Ловушка для хищника

– Я рожу тебе ребенка. – Мужчина крепче приник к ней. Через Заринэ он охватывал своего будущего сына или дочь, чувствуя, как наполняется теплом его душа, как в ней расцветает что-то волнительное, зависимое. Ему так нравилось заниматься с мальчишками, выделенными ему учениками, которые отвечали ему взаимной симпатией и дружбой, а ожидаемый ребенок вообще с самого начала, с самого появления будет его, только его… то есть, и Заринэ, конечно. Лео ослабил хватку и плавно опустился перед девушкой на колени. Она замерла в сладостном ощущении от воспоминания, когда он впервые попросил у неё прощения. Оно всегда вселяло в неё уверенность в том, что с ней больше ничего не случится, потому что она хоть что-то значит в этом мире. Коленопреклонённый сильный воин всегда выглядит, как символ присутствия доблести и благородства, поэтому Заринэ, опуская ладони на его плечи, вновь почувствовала себя правой, не согрешившей, а наоборот, вышедшей на верную тропу. Она станет матерью. Когда ещё жила в селе, у себя, с мужем, она представляла, что родит сына, и супруг подобреет, и всё изменится, и её перестанут бить. По крайней мере, у неё будет защитник, она же видела, как сам её муж относился к своей матери – с почтением и послушанием. Но теперь защитник у неё уже был, а ребенок лишь подтверждал, что именно этот истинный мужчина предназначался ей, а не тот, которому отдали её родители. И если родится дочь, то она никогда не испытает ничего, что пришлось ей самой.

Лео скользнул руками на её талию и коснулся лбом её живота. Он не мог ничего сказать, но показывал всем своим видом, как он трепещет над этим событием, как дорожит тем, что должно свершиться. Заринэ хотела задать много вопросов, которые рвались с языка – станет ли она его женой или уже ею считается? Будут ли они вместе теперь когда-либо, как были в горах? Понимая, что это священное место, она уже готова была не требовать от Лео ничего, кроме простого присутствия рядом, но постоянного. Однако миг был такой лучезарный и сакраментальный, что она не решилась нарушить единение Лео с эмбрионом, развивающимся внутри неё. Мужчина просидел, не двигаясь, не меньше пяти минут, после чего, неспешно поднявшись, ещё раз обнял девушку, погладил её по щеке и поцеловал в неё. В его глазах были радость и благодарность, но не любовь, не страсть, не то, что она ещё хотела бы увидеть после того, как сама влюбилась в него беззаветно. Заринэ готова была на всё, лишь бы в этих узких черных глазах родилось желанное чувство.

Лео мотнул головой, обозначая «до свидания», и вышел, оставив девушку с её неразделенной тоской и предвкушением более однозначного и определенного будущего.

За порогом, словно зная, что понадобится, уже стоял Эн, поджидая друга. Они хорошо знали один другого, чтобы предвосхищать и угадывать последующие действия.

– Ты к Хенсоку собираешься? – Лео кивнул. – Пойдём, расскажем ему.

Настоятель, как обычно, сидел у себя на втором этаже башни, с видом на всю монастырскую территорию. Старик чему-то молчаливо улыбался, попивая зеленый чай из маленькой глиняной чашки. Впрочем, он давно перестал считать что-либо причиной для печали, и истиной трагедией считал лишь одно – смерть. Если погибал один из воинов, и его привозили сюда, чтобы похоронить прах, то Хенсок надолго становился угрюмым, молчаливым и безучастным, но когда время проходило, он возвращался к тому своему состоянию, когда совершено ничего не могло его поколебать.

– Отец, - поздоровался Эн, хотя настоятель годился ему больше в деды. Но другого отца он не знал, и этот человек вырастил его. Лео поравнялся с товарищем, выйдя из-за его плеча. – Нам нужно кое-что сообщить тебе.

– Я слушаю вас, - посмотрел на них старик. Эн с Лео переглянулись. Чуть ли не покраснев, последний пожал плечами и смиренно отвел глаза, позволяя говорить о нем всё, что понадобится.

– Девушка, которую мы привезли с собой – Заринэ… - Хакён поднес кулак к губам и, подумав, продолжил, не сумев сдержать иронии: - Она связана со среднеазиатскими террористическими группировками, и скоро детонирует. – Лео пихнул его в бок, негодующе округлив глаза, на что тот лишь рассмеялся. Хенсок удивленно отставил чашку. – Прости, отец, я неудачно пошутил. Она беременна.

– Что ж, - через пару секунд покачал головой настоятель. – Стало быть, порох в ней, действительно есть, - прищурившись, они с Эном обменялись понимающими взглядами. Именно Хенсок зародил в Эне его любовь к юмору. Лео посмотрел на потолок, взметнув руки вверх и опустив их. – И… вы хотите о чем-то попросить, не так ли? – старик отпил ещё глоток чая. Хакён указал на стоящего рядом:

– Во-первых, это не вся информация. Перед вами будущий папаша. – Настоятель поперхнулся и, чтобы не захлебнуться, выплюнул чай из себя. Фонтан брызг опустился на низкий не застланный ничем столик, пока Хенсок закашливался. Эн поспешил к нему, мягко постучав по спине и поддержав согнувшегося ненадолго старика. – Прости, я не хотел шокировать тебя, отец! – Отвергая помощь, Хенсок поднялся, но опереться на руку Хакёна всё же пришлось. Встав на уже не очень крепкие ноги, он двинулся к Лео и, подойдя впритык, посмотрел тому в лицо, не смеющее поднять взгляд.

