Лосевый Чудь

Колышется телом и к нему. На колени к нему. Как проймет их обоих дрожь! Ах, мать честная, - затрясло, заерзалось. Забыла персиянина. Презирает! Пощипливает Аверьяна, льнет, обнимает, голосу волю дала.

А уж он-то! Уж так ее на коленях услащает. Запрет кутак-задвигун избенку и отопрет тут же, и опять, и опять - разудала стать! Избенка качнется, сама на гостя наезжает, берет к себе. Заходи, теплюша, вкусного покушай! Тесно ему, стенки гнутся, да не треснут. Аверьян, голова в ведре, уж как за гостенька рад! Хозяюшку избенки холит на руках: ерзай раскатисто, на кутак ухватиста. Рукам - приятность, гостю - вкуснота, рту - маята: расстегайчик налимий мнится. Не ведро - укусил бы.

Ну, перебыли они. Скинул ведро, а с ним - Фенечка. Прижалась, сидит в обхват.

"Что такое - так тебя растак... разъядри твою малину!"

"Да ты ж меня звал!" - "Тебя?" - "Вот мне помереть, вот так сидючи! Так звал, молил - не совладала с собой. Жалко!"

А он невеселый! А она: "Уж нам ли, Аверюшка, не хорошо?" - "Хорошо, да им-то хорошее! Не стерплю, чтобы чья-то сила лучше моей была!"

Накинул на себя одежку и бегом к тому сараю - Наташкиной матери. Вбегает, а оттуда птичья буря на него. Крыльями лупят, когтями ранят: выметываются в двери. Гомон - ужас... Кое-как отбился, глядит, а в сарае только какой-то гусак и гусыня остались. В сене порылся - никого.

Приходит домой, а Наташка сонная, злая. "Гуляешь, - сквозь зубы цедит, - сволочь! От тебя бабой разит - уйди от меня!" А чего он ей скажет? Но к утру

опять ей не верит.

Идет к колдунье. Рассказал все, просит: давай доведем до конца. Как снова накатит, надо, чтобы она была от него ко мне вызвана. Был бы он по природе меня сильней и лучше - а то благодаря колдовству, мошенству! Не выношу, чтобы его сила над моей была.

Старуха говорит: будет больших денег стоить. "На, бери!" Она дополнительно над бутылкой с настоем пошептала и дает ему шапочку сурчиного меха. Шерстка шелковистая наружу. Чтоб не мешали, говорит, запрись в бане. Выпей настоя глоток, глаза махоткой завяжи, шапочку положи посреди бани. Сиди, жди жара. После иди: ищи по бане руками. Шапочка встретится на уровне твоего пупа, а под шапочкой будет сидеть Наташка.

Ну что... Вот опять он у Фенечки. Только за полночь - взволновало его. Вроде снова птица, скотина летит, бежит к тому сараю... Вскакивает с кровати, а Фенечка как знает: "Идем, миленький, в баню - с вечера не остыла еще. Запрешься и делай, чего тебе охота".

Ведет в баню, у него бутылка в руке. В бане ему стаканчик: "Налей сюда. Там уж капли веселые - от моей бабушки хранятся. Хорошо желаться будет тебе". Выпил настою с каплями - его и закачало. А Фенечка махотку смочила, завязала ему глаза поплотней. "Ухожу я, не помешаю. Запирайся!" Довела до двери его.

Накинул крючок, из предбанника-то наощупки еле-еле в баню вернулся, положил шапочку на пол. Ноги не стоят. Нащупал лавку, ждет сидит... жар по всем жилам потек. И вроде как Наташкина спина проявилась... ноги... а лицом все не оборачивается. Его так и подмывает кинуться. "Ты, - шепчет, - шапочку надень! Шапочку..."

И к ней - хочет Наташку за плечи взять. Ничего нет. Ниже руки - ничего. А как на уровень своего пупа снизил, наткнулся на голое. "Шапочка где? Шерстка шелковистая?!" - ищет ее голову, а она ее прячет: клонит, клонит... этак перегнулась пополам. Он наощупь-то к ее голове тянется до полу - чуть не упал; оперся на нее. И тут шапочка под руками... Ищет под шапкой роток, охочий зевок. Нашел - его словно током как шибанет! Аж зарычал. Сомкнулись у обоих заперло дых.

