Ловцы душ

Ссылки на языческие верования у нас не приветствовались, но не было смысла сообщать об этом Зарембе. Я слышал, что во время предыдущего визита к императорскому двору, пьяный в дым воевода встретил камергера и спросил: «Скажите-ка, любезный, где здесь можно посрать?». «Вам, воевода? Везде», – ответил камергер вежливо и правдиво. Ибо Зарембе было позволено в сто раз больше, чем простому смертному. Поэтому, если бы он сказал мне перед каждым тостом проливать на землю вино в честь Бахуса, я бы тоже не стал протестовать.

– Покорно прошу простить, господин воевода, – повинился я, хватая кубок.

Мы снова выпили до дна, и слуга снова долил доверху.

– А он…? – Я показал глазами на слугу.

– Не бойтесь. Он глух и нем, только не из-за физического дефекта, а по собственной воле.

– Не понимаю…

– Никогда не произнесёт даже слова, из тех, что были здесь сказаны, ибо нас связывает пролитая кровь, – пояснил Заремба. – Он отдал бы жизнь за меня, как и я за него.

– Но, господин, разница в положении… – осмелился я сказать.

– Разница в положении, – презрительно фыркнул он и посмотрел на мой полный кубок. Поднял свой. – В очередной раз хотите меня оскорбить воздержанием?

– Никогда бы не посмел! – Мы выпили.

– Для нас важны лишь кровь и честь, – пояснил воевода. – На поле боя все мы равны, ибо и та же кровь сочится из наших вен, и больно нам одинаково.

Воевода Заремба, несомненно, был романтическим идеалистом. А поскольку этот самый романтический идеализм нас сблизил, то я обратился к нему со всей искренностью.

– Только что я могу, господин воевода? Скажу честно: я не знаю Аахена, и приехал только на короткий отпуск, какой соизволил мне дать Его Преосвященство епископ Хез-Хезрона. Что ещё хуже, у меня нет здесь информаторов, можно даже сказать, что я никого не знаю. В Хезе я мог бы постараться вам услужить, но здесь... – я развёл руками, – простите.

Он некоторое время смотрел на меня из-под нахмуренных бровей, потом улыбнулся.

– Вы честный человек, – сказал он. – И я рад видеть, что меня не обманули на ваш счёт.

Я заинтересовался, кто предоставил полякам информацию обо мне, но не собирался спрашивать, и не надеялся, что мне ответят.

– Да-а. – Он потёр пальцами выпуклый нос. – Я ведь всё это знаю, инквизитор, и я пригласил вас не для того, чтобы вы вежливо отказались. Я слышал об одном человеке, который может быть нам полезен. А вы его знаете ещё со времён учёбы в Академии.

– В Академии Инквизиториума? Кто это, если не секрет?

– Франц Лютхофф, – пояснил он.

Я задумался. К сожалению, у меня не было гениальной памяти моего друга Курноса, и поиск имён из далёкого прошлого не даётся мне с лёгкостью. Тем более что, как видно, Франц Лютхофф не отметился в моей жизни ни хорошим, ни плохим, раз уж я не мог его вспомнить.

– Не помню, – буркнул я, но уже через миг хлопнул себя по колену, ибо память начала проясняться. – Хотя подождите, это случайно не рыжий такой, с веснушками?

– О! – Воевода поднял палец. – Тепло, тепло. Ну, давайте выпьем, а то вино испаряется.

Любой повод годился, и мы снова выпили до дна.

– Лютхофф меньше года назад вёл один допрос, протоколы которого были уничтожены. А я, инквизитор, хочу знать, что такого было написано в этих протоколах.

Уничтожение документов было преступлением. Этого в Инквизиториуме не практиковали, и я не слышал о подобных случаях. Бывало, некоторые следствия засекречивались, а подозреваемые попадали в высшие инстанции вместе со всеми касающимися их бумагами. Я сказал об этом Зарембе.

– Я знаю. – Он кивнул головой. – Однако у меня есть причины верить, что в этом случае поступили иначе, нарушив правила, которые у вас действуют.

– Осмелюсь поинтересоваться, господин воевода, почему вы не спросите у самого Лютхоффа?

– Лютхофф уже много месяцев лежит в госпитале аахенского Инквизиториума. И, похоже, недолго протянет. Вы сможете добраться до него, если попросите о гостеприимстве здешних инквизиторов.

Безусловно, я мог так поступить. По крайней мере, мне был бы обеспечен бесплатный ночлег и еда, что в моём финансовом положении было бы вовсе не глупо. Я мог также заболеть и попасть в лазарет, и там по душам поговорить с Лютхоффом, как один страдающий болезнью человек с другим страдающим болезнью человеком.

– Не были бы вы столь любезны, господин воевода, поведать мне, чего хотя бы приблизительно касалось следствие? А главное, кто был допрошен?

– Съешьте что-нибудь, инквизитор, а то вы так быстро напьётесь. – Заремба положил на мою тарелку солидный кусок жаркого, и этот жест определённо свидетельствовал о его предупредительности.

Тарелки были из серебра. В центре был выгравирован герб рода Заремба, а края покрыты сценами из Крестного Пути.

– Покорно благодарю, ваша милость.

Я попробовал и обомлел. Жаркое было замечательным. Нежное, ароматное, отлично приправленное. А соус? За описание вкуса этого соуса должен бы взяться поэт!

– Ваш повар, господин воевода… – оторвался я от еды. – Слов не найти для описания его таланта.

Наверное, он поверил, что я не хочу ему льстить, ибо я сам слышал в своём голосе искренний восторг. Он тоже отведал.

– Неплохо, неплохо. – Зачавкал он. – Так уж оно попросту есть, – добавил он без лишней скромности. – Ни в одной другой стране нет такого доблестного рыцарства, таких красивых женщин и таких отличных поваров. Но к делу... Допрашивали некоего волшебника, – пояснил он, возвращаясь к моему вопросу, – известного под именем доктора Магнуса из Падуи.

– Никогда о таком не слышал, – ответил я, как только успел проглотить. – Среди этого бардака кто угодно может назваться Магнусом.

Он кивнул, признавая мою правоту.

– В течение долгих лет он был монахом, а потом сбежал из монастыря и бродил по всей Европе. Я знаю, что его даже объявили в розыск, поскольку подозревали в делишках, несовместимых с нашей святой верой. Однако ему удалось избежать как петли, так и вашей опеки, – он подмигнул мне, – и исчезнуть на несколько лет. Но, наконец, он появился в Аахене, где ваш прыткий коллега совершенно случайно поймал его и арестовал.

– И что было дальше? – позволил я себе спросить, поскольку Заремба прервался и явно ожидал моего вопроса.

– Допрошен под пыткой. Умер.

Я зашипел. Смерть подозреваемого во время следствия свидетельствовала о вопиющем отсутствии профессионализма. Да, когда-то и у меня такое случилось, но осмелюсь утверждать, что произошло это не по моей вине, ибо я не успел даже коснуться допрашиваемого, когда он вытаращил глаза, покраснел и умер. А я только объяснял ему принцип действия пилы для резки костей, поскольку презентация инструментов была привычным началом каждого квалифицированного допроса.