Ловушка для снов
Шрифт:
Нэнквисс сжал руку в кулак, приложил её ко лбу и молча обвёл круг против часовой стрелки. Не знаю, где как, а в Мэшакквате именно так обозначают самое безнадёжное сумасшествие.
— Я видел воинство сидов, — сказал он. — Их вигвам не представляется мне приятным местом.
— Чума на ваши головы! — взвыл Рори. — И зачем я с вами связался! Ирландцу тут и объяснять нечего, а эти два… гостя из далёких стран! Видели один раз воинство сидов, уже и с сердцем плохо. Вы поймите, с сидами раз на раз не приходится.
— Это уж точно, — заметил Файтви. — Когда-нибудь да уделают.
— Да вы поймите, что натолкнуться на воинство
— Пока что мне понятно только одно, — медленно проговорил Файтви, с интересом глядя на Рори. — Что ты хочешь, чтобы мы зашли в этот холм во что бы то ни стало. С чего бы это? Сид — это последнее место, где я стал бы запасаться морошкой и печёными яблоками. Что-то ты темнишь, Рори О'Хара. Что ты там забыл?
— Там у меня всё, — сказал вдруг Рори, неожиданно для себя самого.
— Что это — всё? — простодушно спросил Нэнквисс.
— Я тебе скажу, что такое всё, — не замедлил с ответом Файтви. — Рори, давно ты сидел у них в заложниках?
— Четыре года назад, — бросил Рори.
— Ага. Так вот, всё — это хорошенькая сида и, — Файтви прикинул что-то в уме, — и рыжий полукровка лет трёх с половиной.
— Четырёх, — простенько поправил его Рори, — четырёх.
— Клянусь богами, которыми клянётся мой народ, — сказал изумлённый валлиец, но не стал развивать свою мысль.
— Чтобы увидеть моего старшего сына, Чёрное Солнце, — с безразличным видом сказал Нэнквисс, — я бы не только свернул в сторону, но и вернулся бы назад на три дневных перехода.
— А ты, Файтви? — обернулся Рори.
— Ну, и я тоже не из камня. Чего уставился? — сказал Файтви, выжимая край своего пледа.
Больше обсуждать было нечего, и взгляни кто-нибудь сейчас из окна таверны «Тёплый вечерок», он увидел бы, как воин Финна Мак Кумалла сошёл с тропинки и зашагал без дороги примерно на северо-запад, за ним заспешил маленький промокший валлиец, а воин из непонятно каких земель двинулся за валлийцем шаг в шаг, снисходительно раздвигая перед ним копьём заросли вереска.
— Этот холм, — сказал Файтви, шмыгая носом, — производит какое-то нежилое впечатление.
— Это только снаружи, — сказал Рори, перебираясь через валуны и путаясь в ежевике. — Уверяю тебя, что внутри там жизнь кипит.
И Рори трижды обошёл холм против солнца, которого было не видать, не переставая бормотать что-то себе под нос. Файтви плёлся за ним, сморкаясь на ходу и не теряя надежды, что что-нибудь из этого выйдет. Действительно, после третьего круга в холме появилась огромная дубовая дверь, которая немедленно распахнулась, оттуда вышла женщина с ведром в руках и размахнулась, чтобы подальше выплеснуть грязную воду. Файтви еле успел отскочить.
— Здравствуй, Скатах, дорогая, — завопил Рори. — Как твой ревматизм?
— Рори, сын Финтана, подумать только!
— Как моя Эле?
— С утра прихорашивается. У Донна давно
готов пир и сварено пиво, все ждут тебя, не дождутся, здорово же ты запоздал! — затараторила Скатах.— Как ждут? А откуда…? — Рори разинул рот.
— Связался с сидами, так уж не удивляйся, — шепнул ему Файтви, за руку втаскивая за собою в холм озирающегося Нэнквисса. Дверь за ними с щелчком закрылась, и Файтви мог бы поклясться, что всякий след той двери снаружи пропал, и тот, кто стал бы искать её теперь, даром попортил бы себе немало крови.
С того конца коридора, раскинув руки и улыбаясь, уже шёл им навстречу сам Донн, сын Мидира, и вид его заставил Рори с сожалением оглядеть свои башмаки и лихорадочно пригладить волосы, слегка поплевав в ладонь. Донн, сын Мидира, одной своею внешностью сражал наповал. Его шёлковые волосы ниспадали до пояса, пурпурный плащ лежал хорошо продуманными складками, и вообще весь его вид ясно говорил о том, что ему нечего больше делать, кроме как полировать ногти.
— Привет тебе, Рори, сын Финтана, сына Фиахры, сына Эохайда, сына Эогайна, сына Бриана О'Хара, — Донн всегда начинал издалека. — Поистине, ты загадочен, как все люди. То ты наотрез отказываешься идти с нами, когда мы зовём тебя, то вдруг сам приходишь без зова.
— Э-э, видишь ли, — смущённо объяснил Рори, — дело в том, что мне как-то приятнее было очутиться здесь живым, нежели мёртвым.
— Ах, эти людские капризы! — с пониманием улыбнулся Донн. — Нет, не подумай, я уважаю ваши обычаи, но всё же согласись, что это сплошные условности. Смею заверить тебя, со своей стороны, что мы, сиды, всегда одинаково рады видеть тебя — как живого, так и мёртвого.
В зале у Донна за длинным столом сидела добрая половина давешнего воинства. У Рори на шее сразу же повисла, оглушительно визжа, какая-то сида, и трудно было решить, кто из них двоих более рыжий. Файтви изысканно поклонился, попутно ужаснувшись тому, какая грязь покрывает его ноги. Нэнквисс, в знак величайшего уважения, поднёс королю холма свою трубку, которую тот и выкурил, умело скрывая отвращение. Веселье началось.
— Не будет ли нескромностью, о Донн, — сказал Рори, собравшись с духом и отводя короля сида в сторонку, — если я спрошу тебя сразу, где мой сын, что должен был родиться на Самайн [7] четыре года назад, да тогда же и родился, я надеюсь? А то его мать только хихикает, когда я спрашиваю её об этом, так, словно я сказал что-то смешное, и ничего не говорит мне.
— Как же, — сказал Донн с тонкой улыбкой. — Немного проку в разговорах с женщинами. Его имя Кальте, — Кальте, сын Рори, — и это доблестный воин.
7
Самайн (ирл. Samhain) — 1 ноября, праздник начала зимы у древних кельтов.
— Как? — Рори поперхнулся. — Как доблестный воин?
— Поистине великий в сражении, в делах и речах…
— Постой, постой, — поспешно перебил Рори. — Но ведь ему четыре года, всего только четыре! В это время дети соску сосут!
— Я думаю, его сильно оскорбило бы предположение о том, что он всё ещё сосёт соску, — холодно заметил Донн. — Я не советовал бы тебе говорить ему этого.
Тут у Рори за спиной громко фыркнул Файтви, которого наконец разобрало. Он вдруг понял, куда клонит Донн.