Ловите принца! (Щепки на воде)

— Что ж Пек-Рифмач, лорд Мелин, сын мой, — вздохнул Лавр Свирепый, прогнав перед собой все эти воспоминания, — нам стоит поговорить. Сперва — о твоей матери…

Пек заметно двинул желваками и поджал губы.

— Я не хотел смерти Аманды, — говоря, король сел напротив сына, судорожно сжал подлокотники, но тут же расслабил руки, чтоб не выдавать своего состояния. — Я не хотел убивать ее. И в мыслях не было. Я разозлился — в этом моя вина. Аманда вела себя неподобающим образом: все эти бабские козни и мелкие пакости — одно раздражение, — Лавр нахмурился, обновив в памяти и эти неприятные мгновения. — Я не сдержался, ударил. Из-за гнева я не рассчитал сил… Аманда отлетела к стене, ударилась о нее и… и умерла… ее шея сломалась…

— Ха! — зло выкрикнул Пек, вскакивая с места (сейчас, внимательно слушая отца, он так ясно все представил, что, казалось, услышал, как хрустнула, ломаясь, тонкая шея королевы). — Ударили! Точно так, как только что меня пытались ударить?! Ха!

— А если я скажу, что чуть ли не каждую ночь с того самого дня, во сне, я замахиваюсь на Аманду и не могу себя сдержать, хотя всем сердцем желаю сдержаться… и рука моя бьет ее, но разбивается при этом моя голова… ты поверишь в то, что я раскаиваюсь? В то, что душа моя в аду уже давно? Ты поверишь? — хрипло спросил король. — И то, что я замахнулся на тебя — это еще один ожог для моей кожи? Как и это слово 'убийца'… Каково это — услышать такое от родного сына?

— Я вам не сын. Давным-давно вы это доказали: и мне, и себе, и всему миру, — глухо прорычал Пек, подходя к окну и пряча искаженное яростью и болью лицо в складках темно-красной портьеры. — И что для вас обвинения того, кто умер семь лет назад?

— Не прав! — Лавр почти выкрикнул и даже вперед подался, словно крик его подбросил. — Семь лет назад — именно тогда, когда мне сказали 'ваш сын Мелин погиб', я понял, что ты для меня значишь! Кровь и плоть — это многое, это главное. Мой первенец, мой наследник…

— Досадное неудобство, — 'поправил' Пек.

— Не говори за меня, — суровым голосом ответил Лавр. — Бог мой, неужели и до такого я дожил: умоляю собственного сына признать меня отцом?

— Дожили, — согласился юноша. — Как и я дожил до того, чтоб бегать от вас, как от огня.

— Значит, ты этого не хочешь — бегать от меня? И никогда не хотел?

Пек опустил взгляд на алые узоры пушистого ковра, что лежал на полу, и вздохнул, чувствуя, что и ему хочется выговориться. Тяжело давалась оборона, когда воспоминания, одно больней другого, выныривали из памяти и нещадно жалили рану, которая, казалось, давно затянулась. Кровь и плоть, родные, — так же он думал, глядя на отца. Как сказал Герман? — Отец есть отец, как ни крути… К тому же, они так похожи. И, наверное, одинаково буянит и рвется все у них сейчас в душе… Минуту спустя, услыхал юноша свой голос, странно тихий:

— Не хотел. Никогда. Жил себе в Кленовой усадьбе и мечтал, что вы ко мне приедете, — это было похоже на робкую жалобу ребенка, которого обидели, бросили. — И когда слышал нечаянный разговор слуг в кухне о смерти моей матери, не поверил их словам. Посчитал: глупые сплетни все… разве может мой отец убить мою мать? Так легко это тогда получилось — взять и не поверить в злое… Потом вы сами меня оттолкнули…

— И за это я прошу прощения, — король увидел брешь в стене холодной отстраненности сына и отозвался его словам. — Даже не его я прошу, а того, чтобы ты еще раз подумал обо мне, как об отце, и дал мне шанс доказать, что я твой отец. Может, после этого, ты сможешь простить меня?

