Я в старом сказочном лесу!Как пахнет липовым цветом!Чарует месяц душу мнеКаким-то странным светом.Иду иду – и с вышиныКо мне несется пенье.То соловей поет любовь,Поет любви мученье.Любовь, мучение любви,В той песне смех и слезы,И радость печальна, и скорбь светла,Проснулись забытые грезы.Иду, иду, – широкий лугОткрылся предо мною,И замок высится на немОгромною стеною.Закрыты окна, и вездеМогильное молчанье;Так тихо, будто вселилась смертьВ заброшенное зданье.И у ворот разлегся Сфинкс,Смесь вожделенья и гнева,И тело и лапы как у льва,Лицом и грудью – дева.Прекрасный образ! ПламенелБезумьем взор бесцветный;Манил извив застывших губУлыбкой едва заметной.Пел соловей – и у меняК борьбе не стало силы,И я безвозвратно погиб в тот миг,Целуя образ милый.Холодный мрамор стал живым,Проникся стоном камень, —Он с жадной алчностью впивалМоих лобзаний пламень.Он чуть не выпил душу мне, —Насытясь до предела,Меня он обнял, и когти льваВонзились в бедное тело.Блаженная пытка и сладкая боль!Та боль, как страсть, беспредельна!Пока в поцелуях блаженствует рот,Те когти изранят смертельно.Пел соловей: «Прекрасный Сфинкс!Любовь! О любовь! За что тыМешаешь с пыткой огневойВсегда твои щедроты?О, разреши, прекрасный Сфинкс,Мне тайну загадки этой!Я думал много тысяч летИ
не нашел ответа».
Это все я мог бы очень хорошо рассказать хорошей прозой… Но когда перечитываешь старые стихи, чтобы, по случаю нового их издания, кое-что в них подправить, тобою вдруг, подкравшись невзначай, снова завладевает звонкая привычка к рифме и ритму, и вот стихами начинаю я третье издание «Книги песен». О Феб-Аполлон! Если стихи эти дурны, ты ведь легко простишь меня… Ты же – всеведущий бог, и ты знаешь очень хорошо, почему вот уже столько лет ритм и созвучия слов не могут быть для меня главным занятием… Ты знаешь, почему пламя, когда-то сверкающим фейерверком тешившее мир, пришлось вдруг употребить для более серьезных пожаров… Ты знаешь, почему его безмолвное пылание ныне пожирает мое сердце… Ты понимаешь меня, великий, прекрасный бог, – ты, подобно мне, менявший подчас золотую лиру на тугой лук и смертоносные стрелы… Ты ведь не забыл еще Марсия, с которого заживо содрал кожу? Это случилось уже давно, и опять явилась нужда в подобном примере… Ты улыбаешься, о мой вечный отец!
Писано в Париже,28 февраля 1839Генрих Гейне
Страдания юности
Сновидения
«Мне снился пыл неистовых измен…» Перевод В. Зоргенфрея
Мне снился пыл неистовых измен,И резеда, и локоны, и встречи,И уст сладчайших горестные речи,И сумрачных напевов томный плен.Поблекли сны, развеялись виденья,И образ твой, любимая, поблек!Осталось то, что воплотить я мог,Давно когда-то, в звуки песнопенья.Осталась песнь! Лети же ей вослед,Исчезнувшей давно, неуловимой,Сыщи ее и передай любимойИ призрачной мой призрачный привет.