Кинуло в толканье-то. Такую силу свою почувствовал. Ну, персиянин, плевать на тебя! Сама радость наяривает. Не вмещает избенка гостя, хозяйка в крик: "Ох, ты, родина-отчизна! Укатала туговизна!" Гость избенку так-сяк, наперекосяк, а ей удовольствие. Как ни туг навершник у палицы - ничего приветени не станется! Запирай, кутак, потуже - не такого гостя сдюжу!

Сделалось; махотку сорвал - Фенечка. Распрямилась, к нему обернулась, носиком, губешками об грудь трется: "Уж как меня звал, молил! Дверь отпер, кричишь - бегом прибегла. Боялась, застудишься... Уж нам ли не хорошо?"

А она его в предбаннике давеча к окошку подвела: это он ставень на крючок запер.

"Хорошо! Это тебе пока хорошо, - рычит, - когда он тебя еще не повлек! А то тоже к нему бегала б, небось. Не-е, доколь я в этом деле не пересилю, не будет мне хорошего!"

Бежит к тому сараю. Уж так ему кажется: они там. А оттуда - козы, овцы. Свалили с ног, по нему бегут. Сколько их пробегло! Кое-как поднялся. А в сарае барашек и овечка остались. Все сено перерыл - никого нет.

А Наташка дома зла! И горячая вся, как со сна: никуда вроде не выходила. Костерит его: "Сволочь! И правда гулять буду. С начальством буду!.." Но к утру у него опять к ней веры нет.

Денег не так-то уж и осталось, но берет двести пятьдесят рублей и к старухе. Рассказывает - убивается перед ней. Ну скажи ты - как дело срывается! Что хочешь, но устрой мне преимущество у него отнять.

Старуха повела его в омшаник, мертвых пчел на голову посыпала, пошептала всяко. После чем-то пахучим побрызгала на него - опять с приговоркой. И дает веревочку: на один конец воск налеплен, другой завязан петелькой. "Через твою боль, - старуха говорит, - будем действовать. Стерпишь?" - "Стерплю!"

Ну вот, опять, дескать, надо запереться в бане. Восковой конец веревочки к стенке прилепить: петелька пусть свешивается. Глоток настою выпить, глаза завязать и на лавку сесть, но - высунув язык. Как Наташка в баню призовется, она наперво - веревочку искать. Найдет, петельку тебе на язык накинет, туго затянет и ну тянуть! Терпи из всей мочи. Кажется, уж язык перерезан, оторвется: все одно - выноси боль. Намучает-де тебя, намучает: стерпишь до конца - и уж тут она твоя совсем. Плевать на персиянина захочет, смех над ним.

Ладно - но, придя к Фенечке, прилаживает в бане засов. Вот полночь проходит, и снова этак сильно взволновало его. Все то же кажется. То ли вправду вся птица, скотина с ума посходила, несется к сараю тому. То ли девки с бабами обернулись для озорства с персиянином.

У Фенечки и в этот раз баня в аккурат вечером истоплена. Веревочку к стене прилепил, говорит: "Ты, Фенечка, пожалуйста, не обижайся, но из твоего стакашка пить не буду".
– "Как тебе хочется, миленький. Но как выпьешь - вот эту изюминку в рот положи. Если будет трудность, легонькой покажется".

Сам Фенечку из бани выпустил, на засов заперся. Волнуется - стеснение в груди. Все скинул с себя, а не легче. Глотнул из бутылки, изюминку в рот; завязал глаза, сидит - язык высунут. И тут этак-то приятно запело в ушах; жар, колотье по телу. И такая накатила охота - ну страсть!

Вроде шорох вблизи... ага! Наташка вертуном вертится, дразнит. Веревочку от стены отлепила, петелькой перед пупом своим помахивает. И приспускает, приспускает. Раз - и накинула! Он думает: это только кажется, что не на язык, а накинула-то на язык... Но нет петельки на языке. Ну, думает, мать честная, эх, и боль будет сейчас!