Ловушка для вора

Парень уверенно двинулся к Седому, очевидно, приняв реакцию халдея на свой счет.

— Батя! — повторил парень, без приглашения брякаясь на стул напротив Седого. — Что празднуем-то?

«Убьет, — мелькнуло в голове у халдея, — сейчас же достанет «ствол» и пристрелит пьяного дурака на месте. Он же сам не свой. Весь день сидит тут и молчит. Никого с собой не привел, что с ним редко бывает. Это он, по слухам, с тех самых пор, как бабу у него похитили. Она в нашем кабаке и сидела, когда ее похитили… А сегодня он в подсобное помещение выходил по мобильнику базарить — всех выгнал, дверь запер и базарил полчаса, наверное… Дверь-то запер, а все равно слышно было, как он в трубку матерился и орал… Господи, он сейчас этого парня застрелит! Ему-то хорошо — его никто не тронет, ни менты, ни братва… А мне? Я же не Седой. И я один тут — труп-то на меня повесят!» — вдруг пришла в голову халдея страшная мысль.

— Нельзя! — кинулся халдей к столику Седого. — Пошел вон отсюда, придурок, не видишь, кафе закрыто!!!

— Да не кипешись… Вон я с батей посижу, пивка попью. Принеси мне кружечку… Какое у тебя есть? Ты, батя, какое пьешь? Я угощаю!

Тут Седой впервые поднял глаза на неугомонного посетителя и подумал вдруг, что если рассказать кому-нибудь о своей тяжелой, звериной и сумеречной жизни, то хоть немного станет легче.

Подбежавший халдей схватил парня за плечи.

— Да ты чего! — возмущенно заорал парень, но Седой поднял руку.

— Остынь, — сказал он халдею. — Пошел вон.

Халдей послушно опустил руки и почти на цыпочках вышел из зала.

Парень во все глаза смотрел на странного старика — и удивление в глазах парня постепенно сменялось страхом.

— Тебя как зовут? — тяжело ворочая языком, словно отвыкшим от человеческого общения, спросил Седой.

— Павлик, — ответил парень.

— Работаешь, Павлик, или учишься?

— Учусь, — сказал парень и посмотрел на пустую кружку Седого, — в юридическом.

— В юридическом? — усмехнулся Седой. — Хорошее дело… Кем стать собираешься — прокурором?

— Как повезет, — настороженно, но пытаясь казаться небрежным, проговорил Павлик.

Он оглянулся на стойку, но халдея там не увидел.

— Нет никого, — проговорил парень, стараясь не попадать своими глазами в колючие глаза Седого, — и правда кафе закрыто. А я не понял сначала… Я, признаться, выпивши… Ну, я пойду?

Он поднялся.

— Сиди.

Мордастый послушно опустился на стул.

Несколько минут они молчали. С Павлика слетел весь хмель, и он чувствовал себя очень неуютно под прицелом пристальных глаз старого вора.

— Я вот тоже всю жизнь юриспруденцию изучал, — заговорил Седой. — Только с другой стороны.

— Как это? — очевидно, из вежливости спросил Павлик.

Седой усмехнулся.

— Ну, в первый раз я в колонию по глупости влетел, — медленно выговорил Седой, постукивая по столу пальцами. — Шли по утрянке с приятелями по проспекту, смотрим, лоток с мороженым стоит, а продавец отвернулся — шнурки на ботинках завязывал, что ли, хрен его знает… Только жопу из-за прилавка видно. Ну, мы сдуру и взяли себе по порции, да и пошли дальше… Как профессионал, скажи мне — как это называется?

— Кра… кража, — сглотнув, ответил парень, — мелкая.

— Ну а сзади нас воронок ехал, — рассказывал дальше Седой, — так он, может, по каким другим делам ехал, а только нас оттуда заметили. И не посигналили ничего, не шумнули, а просто два мусора вылезли, за нами тихонько пошли — нас трое было — да сзади схватили и в воронок. — Седой и сам посмеялся тому, как у него складно выходило. — Ну и припаяли нам. Время тогда другое было, не то, что сейчас…

— Сейчас закон гораздо гуманнее к малолетним преступникам, — робко заметил Павлик.

Седой кивнул, давая понять, что считает это замечание очень ценным для себя и для целостности рассказа.

— Там же, в колонии, и чифиря я первый раз попробовал, и марафету. Годик покантовался, поумнел, заматерел, да и как-то ночью мы с приятелем — дежурными были — вертухая кастрюлькой по тыкве оглушили и в бега… Года три я побегал, потом к деловым одним прибился, потом магазинчик мы подломили, я и еще человек пять влетели, ну и опять нам по полной… Вот всю жизнь мне так, — горько усмехнувшись, проговорил Седой.

Парень молчал.

«Нет, — подумал Седой, — что-то не получается… Как ведь это бывает — в Америке вонючей люди, если у них душа болит, ходят к психиатру и изливаются ему, так сказать… Душу лечат. А у нас принято кому-нибудь в жилетку поплакаться, в рубашку сморкнуться, выплеснуть эмоции, короче говоря… И тогда вроде легче становится… А мне почему-то не помогает. Смотрю я на эту рожу брыластую и только раздражение чувствую, а никак не облегчение…»

Седой поморщился, чувствуя, как в душе у него нарастает глухое раздражение, грозящее перелиться в бешенство. Теперь ему уже хотелось, чтобы парень ушел.

Но тот не уходил. Сидел, блуждая глазами по стенам, и явно подыскивал какой-то комментарий к словам Седого.

— Повезло, что живой остался, — сказал Павлик, — при такой-то жизни… Дай бог, чтобы дальше так…

— Чего? — поморщился Седой.

Он повернулся к парню и приподнялся на стуле — смотрел внимательно на парня.

— Повезло, говорю, — повторил Павлик, опуская глаза.

— Не понял, — сказал Седой, больше всего на свете желая, чтобы парень ушел и больше никогда не попадался ему на глаза.

— Чего не понять-то? — засуетился Павлик, до крайности встревоженный переменой настроения собеседника. — Сам же говоришь, что жизнь у тебя… у вас была того… тяжелая…

— Это я понял, — терпеливо произнес Седой, — а что ты имел в виду, когда сказал: «Дай бог, чтоб дальше так?» Я ж тебе про зону рассказывал…

— Ну, это… — промямлил Павлик, со страху мало уже что соображая, — мало ли чего…

— Так, — Седой с трудом поднялся, — ты чего это?

— А?

— Недоговариваешь чего?

Седой почувствовал, что уже не сможет себя сдержать. Он, огибая стол, двинулся на парня. Павлик смотрел на приближающегося к нему старика, и глаза его постепенно расширялись.

Парень вскочил со своего стула.

— Эй, эй… Помогите! — крикнул он, очевидно, обращаясь к халдею. — Не надо… Не…

Неизвестно, откуда и силы взялись у Седого. Он схватил Павлика за горло, приподнял его так, что ноги парня болтались в полуметре от пола.

— Ты чего темнишь, сука?! — заорал он. — Чего темнишь, падла? Слепых на столбы наводишь?! А, гнида? Мне не ясно, что ли, что ты знаешь что-то и молчишь? Задушу гада! — вдруг совсем по-звериному заорал Седой и, присев, отшвырнул Павлика к входной двери.