«Зловещий грезился мне сон…» Перевод М. Михайлова
Зловещий грезился мне сон…И люб и страшен был мне он;И долго образами снаДуша, смутясь, была полна.В цветущем – снилось мне – садуАллеей пышной я иду.Головки нежные клоня,Цветы приветствуют меня.Веселых пташек голосаПоют любовь; а небесаГорят и льют румяный светНа каждый лист, на каждый цвет.Из трав курится аромат;Теплом и негой дышит сад…И все сияет, все цветет,Все светлой радостью живет.В цветах и зелени кругом,В саду был светлый водоем.Склонялась девушка над нимИ что-то мыла. НеземнымВ ней было все – и стан, и взгляд,И рост, и поступь, и наряд.Мне показалася онаИ незнакома и родна.Она и моет и поет —И песнью за сердце берет:«Ты плещи, волна, плещи!Холст мой белый полощи!»К ней подошел и молвил я:«Скажи, красавица моя,Скажи, откуда ты и кто,И здесь зачем, и моешь что?»Она в ответ мне:«Будь готов! Я мою в гроб тебе покров».И только молвила – как дымИсчезло все. – Я недвижимСтою в лесу. Дремучий лесКасался, кажется, небесВерхами темными дубов;Он был и мрачен и суров.Смущался слух, томился взор…Но – чу! – вдали стучит топор.Бегу заросшею тропой —И вот поляна предо мной.Могучий дуб на ней стоит —И та же девушка под ним;В руках топор… И дуб трещит,Прощаясь с корнем вековым.Она и рубит и поет —И песнью за сердце берет«Ты руби, мой топорок!Наруби ты мне досок!»
Готч Т. К Невеста смерть. 1894-1895
К ней подошел и молвил я:«Скажи, красавица моя,Скажи, откуда ты и ктоИ рубишь дерево на что?»Она в ответ мне:«Близок срок! Тебе на гроб рублю досок».И только молвила – как дымИсчезло все. Тоской томим,Гляжу – чернеет степь кругом,Как опаленная огнем,Мертва, бесплодна… Я не знал,Что ждет меня, но весь дрожал.Иду… Как облачный туман,Мелькнул вдали мне чей-то стан.Я подбежал… Опять она!Стоит, печальна и бледна,С тяжелым заступом в руках —И роет им. Могильный страхМеня объял. О, как онаБыла прекрасна и страшна!Она и роет и поет!И скорбной песнью сердце рвет:«Заступ, заступ! глубже рой:Надо в сажень глубиной!»К ней подошел и молвил я:«Скажи, красавица моя,Скажи, откуда ты и кто,И здесь зачем, и роешь что?»Она в ответ мне: «Для тебяМогилу рою». Ныла грудь,И содрогаясь и скорбя,Но мне хотелось заглянутьВ свою могилу. Я взглянул…В ушах раздался страшный гул,В очах померкло… Я скатилсяВ могильный мрак – и пробудился.
«Вся кровь взметнулася во мне…» Перевод В. Зоргенфрея
Вся кровь взметнулася во мне,И сердце в яростном огне!Кипит неистовая кровь,Пылает сердце вновь и вновь.В крови кипенье, гул и звон.Я нынче видел страшный сон:Ко мне сошел властитель тьмы,И с ним вдвоем умчались мы.И вот сияет светом дом,Внутри веселье, дым столбом,И звуки арф, и шумный бал;И я вступил в блестящий зал.Я вижу свадебный обряд, —Гостей теснится шумный ряд,И я в невесте узнаю —О горе! – милую мою!Она, что так была светла,Другому руку отдала;Другой, другой – ее жених,И я застыл, недвижен, тих.Кругом веселье, блеск и шум,Но я стою за ней, угрюм.Невеста радостью цветет,Жених ей руку нежно жмет.Жених в бокал налил вина,Пригубил, ей дает; онаС улыбкой пьет. Я слезы лью.Ты пьешь – о горе! – кровь мою.Невеста яблоко беретИ жениху передает.Тот режет яблоко. О, дрожь!В мое вонзил он сердце нож.Пылают негой взоры их,К себе привлек ее жених,Целует, вижу я. Конец! —Меня поцеловал мертвец!Железом скован мой язык,В немом молчанье я поник.И снова танцы, гул и звон,И в первой паре с нею он.Стою я, бледен, недвижим,Она кружит, обнявшись с ним;Жених ей что-то говорит,Она краснеет, но молчит.
