждым углом подстерегала смерть, и не нуждаться в восстановлении сил.

А пока мы с Кендалом не пришли в себя, все остальные проблемы не стоят особого внимания.

* * *

Мы прожили в замке целую неделю, пока для нас готовили Хижину. Барон сказал, что мы должны отдыхать.

Его слово было законом, и никому даже не приходило в голову ставить его под сомнение. То, что он прибыл из Парижа в сопровождении двух женщин и ребенка, воспринималось как нечто вполне естественное, так как он захотел, чтобы это было воспринято именно так.

Впрочем, наше появление в замке можно было вполне вразумительно объяснить с позиций формальной логики. Барон находился в Париже по делам. Проходя по улице, он увидел, что падающая стена вот-вот раздавит лежащего на тротуаре ребенка. Заслонив мальчика собственным телом, он принял на себя удар обрушившихся кирпичей. Спасенный ребенок оказался сыном художницы, когда-то написавшей его миниатюру. Барон был тяжело ранен. Из-за хаоса, царящего на улицах Парижа, и отсутствия медицинского обслуживания художнице пришлось забрать его к себе и выхаживать на протяжении долгих месяцев осады.