Ловчий в волчьей шкуре

– Обидно видеть, – стоя у открытого настежь окна, говорил наш повелитель, – как без всякого толку, вдали от жизненных радостей, увядают ее красота и молодость. Подумать только, я знал ее совсем крохой, и кажется, едва-едва отвернулся – Сильвия уже взрослая дама в расцвете своей красоты. А еще отвернусь – и увижу дряхлую старуху, если, конечно, застану в живых. – Герцог проникновенно глянул на собеседника. – А ведь мы с тобой куда старше, не так ли, мой дорогой Констан?

– Со всей моей преданностью должен подтвердить, ваше высочество, сей непреложный факт. Но мы трудимся над разрешением этой задачи всех задач, и фра Анжело, и я, в меру своих убогих сил и знаний. Без ложной скромности говорю вам, мы достигли немалых результатов.

– Вот даже как? – герцог, казалось, позабыл о несчастной кузине и пристально глядел на ее супруга, силясь понять, лукавит собеседник или есть в его словах доля правды.

– Завтра же, – пообещал де Монсени, – я покажу вам людей, которых стараниями достойнейшего фра Анжело удалось увести из-за порога смерти подобно тому, как Орфей увел прекрасную Эвридику.

– Для этих двоих путешествие плохо закончилось, – напомнил герцог Филиберт.

– Они полагались на демонов, которых почитали богами. Мы же – на божественную науку о человеческом естестве, которую хоть иные и почитают злокозненной, но лишь по великому недомыслию и страху пред неизведанным.

Как утверждала Беллуча, граф говорил искренне, оживленно жестикулируя и размахивая руками, точно пытаясь взбить невидимую подушку. Признаться, я монсеньора таким прежде не видывал, но отчего б и не поверить любимой кошке госпожи Сильвии, а заодно и хвостатому профессору, пересказавшему ее слова?

– А ведь если вдуматься, – продолжал Констан де Монсени, – эти знания исконны, они были даны человеку еще в райском саду, где, неподалеку от Древа познания добра и зла, росло Древо бессмертия. Зачем далеко ходить и выставлять напоказ дремучее мракобесие, когда следует открыть Священное писание и узреть там, сколь длителен был век Адама и Евы, век Мафусаила, причем нигде в Библии не говорится, что в свои годы они были ветхи телом, измождены болезнями и служили лишь обузой для окружающих. О нет, они зачинали детей, когда им были сотни лет. И многое говорит о том, что уходили из жизни лишь потому, что уставали от нее.

– Как такое может быть – устать от жизни? – с сомнением поджал губы Филиберт. – Тем более, оставаясь молодым и сильным, как в лучшие годы расцвета?

– Когда мы с вами проживем тысячу лет, когда вы станете не только королем Иерусалимским, первейшим из земных владык пред лицом Господа, но и настоящим владыкой мира, быть может, и нам с вами станет известна эта усталость. Но вполне может быть и по-другому. Господь приоткрывает нам свои тайны, если полагает нас достойными их, но делает это не просто так, не из-за одной лишь любви к избранным чадам своим, а возлагая некую миссию. Нас еще ожидает необычайное деяние, для которого вы, ваше высочество, и я, ваш покорный слуга, – единственные призванные.

– Ты и впрямь так полагаешь? – с явным удовлетворением спросил герцог.

– А как же иначе?! – удивился граф де Монсени. – Каждый день приносит новые доказательства тому. Казалось бы, совсем недавно мне удалось раздобыть сочинения персидского мудреца Аль-Хорезми, в которых пишется о регенерации, сиречь восстановлении живых тел. Мой библиотекарь еще не закончил перевод, однако, как сами можете убедиться, – мы идем в верном направлении. А ведь Аль-Хорезми и был тем самым великим посвященным, которому впервые после Всемирного потопа открылась тайна вечной жизни.

Он говорит, что воздух, который мы вдыхаем, точно вода, подтачивающая утес, разрушает наше тело, хотя и сама жизнь без него невозможна. Этот парадокс на первый взгляд неразрешим, но это не так. Есть существа, тело которых обновляется само, как прежде это было и с человеком. Наша задача – прийти в соответствие с первозданным естеством, уйти от страхов, насылаемых бесами, страхов, из-за которых жизнь представляется нам обузой и наша плоть сама, даже не сообщая об этом мозгу, настраивается на то, чтобы сократить пребывание свое в земной юдоли слез.

Повелитель Савойи кивнул, одобряя высокоученую речь конфидента.

– Пожалуй, так и есть. Но к слову о страхах: все ли готово к завтрашней охоте?

– О да, готово, и даже более того. Вдобавок к задуманному нами плану Господь послал сюда известного охотника на демонов, воплощающихся в живые существа, Командора благородного ордена чуда Святой Девы Марии с волками, маркиза Алекса де Караба. Это храбрец, каких мало, и никто не сравнится с ним в его высоком искусстве. То, что он оказался здесь проездом в Рим, – несомненно, знак небес. Благоприятный знак!

Ибо если враг рода человеческого берется погубить избранных Господом, как пытался совершить это с самим Иисусом в пустыне, то пресветлый защитник всех живущих шлет нам на подмогу лучшего из лучших. Доверьтесь ему, монсеньор герцог, и вам ничто не будет угрожать.

– Я верю тебе, дружище Констан, – Филиберт Савойский протянул хозяину замка руку и крепко пожал ее. – А теперь пойдем к пирующим, с нашей стороны невежливо оставлять их на столь долгий срок. Надеюсь, там же ты познакомишь меня с этим славным рыцарем.

– Завтра, ваше высочество, лишь завтра. Нынче он в лесу, готовится к охоте.

Как я уже сказал, все, о чем говорили достославные господа, спустя несколько минут после ухода их из покоев мадам Сильвии стало известно агенту 013. Беллуча спешила порадовать своего рыцаря рассказом о том, с каким почтением ее хозяин отзывался о его хозяине, но дон Котофан де Мурзик и Пусик мало того, что не обрадовался, но еще и возмутился предположением, что у него есть хозяин. Он и по сей день начинает злобно шипеть, вспоминая те слова.

Однако, мой добрый читатель, оставим в стороне ту безобразную сцену, воистину способную разбить сердце нежной кошечки, и обратим взгляд на существо еще более чарующее, нежели белоснежная любимица мадам Сильвии. Как вы, несомненно, уже догадались – на очаровательную гуральскую принцессу.

Алина металась по своим покоям, точно львица за солнечным зайчиком.

– Возмутительно! – кричала она на своем восхитительном музыкальном гуральском наречии. – Уму непостижимо! Обо мне забыли! Меня бросили в застенках!

Снизу через открытое окно доносились звуки духовых и струнных инструментов, развеселые голоса и крики не самого трезвого пошиба.

– Они там нагло пируют, а я вынуждена томиться безо всякого внимания! – Алина сбросила на пол серебряную посуду с остатками своего ужина. – Я спрашиваю, при каком дворе такое видано?! Я принцесса или какая-нибудь там бабушка Красной Шапочки?

Часовой, единственный, к кому могли быть обращены эти слова, испуганно хлопнул глазами, понимая, что гнев августейшей пленницы может выйти ему боком.