«В глухую ночь, в блаженном сне…» Перевод В. Зоргенфрея
В глухую ночь, в блаженном сне,Сошла любимая ко мне;Волшебной силой, колдовской,Ко мне явилась, в мой покой.Она, прелестная, она!Улыбка кроткая ясна;Гляжу – и сердце рвется ввысь,Слова потоком полились:«Возьми что хочешь, не жалей,Я всё отдам, лишь будь моей,Всю ночь моею, напролет, —Пока петух не пропоет».Она глядит с такой тоской,Так кротко, с нежностью такой,И тихий голос слышу я:«Ценой блаженства – я твоя!»«И жизнь цветущую и кровьОтдам тебе, моя любовь,Я всё отдам, я всё стерплю,Но нет – души не погублю».Еще слова мои звучат,Но всё нежнее кроткий взгляд,И тот же голос слышу я:«Ценой блаженства – я твоя!»Призывом страстным полон слух,Зажегся пламенем мой духВ последней, темной глубине;Дышать так трудно, трудно мне.Доныне реял, как оплот,Рой светлых ангелов, но вотИз преисподней дико взмылКлубок зловещих, темных сил.И стало ангелам невмочь,Их оттеснила злая ночь;И, наконец, нечистых тьмаВо мгле рассеялась сама.А я блаженством исхожу —В объятьях милую держу;Она ко мне пугливо льнет,Но горько, горько слезы льет,Рыдает милая моя;Ее уста целую я:«Потоки слез останови,Отдайся пламенной любви!Отдайся пламенной любви…»И вдруг – озноб в моей крови:Под гул и треск покров земнойРазверзся – пропасть предо мной.Из черной пропасти возникРой черных духов в тот же миг;Сокрыл он милую мою;Один, как прежде, я стою.Стою, и черный рой ведетВокруг меня свой хоровод,Всё ближе, ближе, всё тесней,И громкий хохот всё гнусней.Вот-вот сомкнется узкий круг,В ушах всё тот же страшный звук:«Блаженство ты отверг, презрел,Проклятье – вечный твой удел».
«Я выплатил выкуп, чего же ты ждешь?» Перевод В. Зоргенфрея
Я выплатил выкуп, чего же ты ждешь?Ты
видишь, я весь – нетерпенье и дрожь.Кровавый сообщник, меня не морочь:Невесты все нет, а уж близится ночь.От кладбища тихо летят ветерки, —Невесту мою не встречали ль, дружки?И вижу, как призраков бледных ордаКивает в ответ, ухмыляется: «Да!»Выкладывай, с чем ты пришел ко мне,Ливрейный верзила, в дыму и огне?«В драконьей запряжке мои господаПрикатят – недолго их ждать – сюда».Ты, маленький, низенький, в сером весь,Мой мертвый магистр, зачем ты здесь?Безмолвно ко мне обращает он взгляд,Трясет головой и уходит назад.Косматый мой пес, ты скулишь неспроста!Как ярко сверкают зрачки у кота!К чему это женщины подняли вой?О чем это нянька поет надо мной?Нет, нянюшка, песенкам прежним конец,Я нынче, ты знаешь, иду под венец;Баюкать меня теперь ни к чему, —Смотри-ка, и гости – один к одному!Друзья, как любезно, не ждал никогда б!В руках у вас головы вместо шляп.И вы, дрыгоножки, вы тоже пришли;Что поздно сегодня сорвались с петли?А вот на метле и старушка карга.Благослови же родного сынка!И ведьма, трясясь, выступает вперед;«Аминь!» – произносит морщинистый рот.Идут музыканты – к скелету скелет,Слепая скрипачка пиликает вслед;Явился паяц, размалеванный в прах,С могильщиком на худых плечах.