Ловец ласточек

— Если так уверен, зачем просишь прощения?

— Потому что иначе себя я тоже никогда не прощу.

Каким бы раскаявшимся Юлиан ни выглядел, я не могла отделаться от мысли, что он пытается мной манипулировать. Мне хотелось подойти к нему, тронуть за плечо, улыбнуться сочувственно. Было противно от собственной слабости.

— Не хочешь отвечать сейчас — не отвечай, — сказал Юлиан. — Я буду ждать столько, сколько потребуется.

— А если я никогда не отвечу?

Он развёл руками.

— Значит так тому и быть. Я лишь надеюсь, что мы не расстаёмся навсегда.

Это «навсегда» ещё долго терзало меня. Сколько времени мы проведём порознь? Увидимся ли мы снова, и что будет с нами тогда? Расскажет ли Юлиан правду, и смогу ли я простить его?

А ведь мы так толком и не попрощались.

В холле меня встретил Кир и помог поднять вещи на третий этаж, где жили они с Петером. Мне выделили комнату по соседству. После спальни в мансарде она совсем не казалась мне тесной, разве что растений не хватало.

— Ну, располагайся, — сказал Кир. Он выглядел отстранённым и ещё более уставшим, чем обычно. — Если что, ты знаешь, где нас искать.

Развернувшись, он уже собирался уйти, но вдруг остановился и, смотря куда-то в глубь коридора, медленно добавил:

— Да, ужин сегодня за мной. Позову тебя, когда всё будет готово.

Его состояние вызывало беспокойство, однако, к своему стыду, я почувствовала облегчение от того, что он ничего не стал спрашивать про Юлиана.

Хотя в комнате было прохладно, я открыла окно. Отчего-то городской воздух пах иначе. И даже столь обыкновенная для меня тишина одиночества звучала совсем по-другому. Опустившись на кровать, долгие минуты я сидела неподвижно, стараясь не издавать ни шороха, и вслушивалась в незнакомые звуки, глухо доносившиеся с улицы, из-за стен и потолка. Я знала, что привыкну со временем. Такова человеческая природа — рано или поздно мы свыкаемся с любыми переменами, перестаём замечать их. Но всё равно грядущие дни и недели, что мне пришлось бы приспосабливаться к новой жизни, пугали меня. Казалось, я настолько поверила в собственную беспомощность, что уже не могла отпустить её.

Была лишь одна вещь, что придавала мне сил. Покопавшись в сумке, я вытащила на свет небольшой свёрток. Бережно развернула полотенце и провела пальцами по затёртому пластику. Бинокль. Тот самый, что я видела в своих воспоминаниях. Юлиан вручил мне его перед отъездом, не потрудившись объяснить, почему молчал о нём всё это время. Помимо ключей от дома бинокль был единственным, что я принесла в Тьярну из нашего мира. Какую же страшную тайну он хранил в себе?

Смотреть в окуляры было боязно. Что бы мне ни открылось в них, я сомневалась, что выдержу. Потому завернула бинокль обратно в полотенце и убрала поглубже в шкаф. Нечто навязывало мне это бережное отношение. И отчего-то я чувствовала: Тау здесь ни при чём. Слишком призрачным было его существование, тогда как приятная тяжесть бинокля, точно якорь, удерживала меня в реальности. Где бы эта настоящая реальность ни находилась.

Начался дождь. Крупные капли били по стеклу, и звуки их ударов больше походили на стук метаемых в окно бусин. Я представила, как эти бусины падают, отскакивают от асфальта и разлетаются в разные стороны. Кто будет собирать их потом? Я бы хотела. Но для начала мне не мешало собрать разбросанные вокруг частички самой себя. Вот только их бусины были слишком мелкими, и они, звеня по гладкому мраморному полу, укатывались бесконечно далеко, стоило лишь попробовать зацепить одну пальцами.

Я вздохнула, размяла плечи. И принялась распаковывать чемодан.

Франтишка суетилась у плиты. Она любила поболтать за готовкой, но в тот вечер молчала, лишь чрезмерно энергичными движениями разгоняя наполнившую кухню тоску. Петер ёрзал на стуле: то смотрел через плечо, словно хотел предложить помощь, но не решался и снова поворачивался лицом к столу, то опускал взгляд на беспокойные руки, то направлял его куда-то сквозь стены. Кир сидел, подперев голову, и его глаза, казалось, не видели ничего.

— Готово! — Франтишка хлопнула в ладоши и чуть ли не бросила сковороду в центр стола.

— Фани, зачем же так агрессивно? — испугался Петер.

— Агрессивно? Отнюдь, мне просто не терпится вас накормить.

Потянувшись к полке, Франтишка подцепила пару стаканов, но они вдруг выскользнули из её пальцев. Звон — и осколки разлетелись по полу. Петер вскочил и закрутился по кухне в поисках метлы. Франтишка тоже крутилась, но больше растерянно. Кир лишь посмотрел себе под ноги и с хрустом придавил один из осколков подошвой. Я поспешила помочь с уборкой.

— Ох, сегодня, наверное, не мой день, — вздыхала Франтишка. — В садике я тоже умудрилась стакан разбить.

Когда мы наконец прибрались и расселись за стол, она подала тарелки и приборы всем, кроме себя.

— Ты не будешь? — уточнила я.

— Нет-нет, поела на работе и до сих пор сыта.

Петер первым делом наполнил тарелку Кира, и тот, не дожидаясь нас, начал есть. Однако вдруг остановился и, дожёвывая, недоумённо смотрел на пустую вилку, после чего произнёс:

— Не посолено.

Глаза Франтишки округлились.

— Как? В самом деле?

— Да, — кивнула я, попробовав.

— Совсем без соли, — подтвердил Петер.

— Какой ужас! — Франтишка заслонила лицо руками. — Мне так стыдно! Простите, что я всё испортила!

— Ладно тебе, — лениво сказал Кир. Похоже, еда вывела его из состояния отрешённости. — У всех бывают осечки. Что мы, сами посолить не сможем?

— Всё равно мне очень стыдно, — поникла Фантишка, и успокаивать её дальше было бесполезно.

Затянувшуюся неловкую паузу прервал дверной звонок. Мы все оцепенели. Как после внезапного раската грома. Франтишка первой пришла в движение. Вскочила, что-то неразборчиво бормоча, засеменила в коридор. Остальные так и сидели в напряжённом ожидании.

К кухне приблизились неуверенные шаги, и озадаченная Франтишка показалась в дверном проёме.

— Там никого, но в почтовую щель бросили письмо. — Она махнула конвертом. — Неподписанное, запечатанное. Будем вскрывать?

— Позволь мне.

Франтишка вздрогнула, настолько тихо Мария возникла рядом. Получив конверт, она прощупала его и внимательно осмотрела со всех сторон.

— Обычное анонимное письмо, полагаю. Я открою, если никто не против.

Разорвав конверт и вытащив сложенный пополам лист, Мария пробежала текст глазами и произнесла:

— Можете ознакомиться, но эта работа не для нас.

Письмо пошло по рукам, и только у меня оно задержалось надолго. Я перечитывала строки снова и снова, но предложения разваливались и слова рассыпались по бумаге бессвязным крошевом. Лишь после пятого прочтения отдельные фразы начали обретать смысл.

— Не стоит так утруждаться, Марта, — сказала Мария. — Письмо было написано в отчаянии, и разбирать этот поток эмоций — только силы зря тратить.

— А мы совсем ничего не можем сделать? — спросила я. — Всё-таки человек пропал.