— Может, — эхом повторил Пек и вздрогнул — лишь после того, как он сказал 'может', дошел до него смысл сказанного.

Отец улыбнулся и протянул ему руку, и все задрожало в юноше — он ждал этого жеста пятнадцать лет сознательной жизни. И не нашлось сил отказаться.

— Ну, — выдохнул Пек, чувствуя, как кружится его голова, — здравствуй, отец, — они наконец-то пожали руки. — Давненько, давненько не видались…

Лавр улыбнулся еще шире и дернул сына к себе, еще раз обнял и получил ни с чем не сравнимое удовольствие от того, что и Пек поднял руки, чтоб ответить на объятие.

'Что ж, поиграем в папу и сына, — мелькнула кисловатая мысль в голове юноши, но он сразу же мотнул головой, прогоняя ее. — Не думай такое. Не стоит. Стань мягче, податливее. Он ведь, в самом деле, рад тебя видеть…

— Рад, очень, — вдруг сказал король, будто ответил на мысли сына. — И не погрешу, если скажу, что счастлив. Я столько лет жил с тем, что повинен в твоей гибели. Но когда неделю назад от лорда Гоша прискакал гонец и передал мне письмо о том, что возможно Илидол возвращает мне сына, я думал, что сошел с ума. Никто еще ничего не знает, но когда узнают! О, это будет праздник!

Лавр чуть ступил от Пека, чтоб еще раз посмотреть на него.

— Мой сын! Мой сын! — широко улыбаясь, произнес король. — Гляжу на тебя, и словно молодость свою со стороны вижу. Не представляешь, какое это счастье, видеть свое лицо, свое тело, свой дух вновь молодыми. Мелин, Мелин, — все повторял он имя сына. — Мелин Лагаронский, мой сын, мой наследник! Старик Герман мне все рассказал. Я говорил с ним как раз перед твоим приходом…

— Ваше величество, — заговорил было Пек, смущенный таким взрывом теплых чувств со стороны отца.

— Никаких! — ударил кулаком в стол Лавр. — Отец, папа, батюшка — вот тебе слова, из них выбирай. Никаких 'ваше величество', 'государь' и прочих титулов! Мои сыновья зовут меня 'батюшка'.

— Ах, да, — кивнул, вспомнив кое-что, Пек. — Патрик и Дерек…

— Маменькины сынки — вот они кто, — нахмурился король. — Они в подметки тебе не годятся. Сам увидишь. Ты воин, настоящий рыцарь — все об этом говорит. Так отделать старину Гоша даже мне редко удавалось… Но ты что-то хотел попросить.

— Да, б-батюшка, — споткнувшись на непривычном слове, заговорил вновь Пек. — Ты упомянул мастера Германа. Я бы хотел видеть его и девушку Нину, что была там, в доме на Тихой улице. И друга моего — Ларика — очень бы я хотел, чтоб из тюрьмы выпустили. Он не заслужил тюрьмы…

— Все, что пожелаешь, — широко улыбался король. — Твои друзья и мне друзья. Уверен, в людях ты прекрасно разбираешься… Кстати, а девушка? Она мила и юна, но тебе она кто?

— Я бы хотел увидеть своих друзей, — сделав ударение на последнее слово, повторил Пек, не желая разъяснять королю подробности взаимоотношений с Ниной…

Старый мастер и перепуганная девушка оказались в соседней комнате. Старик неподвижно и расслабленно сидел в плетеном кресле у печки-грубки и сонно наблюдал, как догорает березовое поленце в топке. Похоже, он прекрасно знал, чем закончатся его ночные приключения, и не волновался попусту. А вот Нина, лишь только Рифмач зашел к ним, выскочила навстречу юноше из какого-то темного угла и кинулась на шею с писком 'Пек! Пек! Прижалась к нему, всем телом, тонким, гибким, и заплакала, роняя слезы на его рубашку.