Двенадцать монахинь ведут хоровод,И сводня косая им тон задает,Двенадцать попов похотливых свистятИ гнусность поют на церковный лад.Старьевщик, и ты надрываешься зря,На что в преисподней мне шуба твоя!Там есть чем топить до скончанья веков, —Останками смертных – царей, бедняков.Несносен горбатых цветочниц вой —Знай по полу носятся вниз головой.Вы, рожи совиные, – без затей!Оставьте! К чему этот хруст костей!Поистине с цепи сорвался ад.Их больше и больше, визжат и гудят, —Вот вальс преисподней!.. Потише вы, эй!Сейчас я увижусь с подругой моей.Потише вы, сброд, или попросту прочь!Себя самого мне расслышать невмочь.Как будто подъехали к дому теперь?Хозяюшка, где ты! Открой им дверь!Привет, дорогая! О, что за честь!И пастор тут! Не угодно ли сесть?Хоть вы с лошадиным копытом, с хвостом,Отец преподобный, я ваш целиком!Любимая, что ты бледна как мертвец?Нас пастор сейчас поведет под венец;Я кровью ему заплатил, это так,Но плата, в сравненье с тобою, пустяк.Колени склони, дорогая, со мной!Она на коленях, – о, миг неземной! —Прижалась ко мне – там, где сердце мое,И в диком порыве я обнял ее.Я волнами локонов нежно обвит,И сердце у сердца любимой стучит.Стучат от блаженства и боли сердцаИ к небу стремятся, к престолу Творца.Восторгом сердца беспредельным зажглисьИ рвутся туда, где священная высь;Но здесь, на земле, торжествует зло,Нам ад возложил свою длань на чело.Гнетущего мрака угрюмый сынСвершает над нами венчания чин;Кровавую книгу он держит в руках,В молитве – кощунство, проклятье – в словах.И вой, и шипенье, и свист кругом,Как грохот прибоя, как дальний гром…Тут вспыхнул огонь, ослепительно синь,И шамкает старая ведьма: «Аминь!»
«Покинув прекрасной владычицы дом…» Перевод Н. Хвостова
Покинув прекрасной владычицы дом,Блуждал, как безумный, я в мраке ночном;И мимо кладбища когда проходил,Увидел – поклоны мне шлют из могил.С плиты музыканта несется привет;Луна проливает мерцающий свет…Вдруг шепот: «Сейчас я увижусь с тобой!»И бледное что-то встает предо мной.То был музыкант. Он на памятник селИ голосом диким, могильным запел,Струн цитры касаясь костлявой рукой;Печальная песнь полилася рекой:«Ну, струны, песенку однуВы помните ль, что в старинуГрудь обливала кровью?Зовет ее ангел блаженством небес,Мученьями ада зовет ее бес,А люди – любовью!»Раздался лишь слова последнего звук,Могилы кладбища разверзлися вдруг,Воздушные тени из них поднялись,Вокруг музыканта, как вихрь, понеслись.«Твой огонь, любовь, любовь,Нас в могилы уложил.Так зачем же из могилВызываешь ночью вновь!»Все плачут и воют, ревут и кряхтят,И стонут и свищут, бушуют, шумят,Теснят музыканта безумной толпой:Он вновь по струнам ударяет рукой:«Браво, браво, тени! ПлясПродолжайтеИ внимайтеПесне, сложенной для вас!В тишине спать сладко нам,Как мышонкам по норам;Но поднять и шум и гамВ эту ночь,Помешать не могут нам!Жить мы в мире не умели,Дураки, мы не хотелиГнать любви безумье прочь…Так как нынче нам удобно,Каждый скажет пусть подробно,Как его вскипала кровь,Как гналаИ рвалаНа куски его любовь!»
