Ловушка для повесы

Ей следовало бы многое сделать иначе.

Грудь сдавливало все сильнее. Аделаида старалась с этим бороться: подняла голову, сделала глубокий вдох и выдох.

Она не станет ухудшать положение, не позволит себе разрыдаться для облегчения. Плач ничего не даст. У нее лишь покраснеет нос, и голова разболится. А ей нужно ясное сознание, чтобы все обдумать как следует.

Сколько у нее времени на принятие решений? День? Два? Может она отложить все решения на неделю? Ей нужно отложить их по крайней мере до разговора с Вольфгангом.

Как ни претило ей доверять словам Коннора, она вынуждена была признать, что вряд ли бы он намекнул, будто сэр Роберт знает что-то о долгах брата, если бы в этом обвинении не имелось хотя бы доли правды. Он ничего не выигрывал от пустой лжи.

Неужели сэр Роберт причастен к бедам ее брата? Она ничего не может решать, пока не узнает об этом подробно. Ей нужны факты.

Господи Боже! Аделаида не была уверена, что сможет вынести еще какие-то откровения. Она уже знала о сэре Роберте и Конноре Брайсе гораздо больше, чем ей хотелось бы. Ей не нравилось то, что она узнала, но она предпочитала знать правду. Всегда лучше быть информированной. Не так ли? Гораздо лучше, чем выйти замуж, имея идеализированное представление о будущем муже. Тогда после свадьбы ее не будет ждать горькое пробуждение. Два дня назад она собиралась замуж за сэра Роберта вслепую. Теперь она могла выбрать свой путь с открытыми глазами.

Пожалуй, это стало единственным светлым пятном во всей злосчастной истории.

Отряхнув юбки, Аделаида поднялась с бревна и проковыляла за туфлей. Шажок вперед, остановка, чтобы его оценить, еще шаг вперед... это единственно разумный план действий. Горы покоряют шаг за шагом.

В дом она вернулась в состоянии какого-то тумана. Она поговорила с Лилли и Уиннифред, которые уверили ее, что она вполне может раздумывать несколько дней. Затем она помогла Изабелле упаковать вещи, легла спать засветло и поднялась с рассветом, чтобы проследить за погрузкой их вещей в карету.

Два часа, которые длилась поездка, она провела, бесцельно уставившись в окно. Единственной мыслью, вертевшейся у нее в голове, — кроме того, каким должен быть ее следующий шаг, — было сожаление, что она ничего не поела перед отъездом из гостей.

Изабелла спала. Глаза ее закрылись, когда они еще только отъезжали от поместья миссис Кресс, и открылись, когда карета остановилась у ворот тюрьмы, в четырех милях от их дома.

Сонная и взъерошенная, она посмотрела в окошко и нахмурилась.

— Почему мы здесь?

— Мне нужно поговорить с Вольфгангом. — Голос Аделаиды звучал глухо, тупой болью отдаваясь в мозгу. — Карета отвезет тебя домой.

— Я пойду с тобой. Или, если хочешь, подожду здесь.

Протягивая руку к дверце, Аделаида покачала головой:

— Забери лучше Джорджа от миссис Макфи. Мы и так долго доставляли ей неудобство.

Прежде чем Изабелла успела ей возразить, она выскочила из кареты и поспешила в тень мрачного каменного здания.

Тюрьма была относительно новой. Ее построили в последнее десятилетие из-за наплыва преступников из Эдинбурга и для содержания пленных французских солдат. Когда Аделаида навещала брата поначалу, ее поражали размеры тюрьмы и ощущение мрачного отчаяния, которое, казалось, источали камни. Но позднее она этого почти не замечала. Сегодня она прошла через ворота и далее по двору, не обратив внимания на тяжко нависшие стены и несколько унылых фигур, гревшихся на солнце. Она проследовала за стражником по длинному лабиринту коридоров, не слушая голоса заключенных и не замечая запаха прелой соломы и пота.

Вольфганг сидел в отдельной камере, так как он был джентльменом, а также благодаря нескольким монетам, которые Аделаида сумела сунуть соответствующему служащему. Она заплатила эту взятку ради Джорджа и собственного душевного спокойствия. Таким образом, ни ей, ни Джорджу не приходилось общаться с другими обитателями тюрьмы.

Стражник остановился у камеры Вольфганга и открыл дверь, приглашая ее войти. Должникам позволялось бродить по своему крылу, выходить подышать воздухом и прогуливаться по двору. Впрочем Вольфганг редко пользовался этой возможностью.

Войдя в маленькую темную комнатку, Аделаида увидела, как Вольфганг поднимается со стоящей в углу койки, и, как всегда, поразилась, насколько не похож он на маленького мальчика, которого она знала раньше. Он рос пухлым ребенком с круглым нежным личиком, которое всегда озаряла проказливая ухмылка.

Тогда она его обожала, этого своего младшего братика, способного легко прогнать ее печаль шуткой или улыбкой. Беззаботный мальчишка, мчавшийся наперегонки с ней по землям отца, увлекавший ее в бесчисленные путешествия по лесам и полям.

Трудно было разглядеть этого мальчика в мужчине, стоявшем теперь перед ней, Вольфганг сильно исхудал, несмотря на всю дополнительную еду, которую она ему приносила. Лицо его заострилось и теперь казалось обтянутым кожей черепом с запавшими глазами. Разница в возрасте между ними составляла всего два года, но сейчас он выглядел лет на двадцать старше ее.

— Ты собираешься войти или так и будешь стоять на пороге и таращиться на меня, как вынутая из воды рыба?

— Вольфганг! — Аделаида пересекла комнату и приложилась поцелуем к его щеке. Кожа его была тонкой и грубой от вчерашней щетины. — Тебе нужно побриться.

— Мой камердинер куда-то запропастился. Что ты здесь делаешь? Разве ты не должна была приехать в... — Он оборвал себя, и лицо его озарилось редкой улыбкой. — Ты приехала с новостями. Не так ли? Ты заманила наконец сэра Роберта, и он сделал тебе предложение. Знал, что сумеешь. Я знал...

— Я пришла, чтобы задать тебе один вопрос.

Вольфганг ухмыльнулся весело и задорно:

— Если тебе нужно мое разрешение на брак, я его даю!

Давно она не видела его таким счастливым. Ей почти захотелось промолчать и насладиться этим полузабытым зрелищем. Почти.

— Кто твой последний заимодавец?

Момент радости окончился. Лицо его погасло, он простонал:

— Опять начинаешь, Аделаида?! Мы уже говорили об этом...

— Кто, Вольфганг? — резко бросила она. Спокойствие прошедшего дня иссякло. — Это сэр Роберт?

Полуприкрытые веками глаза брата метнулись в сторону.

— Нет. Конечно, нет.

Коннор был прав: Вольфганг совсем не умел лгать.

— О Господи! Сколько ты должен?

Брат отвернулся и уставился в окно. Прошла долгая минута тяжелого молчания, затем он ответил практически себе под нос:

— Тысячу фунтов.

Она не могла говорить. Не могла пошевелиться.

Тысяча фунтов!.. Это было гораздо больше, чем она ожидала. В три раза превышало все остальные его долги, вместе взятые. Они никогда не смогут выплатить такую сумму.

— Это не моя вина! — внезапно вспыхнул Вольфганг. Он круто отвернулся от окна. На лице появилось смешанное выражение негодования и вины. — Это корабль потонул.

Аделаида покачала головой, мечтая вернуть спасительное ощущение бесчувствия. Они были разорены, окончательно и бесповоротно.