Лорд Очарование

Пока она говорила, вошел слуга со всем необходимым. Он передал Кристиану просьбу Лорда Рошфора присоединиться к нему в конюшне, поскольку его люди вернулись с поисков Жан-Поля. Послав Моргану предостерегающий взгляд, Кристиан ушел со слугой.

Он так отвлекся, злясь на Кристиана, что очнулся только когда Пэн начала промывать его рану. На мгновение он вновь очутился в спальне, которую она предоставила ему, под сводом лазурного неба, окруженный павлинами и купидонами с крылышками и круглыми румяными щечками, умиротворенный музыкой ее голоса. Затем он вдруг вернулся обратно в настоящее, отчего у него заныло сердце. Вместе с этой болью вернулись опасения и непреодолимое желание наброситься на ту, кого он винил в этих страхах и своем смятении.

Пэн начала бинтовать его плечо. Каждый раз, когда она касалась его голой кожи, мурашки пробегали по его телу и неслись волной к паху. Казалось, он был не в силах отвести пристального взгляда от ее полной нижней губы. Он попытался отвернуться и не смог. Это напомнило ему о его уязвимости, и им овладело сильное желание наброситься на причину своих бед.

— Святые, Тристан, все так запутанно, — сказала Пэн. — Я никогда не прощу себя за то, что ранила тебя.

Он услышал это прежнее имя, которое не принадлежало ему, имя, которого он не желал. Высвободившись из ее объятий, он повернулся к ней.

— Проклятье. Когда ты научишься называть меня Морганом?

Пэн прикрыла пальцами рот:

— Прости, но мне больше по душе Тристан.

— Тогда иди, ищи его, — спокойным тоном сказал Морган. — Потому что его здесь нет.

— Когда мы вернемся на остров Покаяния, ты найдешь его.

— Что заставляет тебя думать, что я когда-либо вернусь на этот могильник посреди моря?

Поправляя простыни, Пэн вздохнула, заставив его взгляд опуститься к ее груди. Его предательское тело заволновалось.

— Ты раздражен, Трис… Морган. Это все рана и слабость после лихорадки, они делают тебя таким капризным.

— Не стоит обращаться со мной, как с ребенком, у которого режутся зубы.

Он понял, что рычит на нее. Теряет контроль над собой. Быстро усмирив гнев, он скрыл его за другим желанием, взял из ее рук подушку и отпихнул в сторону, удерживая ее ладонь. Его пристальный взгляд не отпускал ее, когда он пустил в ход свое особое чувственное очарование.

— Я нуждаюсь в утешении после всей этой боли, Гратиана.

— Но твоя рана.

— Она не беспокоит меня, и уверяю тебя, я не почувствую ее, если ты меня отвлечешь.

Затем он прошептал, почти прижавшись губами к ее уху,

— Коврами я убрал постель мою, разноцветными тканями Египетскими; Спальню мою надушил смирною, алое и корицею; Зайди, будем упиваться нежностями до утра, насладимся любовью. [81]

Он притянул ее к себе и накрыл ее рот своим. Она ответила тем, что обвила его грудь руками и начала поглаживать спину. Он недооценил себя и ее власть над собой. Ее руки казались такими маленькими по сравнению с ним, но везде, где она ласкала его, он вспыхивал как сухой хворост.

81

Притчи 5:16–18.

Он прижался носом к впадинке за ее ухом, затем к ложбинке у ее шеи. Она бормотала что-то тем восхищенным, мелодичным голосом, который еще сильнее возбуждал его. Руки его занялись ее лифом, пока тот не упал к талии. Он прижался грудью к ее груди и облегченно вздохнул, словно голодающий, внезапно попавший на пир.

Спустившись по ее шее к плечу, он поймал ртом сосок. Его кожа горела. Пальцы поглаживали ее лодыжку, затем скользнули по ее икре и бедру и нашли жар и благословенную влагу. Прикосновение к ней возбудило его вне всякой меры.

Он скинул с себя покрывала. Нависая над ней, он сорвал с нее юбки и прижался к ней всем телом. Их тела слились, и он расположился между ее ног. Возбужденный до боли, опираясь на здоровую руку, он выгнул спину и стал двигаться, лаская ее своим телом. Она цеплялась за его спину и кусала его грудь.

Она снова что-то прошептала, но ему удалось разобрать только одно слово.

— …Тристан…

Имя, как осадный таран, пробило его оборону, уничтожив желание. Он закрыл глаза от боли, сдерживаясь, чтобы доставить ей удовольствие. Сейчас же глаза его распахнулись, и он с тревогой уставился куда-то перед собой.

Почувствовав отвращение к себе за то, что стал жертвой слабости, он отодвинулся от Пэн. Его руки соскользнули с ее тела. Она открыла глаза и пристально посмотрела на него с подушек, к которым он прижимал ее.

Он разглядывал ее с отвращением:

— Тристан — это созданная тобой фантазия. Если ты желаешь заняться любовью, сделай это со мной, с Морганом.

Поднимаясь, Пэн отвела локон волос с глаз.

— Я люблю Вас обоих. — Ее ладонь прошлась по его груди и погладила кожу над ребрами. — Святые, ты великолепен.

Он оттолкнул ее руки, прежде, чем его затянуло обратно в черный шквал страсти. Забравшись под покрывала, он удерживал ее одной рукой.

— Тебе плохо? — спросила она. — Я задела твою рану? Дорогой, красивый Тристан. Прости меня. — Когда он не ответил, а только пристально посмотрел на нее, она покачала головой и улыбнулась.

— Клянусь честью, ты действуешь на меня так, что я полностью теряю девичью робость. Разве ты не знаешь, что одного твоего вида достаточно, чтобы заставить меня страстно желать коснуться дарующих удовольствие частей твоего тела.

— Иисусе, помолчи!

Он должен бежать от нее. Его плоть горела, и боль внутри и в паху лишала его выдержки. Он был так отвлечен своим страданием, что не заметил, как Пэн скользнула к нему под покрывала. Поэтому когда она положила руку на внутреннюю сторону его обнаженного бедра, он подскочил и оттолкнул ее.

Она склонила голову набок и внимательно посмотрела на него озадаченным взглядом.

— Разве ты не хочешь меня, Тристан?

— Нет, да покарает тебя Бог! — Он вздрогнул, когда его движения отозвались в раненном плече. — Ты когда-нибудь уберешься отсюда?

— Но…

— Разве тебе недостаточно того, что ты чуть не убила меня? Ты должна еще и добить меня в моей же постели?

Пэн выскользнула из под покрывал, встала на кровати на колени и положила руки на бедра.

— Ты сам начал…

— «Дарующих удовольствие частей». — Теперь Морган начал издеваться.

Пэн замолчала и с тревогой уставилась на него. Стараясь не потревожить рану, он сдернул простыню с кровати, обернул ее вокруг бедер и сел прежде, чем силы оставили его. Чем больше она умоляла, тем сильнее разжигала его гнев.