Фридрих К. Д. Пейзаж с могилой, гробом и совой. Ок. 1836
И тощая тень, словно ветер легка,Жужжит, выступая вперед из кружка:«Подмастерьем у портного,С ножницами и иглой,Жил я; нрава был живого,С ножницами и иглой;Дочь хозяйская явиласьС ножницами и иглой,И мое пронзила сердцеНожницами и иглой!»Хохочет веселых теней хоровод —Сурово второй выступает вперед:«Я Ринальдо Ринальдини,Шиндерганно, Орландини,Карла Мора, наконец,Брал себе за образец.Я ухаживал порою,Как они – от вас не скрою, —И в земных прелестных фейЯ влюблялся до ушей.Плакал я, вздыхал умильноИ любовью был так сильноС толку сбит, что спутал бес —Я в чужой карман залез.И беднягу задержалиЛишь за то, что он в печалиСлезы вытереть тайкомЗахотел чужим платком.С негодяями, ворамиБыл упрятан я властямиПо суду в рабочий дом,Где томился под замком.О любви святой мечтая,Там сидел я, шерсть мотая;Но мой дух в прекрасный деньУнесла Ринальдо тень».Хохочет веселых теней хоровод,В румянах выходит дух третий вперед:«Царил я, бывало, на сцене,Любовников первых играл,„О, боги!” – ревел при измене,Блаженствуя, нежно вздыхал.Мортимер я был превосходный,Мария была так мила!..Но жесты я тратил бесплодно,Понять их она не могла!На счастье утратив надежду,„Небесная”, – раз я вскричал —И в грудь глубоко, сквозь одежду,Вонзил себе острый кинжал».Хохочет веселых теней хоровод,Весь в белом выходит четвертый вперед:«Я сладко дремал под профессора чтенье,От сна отказаться мне было невмочь!Зато приводила меня в восхищеньеПрофессора скучного милая дочь.Она из окошка мне делала знаки,Цветок из цветочков, мой ангел земной!Цветок из цветочков был сорван, однако —Филистером тощим с богатой казной.Тут проклял я женщин, богатых нахалов,Чертовского зелья насыпал в рейнвейнИ чокнулся с смертью; при звоне бокаловСмерть молвила: „Здравствуй, зовусь я друг Гейн!”»Хохочет веселых теней хоровод;На шее с веревкою пятый идет:«Хвалился, пируя, граф дочкой своейИ блеском своих драгоценных камней!Не надо мне, граф, драгоценных камней —В восторге от дочки я милой твоей!Запоры, замки дочь и камни хранят,В передней лакеев стоит длинный ряд;Лакеи, запоры меня не страшат —Я лестницу смело тащу к тебе в сад.По лестнице бойко в окно лезу я;Вдруг слышу внизу окликают меня:„Дружок, подожди-ка! Вдвоем веселей,Любитель и я драгоценных камней!”Так гриф издевался – и схвачен я был,Шумя, ряд лакеев меня обступил.„Эй, к черту вы, челядь, не жулик я, прочь!Хотел я украсть только графскую дочь!”Помочь не могли уверенья слова…В петлю угодила моя голова!И солнце, явясь с наступлением дня,Дивилось, увидев висящим меня».Хохочет веселых теней хоровод;Шестой, с головою в руке, шел вперед:«В любовной боли и тоскеЯ лесом шел с ружьем в руке;Вдруг слышу – ворон надо мнойПрокаркал: „Голову долой!”Когда б мне голубя найти,С охоты милой принести!Так думал я, и тут, и тамЯ долго шарил по кустам.Чу! Шорох!.. Поцелуй!.. Опять!Не голубки ли? Надо взять!Спешу, взвожу курок ружья —И что ж? Голубка там моя!Невесту милую моюВ чужих объятьях застаю…Охотник, промаху не дай!..И залит кровью негодяй.Тем лесом вскоре шел народ.Меня везли на эшафот…И снова ворон надо мнойПрокаркал: „Голову долой!”»Хохочет веселых теней хоровод;И сам музыкант выступает вперед:«Пел я песенку когда-то;Спета песенка моя,Ах, когда разбито сердце —Песни кончены, друзья!»Быстрей завертелися тени вокруг;Тут хохот безумный удвоился вдруг;Раздался удар колокольных часов —К могилам рванулась толпа мертвецов.