– Мальчик мой… - смог, наконец, заговорить Хенсок, отдышавшись. – Неужели? Один из моих лучших сыновей… неужели я дожил до того момента, когда ты принял жизнь такой, какая она есть? Неужели ты… - настоятель почему-то не договорил и остановился. Лео посмотрел ему в глаза, надеясь услышать продолжение, но его так и не последовало. Хенсок словно поискал что-то в его взоре, но не нашёл, поэтому не стал и озвучивать свои мысли. – Я счастлив, Лео, так, как может быть счастлив человек, добившийся совершенно всего, но… доволен ли ты? Ты хотел этого? Или…

– Или, отец, или, - подсказал Эн, и снова получил тычок локтем. Закрывая хохот ладонью, давя его, как только можно, он вызвал улыбку и на губах Лео, отходящего от этой новости и, переварившего её. Теперь это было не только изумление и благоговение. Радость от осознания отцовства стала переходить и в спокойное веселье. Жизнерадостное восприятие этой вести другом тоже сыграло роль, и Тэгуну показалось, что ему опять лет пятнадцать-шестнадцать, и этот смуглый проказник опять вынудил его поучаствовать в какой-то проказе, и Хенсок вызвал их оправдываться. Но оставалось решить последний момент. Лео покивал Эну, чтобы тот успокоился и заговорил. – Да-да, хорошо, - понимая товарища без слов, Хакён обратился к Хенсоку: - Отец, может ли Заринэ остаться здесь до родов? То есть, и родить здесь тоже.

– Ты хочешь этого? – спросил старик у Лео. Тот кивнул не думая. – Ты любишь её? – Этот вопрос застиг Тэгуна врасплох. Он не позволял себе задерживаться на этой мысли, но когда сознание проходилось по ней, хотя бы краем, он понимал, что о любви не идёт и речи. Заринэ подарила ему удовольствие, до этого казавшееся ему запретным и отвратительным, она вызывала желание заботиться о ней, опекать её, она дала понять, что принадлежит теперь ему, и хотя Лео вовсе не хотелось подобной ответственности, он не привык перекладывать с себя какие-либо заботы. Заринэ была под его ответственностью, но назвать чувства к ней любовью? Никогда. – Можешь не отвечать, - прочитав всё по лицу воспитанника, несколько огорчился Хенсок. – Не мне судить тебя, мальчик мой, но раз так вышло… главное теперь ребенок, не так ли? – Лео усердно закивал, яро соглашаясь. – Это твой дом, а не моя собственность. Если у тебя будет семья, то ты вправе привести её сюда, куда же ещё? Но ты хочешь оставить тут ребенка, а что же Заринэ? – Лео обреченно нахмурил брови, показывая, что как бы ни думал и что бы ни считал верным, Заринэ и ребенок составляют в данном обсуждении единое целое. – Ей некуда вернуться, да? – Лео кивнул.

– Её хотят казнить на её родине, - уточнил Эн.

– Вот оно что, - причмокнув губами, заложил за спину руки Хенсок. – Бедная девочка.

– Ничего, Лео её утешил и вселил оптимизма, - заранее отступив, чтобы не получить, добавил Хакён.

– Как бы то ни было… - дал понять ему настоятель, что юмор можно ненадолго отложить. – Адептам придётся узнать, что у нас гостья. Я объясню им, что мы даём приют тем, кто в нём нуждается, и что Заринэ едва спаслась от смерти… у нас сейчас нет таких сложных случаев среди учеников, как было с Хансолем, Сандо или Намджуном, но всё-таки это отряд молодых парней с гормонами, и придётся за ней приглядывать. Или вовсе признать… - он не договорил, а Лео уже закивал. – Ты признаешь, что это твоя семья? – Воин ещё раз покивал, подтверждая решение. – Ты останешься с ними в Логе, бросив дело золотых? – Тэгун с недоумением потряс головой. – Ты продолжишь исполнять свой долг? – Вновь утвердительный ответ. – Пытаться успеть на два фронта, как Хан… сумеешь ли ты? Нет, ты сумеешь, я не сомневаюсь, - исправился Хенсок. – Но… зачем тебе разрываться, ведь Заринэ будет жить здесь? И ребенок тоже.

– К чему вы клоните? – уточнил Хакён.

– К тому, что Хан уже немолод. Ему нужен помощник, а лет через пять – замена, - настоятель положил руку на плечо Лео. – Я знаю, как ты любил и любишь Тигриный лог. Когда-то ты не хотел покидать эти стены, во что бы то ни было. Мне кажется, наступает время, когда тебе необходимо вернуться, - друзья в очередной раз переглянулись. Хенсок махнул ребром ладони, утверждая свои слова. – Пока Заринэ в положении, ты можешь отправиться с братьями в последнее путешествие, совершить последние подвиги. Но потом, когда ты вернёшься – твоё место здесь. Насовсем.

* * *

Вдоль обрыва, которым заканчивалась противоположная от стены сторона монастыря, можно было пройти по тропе к ступам и могилам монахов и бодхисатв, просветленных, живших и умерших в Тигрином логе когда-либо. От их агиографий, и не только, пошли легенды, что духи умерших здесь превращаются в тигров, и блуждают в горах, даруя необычайные способности чистым душой, и убивая, растерзывая тех, чьи помыслы корыстны и недобры. За этим своеобразным кладбищем сохранилась одна из хижин прежних отшельников, в которой иногда ещё бывало жил кто-нибудь из адептов. Прежде это было одним из излюбленных мест самого Лео, ещё до того, как он покинул Тигриный лог, прожив в нём около одиннадцати лет. Хижина эта, теоретически, не относилась к территории монастыря, и потому, хотя и прилегала к нему, не являлась священной. Ученики порой обзывались на неё кладбищенской сторожкой.