Ловушка. Форс-мажор

– Не надо, – грамотно парировал спрашивающий и решил изменить тактику: – Значит, так. Объясняю еще раз…

– А ты во мне увидел того, кому объяснять надо? – удивился Ладонин. – Слушай, а хочешь, я тебе одну маленькую картинку нарисую?

Вопрос был риторический, поэтому Есаулов промолчал, а Игорь, соответственно, продолжил:

– Как-то раз трепался я с одной женщиной. Гоню ей, помимо прочего, что брат мой, Ладога, ранее имел пятна в биографии, судимость и розыск. Смотрю, как отреагирует. Для чего – это сейчас неважно. А она мне говорит: так что же он сам в милицию не пришел, коль его разыскивали?! Представляешь?! У нее в голове модель: если власть спрашивает, то надо говорить правду! Я так опешил, что потом на всю жизнь ее запомнил. Потом долго думал о ней. Вернее, о ее словах. Ведь она хороший человек? Да?

Опер пожал плечами, обозначая, что этой информации для него недостаточно.

– А потом до меня дошло: она и есть народ! И не наш народ, а народ вообще! Слушай! Я ведь как ее представил? Она была бабой! Обыкновенной бабой и будущей теткой. Только вместо авоськи у нее была тонкая продолговатая сумка из «Невского Паласа» за триста евро!

– Невелико открытие для этих стен, – скучновато парировал опер.

– Ну… Стены эти кровью, как в контрразведке, не испачканы… – Ладонина слегка задел тон оппонента.

– Отчего же, испачканы, – спокойно возразил Есаулов, привстал и прикрыл дверцу стенного шкафа: за дверцей были видны капли. Вернее, такой цвет бывает только у крови. Дверца вновь открылась и заслонила пятнышки на до неприличия выцветших обоях.

Все это очень походило на принципиальный теософский спор, в котором Ладонин пытался ярко раскрыть взгляд оперативника, а тот в ответ парировал и возражал: мол, видали – перевидали. И вообще – щас «веки подниму»!

Ладонин разогнался и решил докончить тему:

– Есть у нас такое словечко – «лох».

– Этим словечком каждый день по телевидению козыряют, – недовольно бросил опер.

– А это не красит ведущих. Так как этимология слова «лох» берет корни в слове «люд», то есть мужик. То есть «лох» – часть самого что ни на есть народа. Так вот, возвращаясь к своей давней собеседнице: она и есть баба. То есть тот самый лох, который боится власти, – закончил Ладонин и недобро добавил: – Увы-увы, как это ни прискорбно…

– А что это тебя так взволновало? – спросил опер.

– Просто хотел объяснить позицию.

– А ты – не народ?

– Наверное.

– А я?

Ладонин отвернулся, демонстративно давая Есаулову возможность решать самому.

Рассуждение о народе показалось Максиму спорным, но глубоким. В иной раз он и сам с удовольствием поболтал бы на эту тему. Вот только не сейчас, на исходе второго часа их непростой беседы.

– Да ты, как я погляжу, романтик…

– Так без романтики один сплошной документальный хоум-видео.

– Но ведь ты не сидел?

– Не попрекай – некрасиво. Все там будем.

В общем, беседа не складывалась.

– Слушай, я ведь тоже могу сыграть… Ужасное в законном, – невидимо огрызнулся опер.

– А ты себя сейчас не настроишь на «рэ».

– Ну тебя, – с этими словами Есаулов кинул скомканный бумажный снежок с загодя заготовленными вопросами «интервью» в сторону урны. Даже если бы он попал в нее, ничего бы не изменилось: из урны торчало столько, что на полу валялось еще больше. И от осознания этого Максим почему-то вдруг сорвался:

– Дура! Тебе за одну только посудину эту эрмитажную такое грозит! – Оперативник не хотел делать больно собеседнику и прикрикнул, скорее, от души.

– Вовсе мне ничего не грозит! – отомстил ему безразличием Ладонин.

– Да что ты?! – вздернул локтем Есаулов.

Да вздернул так, что задел дешевые белые жалюзи, кои давненько не поднимались. В данном случае давненько – это примерно с год, отчего на них серел толстый жирный налет пыли и сигаретной гари. Ближайший конец сорвался из-под потолка и с неприятным металлическим шелестом хлестанул Ладонина ровно по голове.

Полежав на ней с полсекунды, жалюзи отпрыгнуло с хрустом к подоконнику.

– «Грозит» – это перспектива. А я приплымши. – Ладонин устало глянул на потолок, с которого медленно осыпались снежинки известки. Как ни странно, но их обоих падение занавеса ничуть не удивило. Ведь для тех, кто знает, как устроены сыскные номера, это было даже гармонично. В общем, ни Ладонин, ни Есаулов не стали придавать значения сему факту. Кто теперь может сказать: упало ли жалюзи само по себе или это таким образом распахнулся занавес к началу третьего акта их антрепризы?

– Хорошо, отматываем пленку и заводим по новой, – вздохнул Максим. – Вопрос номер сто двадцать какой-то там: известен ли вам человек по фамилии Дорофеев?

– М-да, медведь, он, в принципе, тоже костоправ. Одна беда – самоучка, – не удержавшись, хмыкнул Ладонин…

* * *

Дохлого закрепили профессионально, относительно быстро и не без изящества. Самое примечательное, что изящество это состоялось во многом благодаря Стрепетову. Бескрайние теоретические познания которого в области «пивоведения» в кои-то веки принесли экипажу практическую пользу.

Отправив за объектом под землю двоих своих «грузчиков», Пасечник остался в гордом одиночестве, так как третий его боец в данный момент работал ретранслятором, в машине заказчика. Ситуация осложнялась тем, что за каких-то полчаса электропоездом с «Удельной» запросто можно добраться в любой конец города. А вот совершить подобный маневр по земле в дневное время суток представлялось делом фактически нереальным. Исходя из этого, Пасечник с механиком, дабы не потерять связь с «грузчиками», двинулись по маршруту, строго дублирующему последовательность проезжаемых подземных станций. А находящийся гораздо ближе к центру города «семь-три-седьмой» в качестве первоначального ориентира избрал станцию метро «Невский проспект» – первый на пути Дохлого пересадочный узел.

Следует заметить, что буквально две недели назад ребята из «семь-три-второго» экипажа сильно лажанулись. Причем именно в подземке. Правда, тогда им достался слишком уж гнусный объект – нынешнему тинейджеру не чета. Подозреваемый в совершении убийства, он постоянно перемещался пятками вперед, был необычайно нервозен, подозрителен и вертляв. Словом, в его поведении наблюдались все признаки того, что подозрение имеет под собой очень серьезные основания. В итоге на «Чкаловской» объект затянул всю смену на идущий вниз эскалатор. Здесь, проехав примерно треть пути и неожиданно ухватившись за фонарь, он перескочил на встречный эскалатор и спокойно уехал наверх. Повторять вслед за ним подобный трюк означало окончательно и бесповоротно расшибиться. И пока наши, расталкивая народ, пытались организовать подобие как бы не явной, но погони и выбирались обратно на землю, его уже и след простыл. Тем более что и механик в этот момент, как назло, «на секундочку» отошел за пирожками и отчаянных воплей грузчиков не слышал. Ну да что с него возьмешь? Как говорится: не в пирожках мясо.